Она посмотрела на него, закусив губы.

— Черт возьми! — сказала она, вынимая из кармашка блузки кружевной носовой платок.

— Что ты? — встревожился Ник. — Что случилось?

Она улыбнулась, вытирая влажные глаза:

— Я вроде бы должна вздохнуть с облегчением, узнав, что твоим похождениям пришел конец, но… я буду сильно скучать по тебе.

— Ничего, я еще намозолю тебе глаза. Вот увидишь, вернусь, как фальшивая монетка из сказки. — Он снова поцеловал ее. — Я тоже буду скучать. Ты — лучшее из всего, что у меня было в жизни.

Эдит Флеминг знала, что он не лукавит. Она была сегодня сердита на своего милого сына, но его открытая любовь к ней с лихвой компенсировала все разочарования, которые он ей принес.

— А знаешь… — проговорила она, чувствуя, как к ней возвращается чувство юмора, — это неплохая мысль.

— Вот именно! Кстати… Если человек решает стать продавцом в крупной компании, без машины ему никак не обойтись…

— О, Ник! — вздохнула Эдит. — А я-то уже было поверила в то, что ты образумился!

— Мне не нужен шикарный лимузин. Сойдет и модель «Т».

Она подняла на него глаза, но не выдержала, покачала головой и рассмеялась:

— Господи, тебе так легко меня одурачить! Когда я научусь извлекать уроки? Хорошо. Я куплю тебе машину. Но не забудь вернуть долг, когда станешь военным воротилой.

— А думаешь, я им не стану?

Ник, конечно, даже не подозревал о том, что удачнее времени для того, чтобы окунуться в военный бизнес, и быть не могло. Всего через два с лишним года после того, как он пришел в компанию Альфреда Рамсчайлда, в Сараево оборвалась жизнь эрцгерцога Франца Фердинанда и его морганатической жены Софьи. Европа была ввергнута в первую из двух великих войн, которым суждено было изменить мир. Это, естественно, не значит, что конвейеры заводов компании Рамсчайлдов простаивали в мирное время. Альфред Рамсчайлд кормился колониальными войнами. В 1901 году Альфред заключил миллионную сделку по продаже своих винтовок А-16 армии турецкого султана. Устойчивый спрос всегда существовал и на охотничьи ружья. Компания, основанная во время Гражданской войны отцом Альфреда, в любое время приносила стабильный доход. Но мировая война сделала из Альфреда Рамсчайлда мультимиллионера.

Казалось странным, что такой человек, как Альфред, стал королем оружейного бизнеса. Он терпеть не мог кровавые виды спорта и запретил охоту на восьмидесятиакровой лесистой территории своего поместья близ Фермаунта, штат Коннектикут, несмотря на то что там водилось очень много дичи. Само понятие «война» вызывало в нем отвращение. Совесть свою он успокаивал словами, которые поминал, может быть, излишне часто: если бы он не производил оружия, этим занимался бы кто-нибудь другой. Да и, в конце концов, кто ему может запретить зарабатывать деньги законным путем? В жизни у него были две подлинные страсти: живопись и салонная музыка. Альфред был скверным художником, но хорошим пианистом. В его тридцатикомнатном особняке, выстроенном в псевдотюдорском стиле, размещались не только два фортепиано «Стейнвей», но и клавесин, орган и коллекция блестящих струнных инструментов, включая творения Амати и Страдивари.

Представления Альфреда о хорошем вечере складывались из щедрого обеда и двухчасового прослушивания Бетховена: все рассаживались в просторной «музыкальной» зале с низким потолком, где трио — Альфред со скрипачом и виолончелистом — играло немецкого классика. Гости частенько клевали носом и даже всхрапывали, но Альфред был счастлив. Забываясь в музыке, он избавлялся от видений кровавых полей битв, ужасных ран, ампутаций и гангрен, он забывал о смертях, вызванных пулями, которые его компания выпускала миллионами.

Ник работал на Рамсчайлда не за страх, а за совесть. Хорошо подвешенный язык и неотразимое обаяние сделали его удачливым торговым агентом. К тому же у него было страстное желание добиться успеха после неудачной карьеры брокера. Ему нравился новый образ жизни. По сравнению с сидением в тесном офисе брокерской фирмы на Уолл-стрит, поездки по стране на модели «Т» с продажей дробовиков и охотничьих ружей казались просто забавой. В апреле 1916 года Ник заработал две тысячи комиссионных — достижение, которое очень пришлось по душе Альфреду Рамсчайлду.

