В то же время он не хотел причинить Диане боль.

— Боже, ну что… что я скажу ей? — восклицал он, когда они гуляли с Эдвиной по набережной Темзы под моросящим ноябрьским дождем.

— Я думаю, что нужно будет просто сказать ей правду: что ты ее больше не любишь.

Ник застонал. Капли дождя барабанили по полям его шляпы.

— Да, тебе это кажется таким простым и легким. Но я чувствую, что она не пожелает принять мои слова с той же простотой и легкостью.

— Но ведь помолвки расторгаются на каждом шагу.

— При этом разбиваются сердца. Это разобьет ей сердце. А я не хочу этого. С другой стороны… не вижу иного выхода.

Эдвина взяла его за руку.

— Ты правда не хочешь причинить ей боль, да? — нежно спросила она. — По-моему, это благородно. Большинство мужчин кинули бы ей пару ласковых на прощанье и тут же смылись бы. А ты не такой, раз хочешь защитить ее от страданий.

— Защитить ее от себя. Проблема именно во мне.

— Нет, во мне! — сказала Эдвина, стиснув его руку.

В течение последних нескольких недель они все время были вместе. Ник возил ее по самым лучшим в Лондоне ресторанам. По мере того как их отношения приобретали все более интимный характер, они стали целоваться и ласкаться. Ник, по его мнению, умно не шел дальше. Он прекрасно помнил ту сцену, которую закатила ему Эдвина во время их первого любовного свидания у него в отеле. Но их бешено тянуло друг к другу. Та девушка, которую он поначалу называл про себя испорченным ребенком, казалась ему теперь и милой и волнующей. Оба они любили позабавиться, читая друг о друге в английской прессе. Ника журналисты называли «этим молодым американцем, торгующим снаряжением и оружием», ее — «одной из первых красавиц своего времени». С этим утверждением Ник был полностью согласен. Что касается Эдвины, то она думала о Нике днем и ночью.

— Если бы ты меня не встретил, — говорила она, — ты бы до сих пор любил Диану, так что оставь ей право ненавидеть меня. А вот я совершенно не чувствую себя виноватой в том, что отбила тебя у нее. Я вообще большая бесстыдница, если вспомнить тот мой визит к тебе.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Ты мне больше нравишься такой бесстыдницей.

— Милый, постарайся не переживать так из-за Дианы. Я знаю, что ты чувствуешь, но жизнь — это джунгли, в которых мне как охотнице повезло больше. Я завалила своего тигра!

Снова она прижалась к нему. «Биг Бэн» над ними пробил три часа.

«Да, жизнь — это джунгли», — подумал он, по-прежнему со страхом ожидая встречи с Дианой.

Он встретил Альфреда и Диану, когда они сходили по трапу с корабля в Саутгэмптоне. Он был вежлив, и самый придирчивый наблюдатель не подметил бы в сцене встречи чего-нибудь подозрительного, но Диана сразу все поняла. Поняла тогда, когда он поцеловал ее: это не был поцелуй возлюбленного, в нем не было чувства. Пока поезд шел до Лондона, Ник разговаривал с Альфредом о делах, а Диана молча сидела рядом с отцом и боролась со своей тревогой и страхами.

Когда наконец они остались одни в его гостиничном номере, она взяла его за руку.

— Ты рад меня видеть? — спросила она тихо.

— Конечно рад. — Ник избегал встречаться с ней глазами.

— Что случилось, Ник? Я чувствую, что-то случилось! Посмотри на меня.

Только теперь он прямо посмотрел на нее:

— Мне следовало послать тебе телеграмму по этому поводу, хотя… я представляю себе, что не так уж и легко было бы читать это на бумаге. Не легче будет и сказать, впрочем. Я встретил другую, Диана.

Она зажмурила глаза и вся напряглась.

— Кого? — прошептала она.

— Она англичанка. Ее зовут Эдвина.

— Дочь лорда Саксмундхэма?

— Да, я влюбился в нее. Очень сильно.

Она открыла глаза:

— Насколько я помню, ты очень сильно любил меня.

— Да, я знаю. Прости, Диана. Мне очень жаль. Правда. Знаю, что бы я сейчас ни сказал, я все равно не смогу…

— Это из-за аборта? — прервала она. — Ник, у меня не было выбора! Они меня заставили это сделать. Отец и мама. Они застращали меня. Они говорили, что, если ты погиб, мне никогда не найти мужа. Прошу тебя, милый, прости меня. Я прошла через ад! Я люблю тебя, Ник. Всем сердцем. Я хочу тебя. Я нуждаюсь в тебе. О Боже! Милый, прости мне аборт, я умоляю! Я… не оставляй меня без любви!

