— Мамочка, можно позвать Жюстена?

— Не стоит, Андрюша. У нас русский вечер, ведь Жюстен не понимает язык.

Все заняли места за столом.

Вечер, понятно, открыл Владимир Ильич. Он был серьезен, растроган и ласков. Перед ним люди, с которыми вместе проведены недолгие, а сколь важные, значительные месяцы! Много нового узнали рабочие, посланцы российской партии, знойным летом 1911 года в Ленинской школе в неведомом никому поселке Лонжюмо.

— Не останавливайтесь, товарищи, учитесь, учитесь дальше, всегда, всюду, куда ни забросит судьба! — говорил на прощание Владимир Ильич. — Партии нужны просвещенные люди. В социалистическом обществе, которое мы построим, будут жить благородные, образованные, мыслящие люди. Они будут трудиться не за страх, а за совесть. Труд станет долгом, честью и радостью каждого. Прекрасные таланты расцветут в социалистическом обществе. Построить такое общество — дело нашей партии. В одиночку не построишь. Только вместе. Только сообща. Храните партийное товарищество во веки веков, дорогие друзья! Учителя школы желают вам сил и бодрости духа. До свидания, товарищи!

Несколько секунд в комнате царило молчание, сильнее слов говорившее о чувствах, владеющих слушателями. Затем встал товарищ Петр, Иван Дмитриевич Чугурин, и голосом торжественным и звучным сказал:

«Умница, умница, как хорошо он Пушкина вспомнил! Как все славно идет, не хочется расставаться», — подумала Надежда Константиновна.

Разом будто прорвалась плотина. Заговорили все. Как радостно узнавать! — говорили слушатели школы. Здесь, в школе Лонжюмо, они испытали благо человеческих сближений и дружб. Не знал человека, и вдруг перед тобою открывается его натура, мысли, стремления… Школа научила нас крепко дружить. Школа научила нас неустрашимо глядеть вперед, видеть цель, добиваться цели. Цель одна: близить революцию. То и будем делать, возвратившись на родную землю. И в познании наук будем двигаться дальше. Спасибо вам, учителя! Спасибо и низкий поклон до конца дней!

Хорошо было на прощальном вечере. У иного сквозь веселье раздумьем затуманит глаза: «Расстаемся, придется ли свидеться?»

Но прочь тревожные мысли!

— Товарищи, споем!

Какая встреча друзей обойдется без песни?!

И вольно, озорно и призывно, вырываясь в открытые окна, полилась над поселком, лугами, рекой.

Отвечала песня душевному состоянию собравшихся на чужбине русских людей.

— Силушка по жилушкам, — сказал кто-то. Кто-то завел новую песню:

Хор согласно подхватывает, отвечает:

Еще звучат в ушах гордые призывы, а уже слышится дальше:

Жаль, нет Серго. Спел бы по-грузински. Был Серго замечательным певцом. Пел как гордая птица. Летит гордая птица. Выше, выше, к синим небесам… Друзья! Летим на волю…

Вдруг, словно в бубны ударило, зазвенело веселье. Ноги сами под удалое пение пляшут.

Серго на прощальном вечере нет. Ленин раньше окончания школы послал его в Россию. Внутри партии продолжалась борьба. Разного рода противники выступали все злее. Надо немедленно закончить вредный для рабочего класса раскол в партии! Ленин не скрывал от учеников правду, напротив. Слушатели школы без колебаний поддерживали позицию Ленина и верных большевиков. Да! Надо немедля созвать конференцию, разбить раскольников, кончить в партии разброд. Каждый готов делать, что надо, что скажет Ленин. Владимир Ильич обдумывал и готовил конференцию, где большевики дадут раскольникам бой. Серго Орджоникидзе исполнял его волю в России. Разумеется, нелегально, скрываясь от сыщиков. Где он сейчас — в Уфе, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове, Тифлисе? И там, и в других городах, на крупных заводах, где тайно действуют партийные организации, Серго и посланные Лениным два других слушателя ведут агитацию за созыв конференции. За возрождение партии. Колоссально важное дело!

— А что, братцы, не напелись, споем.

Под окнами сошлись жители Лонжюмо. Слушали. Душевное пение русских будило в сердцах добрые чувства, хотелось жалеть и любить. Иные женщины передником вытирали глаза.

Тут и Жюстен вертелся в толпе.

— Я их знаю, они хорошие. Эх, остались бы у нас навсегда! — толковал он, прикидывая между тем, как бы пробраться к русским на праздник.

А там пели и пели, пока Владимир Ильич, сам подпевавший хору, не сказал:

— Друзья, завтра отъезд. Пора расходиться.

— Грянем напоследок! — лихо выкрикнул кто-то.

Грянули:

Пока прощались, обращали друг другу напутственные трогательные слова, благодарили Владимира Ильича, уже и ночь на дворе. Уже окна в поселке темны, погашен свет.

— Погуляем немного, — позвала Инесса.

Сошли к реке, постояли. Тихая Иветта, прощай!

Скоро вдоль поселка начнется движение повозок, везущих на парижский рынок овощи, фрукты, мясо. Грохотом колес по булыжной мостовой, ржанием коней, голосами возчиков наполнится ночь.

— И завтра так, и послезавтра, а для нас Лонжюмо станет прошлым, — задумчиво произнесла Надежда Константиновна.

— Но не уйдет из памяти, — добавила Инесса.

— Хорошо мы отдохнули сегодня, превосходно! — сказал Владимир Ильич, когда, простившись с Инессой, они возвращались домой. — Иногда просто необходимо вполне, вполне отдохнуть.

— А дома, Володя, в честь праздника тебя ждет сюрприз.

— Лю-бо-пытно. Что бы это могло быть?

— Очень приятное что-то, — важно и таинственно сказала Надежда Константиновна.

— Тогда домой, быстрее домой!

Елизавета Васильевна уже почивала в своей комнатушке. Они зажгли небольшую лампочку, ее слабый свет кружком лег на столе, не скрашивая углов в пятнах плесени и закопченных стен. Надежда Константиновна открыла саквояж, из-под сложенного там белья достала книгу.

— Пушкин! — в радостном изумлении воскликнул Владимир Ильич.

Взял томик, бережно полистал.

— Надюша, ты чудо! Вот чего мне недоставало! Зачем же ты все лето прятала от меня этот клад?

— Уж очень ты был занят, Володя, весь поглощен школой. А потом, сказать правду, забыла, — смущенно призналась она. — Спрятала в саквояж и забыла. А сегодня Чугурин напомнил, я так и ахнула. А в Шушенском, помнишь, как мы радовались каждой книге! Бывало, Маняша пришлет новое Толстого или Чехова, не знаешь, как и благодарить. Я еще раньше, а особенно в Шушенском, много стихов Пушкина запомнила наизусть. Есть у Пушкина одно стихотворение, именно сегодня, именно здесь, в Лонжюмо, всплыло в памяти. «Пророк». В нем весь Пушкин. Читаю и думаю… Помнишь?