Даже причина того, что он сидит сейчас в заточении у русских, крылась в военном бизнесе. Кто контролирует производство оружия, тот автоматически приобретает власть и способность вести дела с сильными мира сего.

Это была соблазнительная мысль.

Эдит Флеминг стояла у окна в библиотеке своего городского дома и наблюдала за вихрями снежинок, опускавшимися на Манхэттен. В миллионный раз она твердила себе, что ее приемный сын должен быть жив, но сердце говорило обратное. Впервые она почувствовала это, когда Альфред Рамсчайлд сообщил ей, что собирается перепродать оружие Англии. Альфред убеждал ее, что перепродажа оружия другой стране — это лучший способ добиться скорейшего освобождения Ника, так как его похитили на самом деле для того, чтобы сорвать сделку с царем. Когда похитители узнают о том, что оружие продано Англии, у них отпадет необходимость держать его у себя. Эдит нервно согласилась с рассуждениями Альфреда, и тот заключил сделку с Англией.

Этот разговор состоялся в ноябре. Сейчас уже был февраль. Ник не только не получил свободу, но и от его похитителей ничего не было слышно. Эдит была убеждена в том, что его убили. Либо из мести, либо из страха, что, оказавшись на свободе, Ник выдаст царю этот «Комитет шестерых».

Она часто теперь вспоминала того красивого мальчика, которого приняла в свое сердце столько лет назад во Флемингтоне. Мальчика, которого она усыновила, которого любила, несмотря на все его недостатки, как если бы это был ее собственный ребенок.

Она услышала, как открывается дверь, и повернулась от окна. В библиотеку вошел Ван Клермонт. На нем был строгий темно-синий костюм, а стекла очков запотели с мороза.

— Ван! — воскликнула она, удивленная тем, что он пришел к ней днем.

Пересекая комнату, он снял очки и стал протирать стекла носовым платком.

— Уинифред умерла, — сказал он просто. — Около часа назад. Врач сказал, что даже если бы она перенесла этот удар, то до конца дней оставалась бы парализованной. Так что, может, так для нее и лучше.

— Соболезную, — печально произнесла Эдит.

Он снова нацепил на нос очки, положил носовой платок в нагрудный карман, затем обнял ее за плечи.

— Ты знаешь, что это значит? — спросил он. — Я свободен.

Она молча принимала его объятия и поцелуи.

— Мы подождем неделю после похорон, — шепнул он. — Затем отправимся в Хот-Спрингс и поженимся. Я обожаю тебя, Эдит. Я был бы лицемером, если бы стал говорить, что сильно расстроен из-за Уинифред.

«Если бы только здесь был Ник!» — подумала она.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

Она улыбнулась:

— Почту за честь.

Ван расплылся в улыбке, как школьник.

— Что бы тебе хотелось получить в качестве свадебного подарка?

— Моего сына.

Несмотря на то, что ему самому Ник не нравился, Ван видел, как остро Эдит переживает его гибель.

— Я могу только сожалеть о том, что не в силах вернуть тебе его, — был его ответ.

Маленькая комнатка в лесной избушке, в которой Ник провел так много длинных, скучных и холодных ночей, имела всего одно окошко, заколоченное досками еще до того, как его сюда привезли. Бесчисленное число раз Ник пытался расшатать доски, но они были толстенные, намертво прибитые десятидюймовыми гвоздями. Без молотка к ним нечего было и подступаться.

Ник твердил себе, что побег невозможен, но упрямо продолжал мечтать о нем. Однажды ему пришла в голову мысль обратить внимание на доски пола. Самым тщательным образом он начал исследовать их одну за другой, помня о том, что избушка была без фундамента — это он подметил на одной из прогулок — и под ней было пустое пространство, в которое можно было протиснуться человеку. На вторую ночь поисков ему удалось обнаружить слабо прибитую доску прямо под своей кроватью.

Он отодвинул кровать в сторону и отодрал доску. Спальня и без того плохо отапливалась, но из-под дома, как он сразу почувствовал, тянуло настоящим морозом. Он работал в темноте, так как узнику не положено было иметь лампу. Он принялся взламывать соседние доски.

