— Братцы, обманули нас! — раздался чей-то гневный голос. Как сигнал.

Люди закричали, кинулись с улицы к проходным.

В проходных образовалась давка. Рабочие в ярости рвали двери с петель, били стёкла:

— Получку пла-а-ти!

Просвистел камень, двуглавый орёл над заводскими воротами закачался. Полетели камни, палки, куски каменного угля. Разбили фонарь. Толпы рабочих бросились к хозяйской лавке возле завода. Выбили дверь. Ворвались. Топорами и кольями крушили товар.

— Жечь управляющего! — послышался зов.

Толпу понесло к флигелю управляющего.

Флигель притаился, наглухо закрыл ставни. Рабочие навалили к запертому крыльцу поленьев и щепок, плеснули керосину. Пламя вспыхнуло, вскинулся к крыше столб чёрного дыма и искр.

— Так его, так его, не будет обманывать! — кричали рабочие.

Но издали донёсся звук медной трубы. Мчалась пожарная часть. Вестовой на жеребце подскакал к горящему крыльцу.

— Пшёл вон! — заорал на рабочих.

Примчались пожарные. Оцепили флигель, наставили лестницу, нацелили на огонь брезентовые рукава, — скоро пожар угас.

— Расходись по домам! — распоряжался брандмейстер в пожарной каске.

Народ стоял.

Брандмейстер махнул рукавицей. Поднялся пожарный рукав и принялся стегать по толпе ледяной струей. Люди побежали. Ледяной ливень гнал их, хлестал. Одежда лубянела на морозе.

Только к вечеру привезли деньги из банка. Хозяева побоялись дольше задерживать выплату. За получкой выстроились очереди измученных угрюмых людей. Платили до ночи. К ночи завод утих.

ЧЕТЫРЕ ЛИСТОВКИ

Жандармы ходили по квартирам, хватали бунтовщиков-семянниковцев. Выкручивали за спину руки, вели в полицейский участок.

— Лавку хозяйскую бил? Садись в тюрьму, за решётку.

— Крыльцо управляющему жёг? В тюрьму, за решётку.

Бабушкин ждал: «Придут и за мной».

Поздно вечером в дверь постучали. Быстро, коротко. Сердце упало: «За мной».

Бабушкин немного помедлил и пошёл открывать дверь.

Стучался Владимир Ильич. Весь белый от инея, на бровях наморозило сугробики снега. Сбросил пальто и, потирая озябшие руки, зашагал по горнице:

— Ну, говорите! Выкладывайте. Как началось? Что пережили рабочие?

Бабушкину хотелось всю душу вылить Владимиру Ильичу. В памяти стоял вчерашний бунт на заводе, разгром хозяйской лавки, костёр на крыльце управляющего. За лавку да за костёр жандармы и хватали сегодня рабочих.

— Нет, сознательному рабочему не кулаками надо бороться, — сказал Владимир Ильич. — Напишем об этом листовку.

Они сели рядом за стол. Шёпотом, чтобы не услыхала хозяйка, обсуждали, о чём будут писать в листовке. О том, что настало время борьбы. Никто не освободит от рабства рабочего. Никто. Только он сам. Не кулаками надо бороться, а организацией.

Товарищи рабочие, объединяйтесь, требуйте свои права у хозяев! — призывала листовка.

Была поздняя ночь. Опершись щекой на кулак, Бабушкин следил за быстрым пером Владимира Ильича. И вдруг клюнул носом:

— Я ничего, ничего, просто так.

— Просто так, сидя уснул! — засмеялся Владимир Ильич. — Ложитесь-ка, ведь завтра чуть свет на работу.

Бабушкин послушался, лёг, а Владимир Ильич стал переписывать листовку. Надо переписывать крупными буквами, печатными буквами, чтобы рабочие могли легко разобрать. Владимир Ильич усердно выписывал каждую букву. Одна листовка, вторая, третья, четвёртая.

Внезапно загудел фабричный гудок, заполнил небо, улицы и бился в замороженное оконце Бабушкина. Это Семянниковский завод звал рабочих к утренней смене. Загудели заводы и фабрики. Невская застава проснулась.

— Бабушкин, вставайте, — будил Владимир Ильич.

Бабушкин вскочил.

— Что? А? Где? Почему? — не понимал он со сна.

Тёр глаза. Никак сообразить не мог: откуда в его комнатушке раным-рано Владимир Ильич? Как он здесь очутился? Но увидел на столе переписанные печатными буквами четыре листовки и всё вспомнил.