Альфред весьма симпатизировал Нику, а тот со своей стороны делал все, чтобы только снискать расположение шефа. Прознав о страсти Альфреда к салонной музыке, Ник даже серьезно стал подумывать о том, чтобы брать уроки игры на скрипке. Этим он надеялся заслужить приглашение в Грейстоун — поместье Рамсчайлдов, чтобы поиграть там в составе трио или квартета. Однако несмотря на теплое отношение к нему Альфреда, приглашения все не было. Других подчиненных приглашали даже часто, а Ника ни разу.

Наконец в июне 1916 года Альфред вызвал Ника к себе в кабинет и сказал:

— Завтра вечером мы с женой даем небольшой обед. У нас. И нам бы очень хотелось, Ник, чтобы ты пришел. Сможешь?

Ник посмотрел на этого большого бородатого человека, которого однажды кто-то назвал «толстеньким братом кузнеца», и усилием воли подавил в себе желание взвыть от радости.

— Да, сэр. С удовольствием.

— Хорошо. Подъезжай к семи. Да, кстати, Ник… — Альфред вдруг стал суетлив. — Жена может показаться тебе э-э… немного официальной. Не обращай внимания, если тебе сначала покажется, что она с тобой холодна. Уверен, она изменится, как только познакомится с тобой поближе.

Это было странное предупреждение. От сплетников Нику приходилось слышать, что миссис Рамсчайлд грешит снобизмом. Но он знал цену своему обаянию и был уверен в себе, полагая, что проблем не возникнет. С другой стороны, он знал, что Альфред Рамсчайлд зря словами не бросается.

— И еще, — продолжал Альфред, — там будет моя дочь. Она как раз окончила колледж в Вассаре. Очень хочу познакомить ее с восходящей звездой нашей компании.

Ник снимал две клетушки в меблированных комнатах в Фермаунте, ибо более удобного жилища во всем городке не нашлось. На следующий вечер он надел свой вечерний костюм, пригладил волосы, посмотрелся в зеркало и улыбнулся самоуверенной улыбкой молодого и красивого мужчины. «Я очарую престарелую миссис Рамсчайлд, — подумал он. — И если сам папаша проявил заинтересованность в моем знакомстве со своей дочкой… Что ж, кто знает…»

Дорога в Грейстоун пролегала мимо приземистых и уродливых кирпичных корпусов фабрики Рамсчайлдов, расположенных на западном берегу реки Коннектикут, в трех милях выше того места, где она впадала в Айленд-саунд. Ник знал, что фабрика выбрасывает тонны отходов в реку, а ее высокие трубы загрязняют воздух. Ему это не нравилось, хотя ничего поделать с этим он, понятно, не мог. Однако, когда фабрика осталась позади, Нику открылись милые сельские пейзажи с хорошенькими фермерскими усадьбами, выстроенными в колониальном стиле. Красные амбары, сараи, гумна и гравюрные отары овец голштейнской породы заставляли время крутиться вспять, перенося Ника в доиндустриальную эпоху. На расстоянии двадцати миль от Фермаунта показались тяжелые каменно-железные ворота и приткнувшаяся к ним каменная сторожка. Это был неприветливый форпост для посетителя, вознамерившегося заглянуть в то, что публицист из пацифистского либерального журнал «Массы» назвал «домом, который отстроила Смерть». Альфред Рамсчайлд попытался было добиться увольнения с работы этого человека, но безуспешно.

Еще примерно полмили Нику пришлось ехать по изогнутой дороге, ведшей от ворот, мимо рощи, которая в этот июньский вечер кипела живностью, начиная от лани и белок и заканчивая мошкарой и комарами. Наконец дорога сделала последний изгиб, лес уступил место лужайкам и цветочным клумбам, и Нику открылся величественный Грейстоун во всей массивности псевдотюдорского стиля. Альфред построил дом в 1897 году, дав указания архитектору «изобразить что-нибудь, что понравилось бы Генриху Восьмому». Результатом и явился домище, утыканный изощренными елизаветинскими печными трубами из кирпича, деревянным и отштукатуренным основным фасадом и кирпичными крыльями и, наконец, огромными окнами с витражами. Понравилось ли бы это Генриху Восьмому — еще вопрос, но Альфреду Рамсчайлду другого и не надо было.