За стеной снова зазвучала труба. Приглушенно и тревожно.
Р а я. Опять он со своей трубой… Стукнуть, чтоб перестал?
О с т р о в с к и й. Не надо.
Р а я. Поешь… (Протянув ему картофелину.) Смотри, какая рассыпчатая!
Островский протягивает руку. Ощупывает воздух.
(Смеется.) Хватит, Коля!.. Что ты как маленький!..
О с т р о в с к и й (нащупав ее руку). Пошутить нельзя?
Р а я. Сейчас чай поставлю.
О с т р о в с к и й (вдруг). Иди сюда.
Р а я (садясь на кровать). Что?
Островский тянется рукой к лицу Раи. Легко касаясь пальцами, гладит лоб, брови, щеки, губы.
(Испуганно.) Ты что, Коленька?
О с т р о в с к и й. Запомнить хочу. Глаз у меня болит, Рая…
Р а я. Какой? Здоровый?!
О с т р о в с к и й. Какой же он здоровый, если болит… Как огнем жжет. Давно уже…
Р а я. Что же ты молчал?
О с т р о в с к и й. А чем хвастаться? (После паузы.) Так засыпаться уговора не было… Разводиться нам надо.
Рая не может ничего сказать: губы у нее закушены. Она только отрицательно качает головой, все крепче и крепче прижимаясь мокрым от слез лицом к щеке Островского.
Темнота.
И сразу же вспыхивает свет. Это Р а я зажгла лампу над постелью Островского. Он мечется на подушках. На глазах у него марлевая повязка.
О с т р о в с к и й. Я все падаю… Хочу встать и падаю… Шагну и опять бит…
Р а я. Коля! Коленька!
О с т р о в с к и й. Но я борюсь, Аким… Слышишь? Борюсь! Из последних!
Рая выбегает из комнаты.
Бой идет… Пожар где-то рядом… Огонь прямо в глаза! (Взмахнув головой, скидывает повязку.) По коням! Вперед! Марш, марш!..
Возвращается Р а я. За ней идет доктор П а в л о в с к и й. Отстранив Раю, склоняется над постелью Островского.
П а в л о в с к и й. Дайте-ка градусник… (Осторожно.) Николай Алексеевич…
О с т р о в с к и й. А?!
П а в л о в с к и й. Это я…
О с т р о в с к и й. Михаил Карлович… Ночь сейчас?
П а в л о в с к и й. Утро.
О с т р о в с к и й. Это солнце такое красное?
П а в л о в с к и й. Нет, голубчик… (Вынул градусник.) Так… Раиса Порфирьевна, придется вам сходить в аптеку. (Выписывает рецепт.) Я пометил, что срочно…
Р а я. Я быстро, Коленька! (Выходит.)
П а в л о в с к и й. Совсем не спали?
О с т р о в с к и й. Какой тут сон…
П а в л о в с к и й. Сильные боли?
О с т р о в с к и й. Кино до утра смотрю.
П а в л о в с к и й. Кино?.. Это как же, простите?
О с т р о в с к и й. До вашего прихода эскадрон в атаку вел… Пожар кругом, дым глаза ест…
П а в л о в с к и й (профессионально). Сильно жгло?
О с т р о в с к и й. Глаза-то? Очень.
П а в л о в с к и й. Понятно…
О с т р о в с к и й. Конь подо мной горячий, необстрелянный. Чуть не скинул!.. А вчера почему-то дредноутом командовал… Так на мостик по тревоге бежал — до сих пор кажется, что ноги гудят!.. Вы не смейтесь, Михаил Карлович… Это не сны какие-нибудь! Лежу и вижу все! Как в кино!
П а в л о в с к и й (грустно). Я не смеюсь. Это часто бывает в таких случаях…
О с т р о в с к и й. В каких?
П а в л о в с к и й (неопределенно). При воспалительных процессах…
О с т р о в с к и й. Еще бегаю я все время. И танцую!
П а в л о в с к и й. Танцуете?!
О с т р о в с к и й. Мысленно, конечно… Я ведь это все помню.
Молчат. За стеной возникли звуки трубы. Музыкант разучивает все ту же странную тревожную мелодию.
П а в л о в с к и й (прислушиваясь). Вам мешает?
О с т р о в с к и й. Нет… Я привык. (После паузы.) Всегда он это играет… Не знаете что?
П а в л о в с к и й. Знаю. Бетховен. Девятая, симфония.
О с т р о в с к и й. Как это люди музыку сочиняют?
