— Может быть, вы кого-нибудь подозреваете в хищении картин? — спросил Костров.

— Нет, никого я не подозреваю, — проговорил Градов.

— А вы не торопитесь с ответом, подумайте, — сказал Костров.

— Я об этом Гришину порасспрашиваю, она в Рериховском зале дежурила, — заговорил Градов. — А вообще в институте народ проверенный, думаю, чужие побывали.

Костров подписал повестку и отпустил Градова.

После ухода завхоза в кабинет вошел оперативный уполномоченный уголовного розыска Лимонов. Он походил на штангиста тяжелого веса, был нетороплив, даже медлителен.

— Жарко сегодня, — сказал Лимонов, присаживаясь на стул. — Сейчас бы в речку или пивка холодного попить. — Он шумно вздохнул и, глянув на Кострова, добавил: — Увы, но это всего лишь мечты. Дошли слухи — следователи без нас жить не могут.

— Это точно, — улыбнулся Костров. Затем сказал: — Есть работа, товарищ капитан. В усадьбе Плетнево недавно организовали выставку картин под названием «Поэзия земли русской», о надлежащей охране не побеспокоились.

— Что украли? — спросил Лимонов.

— Десять картин Рериха, — ответил Костров. — Список их я вам покажу. Завтра музей подошлет репродукции. Наша же задача найти оригиналы.

— Частных владельцев картин Рериха установили? — спросил Лимонов.

— Пока нет. В музее мне назвали фамилии двух товарищей, но потолковать с ними я не успел. На месте происшествия нашли бумажный мешок. Судя по надписи на нем, он с международного почтамта. Поэтому попрошу вас съездить туда.

— Добро, — согласился Лимонов. — Только вряд ли работник почтамта мог бросить в усадьбе мешок. Это все равно, что передать следователю свою визитную карточку. Думаю, что общение с коллекционерами даст лучшие результаты. Настоящие коллекционеры всегда помогают следствию.

— Я не против этого, — ответил Костров. — Но версию о том, что похитителем картин может быть и работник международного почтамта, надо отработать. Ее и Антипин считает перспективной.

— Кто из районного уголовного розыска занимается этим делом?

— Жигарь. Он ищет почитателей таланта Рериха у себя в районе, но если у вас будет много работы, то направим его в ваше распоряжение.

— Пока не надо. Пусть занимается своим делом.

— Ну, тогда за дело, Юрий Иванович, — при этих словах Максим вспомнил, что накануне в поисках статьи о Рерихе он листал энциклопедию, и поэтому добавил: — Советую зайти в библиотеку почтамта. Поинтересоваться, кто книги о художниках брал в последнее время.

— Ладно, — Лимонов поднялся и, не прощаясь, вышел.

Бухгалтер профкома Школова заплакала сразу, как только подала Максиму повестку.

— Виновата я, виновата, — проговорила Школова, и слезы опять навернулись ей на глаза. — Знала, что нарушаю порядок продажи билетов, но себе в карман ни копейки не положила. Заняться распространением билетов попросил меня директор. «Профсоюзную кассу укрепим», — сказал он мне. Я договорилась со спорткомплексом «Олимп» о том, что мне будут давать пустые бланки билетов. У них этого добра полно. За все время в «Олимпе» я получила их примерно десять тысяч. Цену определил Марк Львович — 30 копеек. Он же принес и печать. На ней была цена и надпись «Усадьба Плетнево». Иногда Градов, а иногда Нина Павловна помогали мне штамповать билеты.

— Билеты продавали вы?

— Всего два или три раза. В остальные дни приходили профорги лабораторий, дежурившие на выставке, я им давала билеты.

— Выручка от продажи билетов не оставалась в карманах общественных распорядителей?

— Нет, нет, что вы, — замахала руками Школова. — Я сама лично все проверяла. В конце каждой недели на профкоме докладывала. Деньги эти хотели на покупку яхты потратить для коллектива.

— Ольга Сергеевна, как вы думаете, кто украл картины?

— Не знаю, — пожала плечами Школова. — Из наших никто не мог этого сделать. Правда… правда однажды в усадьбе я видела племянника Нины Павловны. Не понравился он мне.

— Кто такая Нина Павловна?

— Гришина. До пенсии у нас в бухгалтерии работала. А ее племянник в тюрьме сидел.

— Вот как! А где он живет?

— Где-то в Москве. Витя, когда был маленьким, жил с Ниной Павловной. Его мать умерла, когда тому было лет тринадцать. Но жил с теткой он недолго. Года через четыре подался на заработки. Лет восемь я его не видела.

— Откуда вы знаете, что он был судим?

— Нина Павловна мне говорила.

Подписав протокол допроса, Школова попрощалась и вышла.

ВО ВТОРОЙ половине дня прошел дождь, и резко похолодало. Приехав в Малаховку, Костров, обходя лужи, долго бродил по поселку в поисках дачи Фролова. Работая в министерстве культуры, Фролов неоднократно организовывал выездные выставки. Не перестал он заниматься этим и будучи на пенсии.