— Надо распространить их среди рабочих, — сказал Владимир Ильич. — Жалко, больше не успел переписать. А как надо бы, эх, жаль, не успели…

Они вышли из дому. В небе ещё не погасли ночные звёзды. Тихо мерцали голубоватыми лучиками. Белые столбы дыма поднимались из труб. Улица была залита тёмными толпами рабочего люда. Владимир Ильич и Бабушкин смешались с народом.

Бабушкин нащупал в кармане четыре листовки. Сейчас потихоньку раздаст их знакомым рабочим. Те прочитают и передадут дальше. И много рабочих узнают о том, как надо лучше устраивать стачки.

— Наш первый агитационный листок. В добрый час, Бабушкин! — сказал Владимир Ильич.

«МИНОГА»

Узкая длинная рыба. Непонятно, почему Надежде Константиновне Крупской, такой привлекательной девушке, дали кличку «Минога». Впрочем, членам «Союза борьбы» сплошь и рядом давали самые странные клички. Например, кличка Глеба Кржижановского — «Суслик». Чем он на суслика похож? Да ничем. Невысокий, живой, глаза яркие, чёрные. Он был близким другом Владимира Ильича. Учился на инженера и был хорошим марксистом. Великолепно вёл кружки на рабочих окраинах. Очень его Владимир Ильич за это ценил!

А вот нижегородцев Анатолия Ванеева и Михаила Сильвина звали «Мининым» и «Пожарским». Вроде подходит. Что касается Владимира Ильича, прозвище у него было «Старик». За ум и образованность его так прозвали.

В один ноябрьский день, когда деревья Александринского сквера стояли уже по-зимнему белые, как в сказке о деде-морозе, «Минога», то есть Надежда Константиновна Крупская, не спеша прогуливалась по скверу против Публичной библиотеки. На ней была короткая шубка. Меховая шапочка не закрывала косы. В маленькой муфте пальцы крепко сжимали тетрадку. Тетрадка содержала сведения об ужасающей жизни рабочих.

Надежда Константиновна служила в Управлении железных дорог, а ещё была учительницей вечерне-воскресной школы рабочих за Невской заставой. Эту тетрадку Надежде Константиновне принёс рабочий фабрики, её ученик. Сведения были нужны для листовки.

Год прошёл, как Владимир Ильич сочинял вместе с Бабушкиным первую листовку и четыре раза переписывал ночью. Теперь петербургский «Союз борьбы» выпускал сотни экземпляров листовок, тайно перепечатывал их на мимеографах и распространял по всему Петербургу.

…Вот наконец он, Владимир Ильич! Он появился в подъезде Публичной библиотеки. Надежда Константиновна, увидев его, заспешила на Невский. Они встретились на Невском и пошли вниз к Неве. Владимир. Ильич взял её под руку.

— Успешно работалось в библиотеке? — спросила Надежда Константиновна, а сама всунула в рукав ему из муфты тетрадку.

— Отлично! — ответил Владимир Ильич, глубже засовывая тетрадку в рукав. — Точные сведения?

— Да.

— Спасибо! — сказал Владимир Ильич.

Она обернула к нему розовое от мороза лицо. У нее сияли глаза. Как хорошо было Владимиру Ильичу с этой простой и серьёзной девушкой! Они познакомились вскоре после приезда Владимира Ильича в Петербург. Неужели только тогда? Владимиру Ильичу казалось, он всю жизнь её знал. Он любил делиться с ней мыслями. Она охотно и радостно помогала ему. У них были общие взгляды, общая цель.

Вдруг Надежда Константиновна почувствовала, Владимир Ильич предостерегающе сжал её локоть. Сзади следовал за ними человек. Неприятнейший тип, с поднятым воротником. Плечи сгорблены, руки в карманах.

Владимир Ильич мгновенно перевёл разговор. Громко стал толковать о самых житейских вопросах. О том, что на Лиговке, слышал, есть магазинчик, где дешёвы зимние шапки. Надо бы съездить купить…

А сам всё быстрее вёл Надежду Константиновну по Невскому проспекту.

Пересекли, свернули на какую-то улицу. Шпик, не отступая, шёл по пятам.

— Разойдёмся, — шепнул Владимир Ильич.

Они простились. Надежда Константиновна вернулась назад, на Невский, ждать конку. Владимир Ильич пошагал дальше случайной улицей. Шпик увязался за ним. Несколько минут Владимир Ильич быстро шёл вперёд. Вдруг круто повернул в переулок. Шпик не рассчитал, проскочил дальше по улице.