П а в л о в с к и й. Сначала, наверно, видят то, о чем хотят написать. А потом приходит мелодия.
О с т р о в с к и й (вздохнув). Видят…
П а в л о в с к и й. И слышат… Хотя Бетховен был глухой.
О с т р о в с к и й. Глухой? Сочинял музыку?
П а в л о в с к и й. Да. Огромной силы воли был человек!
О с т р о в с к и й (задумчиво). Воля у меня вроде есть… Силенок не хватает…
П а в л о в с к и й. Вы это, собственно, к чему?
О с т р о в с к и й. Да так…
На пороге комнаты появляется запыхавшаяся Р а я.
Р а я (протягивая лекарство). Вот, Михаил Карлович…
П а в л о в с к и й. Благодарю вас. Примите-ка, Николай Алексеевич… (Дает Островскому запить.) Так-с. И постарайтесь уснуть.
О с т р о в с к и й. Спасибо вам, Михаил Карлович.
П а в л о в с к и й. За что же? Помилуйте!
О с т р о в с к и й. Значит, глухой он был?
П а в л о в с к и й. Кто? Ах, да! Бетховен. Девятую симфонию писал совершенно глухим. Ну-с… Я еще загляну. До свиданья, Николай Алексеевич.
О с т р о в с к и й. До свиданья.
Михаил Карлович выходит. Рая провожает его.
(После паузы.) Рая!
Р а я (вбегая). Что, Коля?
О с т р о в с к и й. Слышала? Глухой композитор!
Р а я. Что ты вдруг о нем? Лучше тебе стало?
О с т р о в с к и й. Лучше, Раюша… (Помолчав.) Включи приемник.
Р а я. Заснул бы…
О с т р о в с к и й. Последние известия сейчас. Включи, Райкомчик!
Рая, покачав головой, включает самодельный приемник. Слышится голос диктора: «…самоотверженно трудятся на стройках пятилетки. Несмотря на сорокаградусные морозы, молодые строители Магнитки закончили покрытие домны. Особенно отличилась ударная бригада мастера Игната Панкратова…»
Панкратова! Слышишь, Рая? Игнат-то! Мастер уже.
Р а я. Знакомый?
О с т р о в с к и й. Начинали вместе. В инженеры парень вымахал, а я…
Р а я. Болен же ты.
О с т р о в с к и й. Ничего я не болен! То, что у меня не двигаются ноги и я почти ни черта не вижу, — сплошное недоразумение, идиотская шутка, сатанинская! Я здоровый парень!
Р а я (вздохнув). Здоровый…
О с т р о в с к и й (после паузы). Помнишь, я тебе про парнишку одного рассказывал? Как он матроса-большевика у петлюровцев отбил…
Р а я. Помню! Очень ты здорово рассказывал, Коля. Как живой он!
О с т р о в с к и й (усмехнувшись). Живой пока…
Р а я. Кто?
О с т р о в с к и й. Парнишка этот.
Р а я. Да ну тебя! Я ведь про то, что рассказываешь ты хорошо!
О с т р о в с к и й (задумчиво). Рассказать — что…
Слышен голос диктора: «Чернорубашечники в Италии рвутся к власти. Вооруженные столкновения между рабочими и легионерами продолжаются…»
Р а я. Легионеры — это кто?
О с т р о в с к и й. Фашисты. Вот с кем воевать придется.
Р а я. Не полезут они к нам. Побоятся!
О с т р о в с к и й. Полезут. Мы у них как бельмо на глазу! А мне уже на коня не сесть… Другие в бой пойдут. Совсем молодые… И не знают они, какая она бывает, война… Если бы я смог им помочь!
Р а я (горько). Чем, Коля?!
О с т р о в с к и й. Думаешь, ни на что уже не гожусь? (Не сразу.) Попробую… Вдруг выйдет?
Р а я. Что?
О с т р о в с к и й (не слышит). Тогда я с ними. В одном строю! Понимаешь, Рая? В строю!