Наконец Костров нашел Яблочную улицу. Она и на самом деле отвечала своему названию. У проходившей старушки Максим спросил, где живут Фроловы. Та указала на второй с краю дом. Когда Костров подошел к нему, во дворе худощавый пожилой мужчина сгребал граблями опавшую листву.

— Аполлон Ипполитович? Вас можно на минутку?

Старик оглянулся, поставил грабли у дерева и подошел к калитке. Узнав, что посетитель работает следователем, Фролов попросил его предъявить удостоверение.

— Визит, насколько я понимаю, не приватный, — пояснил он свою просьбу. — Значит, и знакомиться нужно официально.

— Я приехал к вам за консультацией, — объяснил Максим после того, как предъявил документ.

— Коли так, проходите, — пригласил Фролов, — не у калитки же нам разговаривать. Прошу на веранду. — Аполлон Ипполитович крикнул в глубь сада: — Маша, у нас гость, поставь самовар!

Из небольшого строения, служившего кухней, вышла миловидная, невысокого роста женщина. Седые волосы выбивались из-под голубой косынки.

— Мария Васильевна, — представилась она Кострову.

— А этого товарища зовут Максим. Он, Машенька, из милиции, — произнес Фролов и, обращаясь к гостю, добавил: — Простите, не привык молодых по отчеству называть.

— Что-нибудь с детьми случилось? — заволновалась Мария Васильевна.

— Я пришел к вам совсем по другому делу. Два дня назад с выставки в Плетнево были похищены несколько картин Рериха.

— Вот это номер! — нервно дернув головой, с горечью в голосе произнес Фролов.

Все прошли на веранду. Там было светло и чисто. На стенах висели репродукции картин Айвазовского. Пока Костров рассматривал «Девятый вал», на столе появились самовар, чашки, варенье.

Когда уселись за столом, Мария Васильевна обратилась к Максиму:

— А мне можно послушать, о нем вы будете расспрашивать мужа?

— Конечно, — охотно согласился Костров. — Может, и вы что вспомните по ходу дела. — И тут же задал Фролову вопрос:

— Когда родилась идея проведения выездной выставки в Плетневе?

— После ухода на пенсию, — начал Фролов, подумав, — это моя пятая подобная выставка. И до сих пор все шло нормально. За годы работы в министерстве у меня установились прочные связи с музеями и владельцами личных коллекций. Меня знают, мне доверяют. Вот и на этот раз, формируя выставку «Поэзия земли русской», мне дали картины из запасников двух музеев и семи частных коллекций, — Фролов замолчал. Потом, справившись с волнением, продолжил: — Сначала выставка проходила в Московском химико-технологическом институте. Там у меня старинный друг трудится. Он меня познакомил с директором биоинститута, профессором Зарубиным. Он восхищался картинами, долго рассматривал их, а потом спросил: «Нельзя ли к нам в институт перевести выставку?» Я сказал, что можно, хотя возникнет немало организационных сложностей. «Это пустяки, — уверил меня Зарубин, — у меня хозяйственники — народ ушлый. Любое дело провернут, кого хочешь уломают». В общем, я пообещал ему, а через два дня согласился. Признаюсь честно, начинался дачный сезон, и я недостаточно вникал в организационные вопросы. Правда, я проинструктировал завхоза института Градова, дал ему все адреса, продиктовал форму доверенностей, назвал художников и артистов, которых желательно пригласить на культурно-просветительные мероприятия. Приехав в институт, когда картины были перевезены, помог развесить их по тематике. Вместе с директором составили список приглашенных на открытие выставки. Там было много художников, писателей, присутствовали представители местных органов власти, иностранцев пригласили, ну и, конечно, были рабочие. Этот институт имеет свое производство, где трудятся несколько тысяч человек…

— Аполлон Ипполитович, вы не интересовались охраной выставленных картин? — спросил Костров.

— Интересовался, — ответил Фролов. — Градов мне сказал, что предприятие выделило двух сторожей. Кроме того, в усадьбе, где была организована выставка, установили сигнализацию. Сам видел на окнах датчики.

— Да, только неподключенными они оказались, — произнес Костров, а потом спросил: — Скажите, а кого из частных коллекционеров мог заинтересовать Рерих? Насколько я понимаю, на выставке были и другие не менее ценные картины.

— И сам удивляюсь такой целенаправленности, — размышлял вслух Фролов. — Хотя нет. «Удивляюсь» не то слово. Ради одного Рериха стоило рисковать. Его картины и в моде, и в цене. Многие захотят купить. Я знаю людей, у которых в личных коллекциях есть Рерих.

Когда Фролов закончил, Максим попросил его назвать коллекционеров, у которых имелись картины Рериха. Записав фамилии, он стал прощаться с хозяевами.

— Если я еще что-либо вспомню, — сказал Фролов, пожимая Максиму руку, — обязательно позвоню.

— Буду вам признателен, — проговорил Костров и вышел за калитку.

В СЕДЬМОМ часу вечера Костров явился к Антипину для доклада о поездке в Малаховку. Увидев его, полковник сказал: «Закончу разговор с товарищем Зарубиным, вызову вас».

Костров вернулся в свой кабинет и позвонил Рокову.