На нее было жалко смотреть. Его сердце разрывалось.

— Я давно простил тебе аборт, — сказал он. — Когда мне рассказали о нем, я был взбешен, но потом понял: наверно, ты сделала то, что следовало. Дело в другом… — Он беспомощно развел руками. — Я полюбил другую.

Ее изумрудные глаза сверкнули огнем.

— Мы помолвлены, если ты еще не забыл.

— Я не забыл. Вынужден просить тебя освободить меня от супружеского обещания.

— Боже, о Боже! — воскликнула она. — Так значит мама была права в отношении тебя! Что случилось с нашей любовью? С нашей вечной любовью? «О, Диана, мы избранники любви!» Я хорошо помню, как ты говорил эти слова, а я, дура, слушала и верила! Но стоит показаться первой же смазливой мордашке, и бедную Диану — вон? Разве не так, Ник?

— Слушай, я вовсе не говорю, что поступаю хорошо…

— Хорошо?! Да ты поступаешь как мерзавец! Как подлец! Как сын шлюхи! — Он весь напрягся. — О, ты никогда не утруждался рассказать мне об этом, не так ли? Ты никогда не смел сказать мне правду! — Она перешла на исступленный крик. — Сын шлюхи! О, ты поступил именно так! Я ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу! — Она ударилась в слезы. — Ты ответишь мне за это. Ты никогда обо мне не забудешь! Молись, чтобы ты больше никогда не попался на глаза Диане Рамсчайлд! Я отдала тебе себя, я отдала тебе свою любовь, я верила тебе… дрянь! Ты, сын шлюхи!

— Диана…

— Замолчи! — взвизгнула она. — Не смей больше раскрывать своего рта при мне! Я не хочу больше слышать твой лживый голос! Но обещаю: ты никогда не забудешь про меня! Я обещаю это тебе, Ник Флеминг. Я буду преследовать тебя до твоей могилы!

Она перестала рыдать. Внезапно она совершенно успокоилась. Все ее чувства спрессовались в ледяной ненависти. Она подошла к двери, открыла ее, затем бросила на Ника последний взгляд.

— Я навсегда запомню это лицо, — сказала она надтреснутым голосом. — Как я любила его! Я думала, что это самое прекрасное лицо в мире. Теперь оно мне омерзительно!

Она сняла с руки обручальное кольцо и швырнула его на пол. Затем вышла из номера, оставив дверь открытой.

Ник поднял с пола кольцо и посмотрел на него.

«Сын шлюхи!» Эти два слова до сих пор звенели у него в ушах.

Он причинил ей сильную боль, но и она сделала ему больно.

— Как ты посмел так с ней обращаться?! — орал Альфред Рамсчайлд, ворвавшийся в номер Ника спустя десять минут. Его жирное лицо было красным от гнева. — Ты же знал, что она была в больнице! Она вернулась ко мне в номер в истерике! Я вынужден был вызвать врача, чтобы он дал ей успокоительного. Как ты посмел?!

— Альфред, я пытался быть осторожным…

— Я напоминаю тебе, Флеминг, о данном тобой обещании! Ты помолвлен с моей дочерью, и отвернуть в сторону теперь не удастся!

— Пошел к дьяволу! — заорал Ник, будучи больше не в силах сдерживать свой гнев.

— Если уклонишься от женитьбы, ты — уволен.

— Немного опоздал, Альфред. Я сам ухожу от тебя.

— Я сделал тебя богатым человеком…

— Что? Постой, постой… Когда тебе потребовалось вернуть свои паршивые деньги, ты не долго думая решил рискнуть моей головой и послал меня в Россию! Как насчет тех семи месяцев, что я провел в заточении, а? Меня запросто могли убить, придавить, как таракана! Поэтому не закатывай мне этих сцен, Альфред. Ты мне нравился как босс, а твою дочь я любил… Мне очень жаль Диану. Я знаю, что причинил ей боль, и понимаю, что в ответе за это. Я, как она несколько раз назвала меня, сын шлюхи. Я не джентльмен, я дерьмо и что там еще?! Но все кончено, у меня другие планы.

— Какие это, интересно?

— Не твоего ума дело!