Убийца стоял на тунисском пляже и следил в бинокль за самой большой в мире частной яхтой. Ее владелец — «легендарный», как его часто называли в прессе, — Ник Флеминг находился в своей роскошной каюте. Часы показывали только половину восьмого утра, но на сверкающей, 190-футовой «Сизпрей» уже можно было видеть двух занятых делом членов команды: один драил тиковые доски палубы, другой протирал полированные поверхности. Убийце было известно, что яхта содержится в безупречной чистоте.

Он не мог понять, почему ему отвалили такой большой гонорар за убийство старика, которому далеко за семьдесят? В самом деле, долго ли Ник Флеминг протянул бы и сам? Впрочем, двадцать пять тысяч долларов уже были помещены на номерной[1] счет убийцы в швейцарском банке, и ради таких деньжищ он предпочитал воздерживаться от бессмысленных вопросов.

Убить Ника Флеминга будет непросто. Пока хозяин находился на борту яхты, двое вооруженных охранников безотлучно торчали на палубе. И днем и ночью. Словно чувствуя, что призрак насильственной смерти постоянно бродит возле него, Ник Флеминг ездил только в лимузинах с пуленепробиваемыми стеклами, а летал на своем личном самолете. Все пять его резиденций были оснащены новейшей охранной сигнализацией.

В мире нашлось бы немало тех, кто предпочел бы видеть Ника Флеминга мертвым. Но разве добрая доля его миллиардной империи сложилась не благодаря насильственной гибели людей? Один пламенный критик Флеминга подсчитал — возможно, больше апеллируя к своему злорадству, а не к достоверности, — что семнадцать процентов от общего количества всех жертв второй мировой войны расстались с жизнью от пуль или под бомбами, выпущенными с конвейеров «Рамсчайлд армс компани», президентом и основным держателем акций которой являлся Ник Флеминг. Итак, семнадцать процентов… Это очень много.

В течение многих лет его называли в прессе «Титаном смерти».

С другой стороны, убийца прекрасно отдавал себе отчет в том, что его жертву тоже найдется кому оплакать. «Флеминг фаундейшн», обладая почти миллиардными активами, вкладывала деньги в медицинские и научные исследования, миллионами долларов субсидировала балетные труппы и симфонические оркестры. Скептикам это могло показаться отмыванием денег, но общественность действительно много выигрывала от благотворительности Флеминга.

Флеминг был лишь наполовину евреем и никогда не относился к сионистам, но тем не менее выделял миллионы на строительство больниц в Израиле. Евреи, конечно, будут скорбеть о его гибели. Будут опечалены и владельцы аукционов и дельцы от искусства: коллекция современной живописи и скульптуры Ника Флеминга была одной из самых лучших в мире, а что касается его сорока двух полотен старых мастеров и ценнейшего частного собрания Вермера Делфтского, то это оценивалось в пятьдесят миллионов.

Глаза бы не остались сухи у поставщиков провизии и цветочников, ведь шеф-повар Ника обучался в парижском «Ле Гран Вефур», а свои приемы Флеминг привык украшать цветами из личной оранжереи.

Безутешными были бы богатые торговцы Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Хоуб-саунда и Беверли-хиллз, ибо Флеминг жил по-царски и каждый день его жизни обходился в немыслимую сумму — десять тысяч долларов.

Заливались бы слезами женщины, молоденькие и уже пожилые: десятилетиями светские газетные хроникеры не давали остыть своим печатным машинкам, расписывая любовные похождения Ника Флеминга.

Убийцу никогда не нанимали убивать рядовых граждан, но сейчас он был особенно горд и возбужден. Еще бы! Ник Флеминг был его самым знатным «клиентом». Проявляя профессиональный интерес к некрологам, убийца прикинул, что некролог о Флеминге займет не меньше двух полос в «Нью-Йорк таймс», а его похороны почтят присутствием вице-президент Соединенных Штатов и какой-нибудь не слишком юный член английской королевской фамилии. «Возможно, — подумал убийца, — это вершина моей карьеры».

Однако сначала нужно убить Флеминга.

Убийца настроил окуляры бинокля на корму яхты, где в шезлонге с журналом в руке отдыхал один из телохранителей старика. «Ствол» небрежно лежал у него на коленях. Если план удастся, этот день также и для парня станет последним в жизни.

Убийца медленно повел биноклем вдоль борта «Сизпрей», подмечая и запоминая каждую деталь внешнего вида великолепной яхты, этого почти надменного символа монументального финансового величия.

Вдруг взгляд его замер. На палубе появилась женщина. Это была высокая блондинка с великолепной — очевидно, под контролем строгой диеты — фигурой. На ней были элегантный голубой костюм и широкополая шляпа. Нелегко было определить ее возраст. Лицо красиво, но несколько неестественно, словно после косметической подтяжки. Впрочем, ей наверняка было за пятьдесят. Убийца знал, что это миссис Флеминг и что она оставляет своего мужа в исключительно редких случаях. В тот день намечался как раз такой случай.

Объявившись у крохотной Джербы вблизи тунисско-ливийской границы, яхта Ника Флеминга взбудоражила весь этот сонный островок. Убийца держал ухо востро. Немалые чаевые консьержу из отеля позволили ему получить информацию о том, что у миссис Флеминг заболели зубы и что в течение часа она вылетит на вертолете в Тунис, оттуда личным самолетом отправится в Рим, где ее уже ждет доктор Джанфранко Спада, дантист, обслуживающий супербогачей. «Нет, вы только на это полюбуйтесь! — мысленно изумился убийца. — Лететь в Рим за пустячной пломбой! Впрочем, ей даже повезло: зубная боль спасет ей жизнь».

Миссис Флеминг подошла к перилам борта яхты и оперлась на них, наслаждаясь прелестью утра. Убийца не сводил с нее бинокля. Вдруг он понял, что она тоже смотрит на него. Она выпрямилась и, обернувшись назад, сказала что-то матросу, который сразу же исчез с палубы. Не прошло и минуты, как он вернулся и протянул миссис Флеминг кожаный футляр. Она извлекла бинокль и направила его на убийцу.

«Спокойно, — сказал он себе, опустив бинокль. Она меня не знает. Тем не менее лучше поскорее убраться отсюда».

Не теряя времени, он пошел с берега к своему отелю.

Но убийца ошибался, думая, что его не узнали. Ошибался, по крайней мере, наполовину. Миссис Флеминг успела разглядеть его лицо настолько, чтобы понять: оно ей знакомо.

Она была уверена, что видела этого человека раньше.

Джерба — удаленный на небольшое расстояние от тунисского побережья островок, безмятежно греющийся под лучами южного средиземноморского солнца. В нескольких сотнях километров от Джербы, посреди маленького пустынного городка Эль-Джем, возвышается второй в мире по величине Колизей. Его ярусы и арки неплохо сохранились в сухом климате пустыни. Это строение напоминает о том, что в свое время Тунис был одной из житниц Римской империи. В 1881 году Франция «оккупировала» Тунис, взяв на себя долги продажных турецких беев[2], и даже спустя годы после обретения Тунисом независимости французский язык остался там повсеместно распространенным. Оливки, фосфаты и дары моря вносят свой вклад в экономику страны, но основной ее статьей доходов является туризм. Застройщики этих мест уже поговаривают о Джербе как о втором Солнечном береге.