Рая с тревогой смотрит на его отрешенное лицо. Опять возникла мелодия трубы. Хриплая и тревожная. Освещено только лицо Островского на высоких подушках. Глаза его устремлены в будущее. И вместе с ним мы видим вокзальную платформу, молодых бойцов с еще тонкими шеями подростков, лопоухих от стриженных под машинку голов, в новеньких необмятых гимнастерках, топорщащихся пилотках. Их провожают девчонки. Тоже вчерашние школьницы. В ситцевых платьишках, с косами и стриженые, еще стесняющиеся того, что их видят с любимыми. Кто-то улыбается, кто-то плачет, кто-то совсем по-детски сосет эскимо. Довоенное, на палочке. Призывно зазвенела труба. Смешались пары. И нет больше детей. Есть солдаты и невесты. Матери и сыновья. Застучали колеса невидимого поезда. Медленно двинулась за ними растерянная, молчаливая, пестрая девичья толпа. А труба все звенит, звенит!.. И вдруг — темнота. Как будто оборвалась кинолента. И в темноте голос Островского.
Почему свет погас? Я ничего не вижу! (С отчаянием.) Я ослеп, Рая!.. Совсем!
На самой высокой ноте захлебнулась труба… Яркие солнечные лучи заливают комнату, освещая спокойное лицо лежащего на подушках Островского. Глаза его закрыты. На полу, у кровати, разбросаны листки бумаги. Рая неслышно подбирает их. С трудом разбирает слепые строчки.
Р а я (негромко). «…Из строя не уходил, пока не иссякли силы. Сейчас осталось одно. Эскадрон не останавливается из-за потери бойца. Как же поступить с собой после разгрома? Чем оправдать свою жизнь? Просто есть, пить, дышать?.. Умел неплохо жить, умей вовремя…» (Тихо плачет.)
О с т р о в с к и й (открывая глаза). Ты что, Раюша?
Р а я (сдерживаясь). Ничего… Думала, спишь…
О с т р о в с к и й. Меня, что ли, жалеешь?
Р а я (вдруг). Ты на что это решился, а?! (Шарит под подушками.)
Островский тихо смеется.
Еще смеется… Где он у тебя?
О с т р о в с к и й. Кто?
Р а я. Браунинг твой?
О с т р о в с к и й. Да как я из него стрелять буду? Ты сообрази!..
Р а я (после паузы). Зачем же пишешь такое?
О с т р о в с к и й. Так… Кочегаром я был неплохим, а тут… Порви.
Р а я. Не порву.
Молчат. За стеной чуть слышно звучит труба.
Опять завел!
О с т р о в с к и й. Пусть. (Прислушивается.) Глухой ведь сочинял.
Р а я. Кто?
О с т р о в с к и й. Бетховен.
Р а я. Дался он тебе!
О с т р о в с к и й. Почему я всегда заболеваю не вовремя? Почему? Мне торопиться надо! Я могу не успеть!
Р а я (встревоженно). О чем ты, Коля?
О с т р о в с к и й. Мне бы еще года два! Ну, год! Неужели не дотяну?
Р а я (резко). Николай!
Молчат. Слышен стук входной двери, какой-то грохот в коридоре, В комнату влетает запыхавшийся Ч е р е м н ы х.
Ч е р е м н ы х. Тазов тут понаставили!
Р а я. Перевернул?!
Ч е р е м н ы х. Вроде что-то булькало…
Р а я (схватившись за голову). Варенье соседское!
Островский хохочет.
Ч е р е м н ы х. Со света не видно… А я бежал…
Р а я. Загрызут меня соседушки.
Ч е р е м н ы х. Подавятся! Собирайте вещички, братцы! Перевозить вас будем!
О с т р о в с к и й. Опять ты за старое? Сказано ведь: пока всех не переселят — не перееду.
Ч е р е м н ы х. Переселят, Коля! Теперь уже точно! Начальство по твоему заявлению приехало.
О с т р о в с к и й. Из края?
Ч е р е м н ы х. Бери выше!
О с т р о в с к и й. Кто?
Ч е р е м н ы х. Мне не докладывали. Высокий такой, худой…
О с т р о в с к и й (вдруг). «Коммунар не бросает товарища в беде, делит с ним шинель и махорку, беду и удачу…»
Р а я. Ты что, Коленька?
О с т р о в с к и й. Окунь… Гвоздь-парень! Добился все-таки…
И опять грохот в коридоре, голос Б о н д а р е в а: «Фу ты, дьявол!»
О с т р о в с к и й (смеясь). Бондарев влип!
Б о н д а р е в (на пороге). Что у вас за баррикады?
О с т р о в с к и й. Варенье, Сашок!
Б о н д а р е в. Убирайте скорее!.. Гости к тебе!
О с т р о в с к и й. Какие еще гости?
Б о н д а р е в. Такое у нас творится, Коля! От Бабенко перья летят!.. Ну, я тебе скажу, и хватка у этого седого!