Когда уже три доски валялись рядом с ним, в полу зачернела дыра, в которую он мог бы пролезть. Вопрос был в другом: а хочет ли он туда лезть? У него были меховое пальто, варежки и крепкие ботинки, но как долго сможет он протянуть на воздухе в такую стужу? У него не было ни пищи, ни оружия, не было и представления о том, где он находится. Вполне вероятно, что, проплутав несколько часов, он вконец заблудится и замерзнет до смерти.

И все же он должен попытаться. Заточение сводило с ума. Надев пальто и варежки, Ник проскользнул в дыру и упал на окаменевшую от холода землю. Продвигаясь вперед по-пластунски, он вскоре выполз из-под дома и смог подняться на ноги.

Стояла ясная, студеная ночь, освещенная четвертушкой луны. Это давало достаточно света, чтобы осмотреться вокруг. Время для побега не хуже любого другого. Обмотав вокруг головы шарф, чтобы не мерзли уши, он зашагал вперед по снегу.

Вскоре он разглядел на земле следы санных полозьев, и его сердце радостно забилось. Ну конечно! Дважды в неделю в избушку привозили на санях еду и прочие припасы. Вопрос: откуда? Из ближайшего города или деревни. Надо только идти по следу, который и выведет его из леса.

Он бросился по следу бегом, сгорая от желания заорать во все горло от облегчения — свобода! Он бежал минут пять, потом, начав задыхаться, перешел на шаг. Легкие заглатывали ледяной воздух, холод жег горло и ноздри. Он продолжал тащиться вперед по нескончаемому лесу. Лунный свет мелькал между облепленными снегом разлапистыми высокими елями. Какая стояла тишина! Было тихо и морозно. Лес был красив, но эта красота несла с собой смерть.

Он услышал отдаленный вой волков, и ледяной ужас охватил его, сковав кровь в жилах. В его мозгу стали всплывать видения, основанные на страшных историях, прочтенных в детстве. Историях о пионерах дикого Запада, преследуемых волками, медведями и индейцами. Ник был на диком востоке, где не могло быть индейцев, но волки-то были! Было еще не поздно повернуть назад. Но он продолжал идти. Он перевязал шарф так, чтобы ему закрывало рот и нос, и продолжал идти…

Его нашли на следующее утро в бессознательном состоянии, лежавшего в снегу и замерзшего почти до смерти. Он успел уйти на три мили от избушки. Его вернули обратно, и Родион стал выхаживать его горячим бульоном.

— Ты оказался большим дураком, Коля, — ворчал этот русский медведь. — Едва не помер. Мы знали, что рано или поздно ты попытаешься драпануть, но это же бесполезно. Понимаешь? Абсолютно бесполезно.

Ник онемело кивнул. Он убедился в этом, выбрав для проверки самый тяжелый способ.

И все же он попытался.

Он понял, что что-то случилось, когда появились новые надзиратели.

Его заперли в его маленькой комнате. Он сидел на постели, грубой крестьянской кровати с толстыми веревками вместо пружин, набитым соломой матрацем, на кровати, на которой он спал уже более полугода. Он прислушивался к голосам за дверью, гадая над тем, что же творится. Вдруг дверь отворилась и вошел Родион.

— Мы покидаем тебя, Коля, — сказал он, подходя к кровати. — Я пришел проститься.

Он протянул руку. Ник встал и пожал ее.

— Что случилось? Почему вы уходите?

— Надеюсь, ты согласишься с тем, что мы с тобой обращались по-людски? По возможности…

— Вы обращались со мной хорошо, но что здесь происходит, черт возьми?

К его удивлению, этот русский медведь обнял его.

— Мы с тобой друзья, Колька. Что бы ни случилось. Мы с тобой друзья, правда?

— На что ты намекаешь? Как это: «Что бы ни случилось»?!

Родион отпустил его и улыбнулся.

— Не бойся, — сказал он.

С этими словами он направился к двери.

— Не бойся? Чего не бояться-то?! — крикнул Ник.

Родион открыл дверь и вышел из комнаты. Ник бросился за ним.

— Родион, ради Бога, ты можешь сказать, что происходит?!