По огромным залам трехсоткомнатного дворца ее провожал мажордом, одетый в стамбульский костюм. Дворец произвел на нее сильное впечатление, хотя она понимала, что в отделке комнат много показухи и крикливости, а тяжелая, покрытая позолотой французская мебель и высокие окна, выходившие на Босфор, говорили больше о вульгарности, чем о величии. Еще совсем недавно годичное содержание этого дворца со всеми его атрибутами, включая сотни евнухов, слуг, одалисок, обходилось ни много ни мало в два миллиона английских фунтов стерлингов. Теперь же здание казалось пустынным, и в этом было что-то жуткое. Диана гадала: куда они все делись?

Наконец ее ввели в зал с высокими потолками, у одного из окон которого стоял низенький человечек в сюртуке. Мажордом представил гостью по-французски. Диана не знала почти ни слова на турецком, но зато у нее была беглая французская речь, и она хорошо знала, что почти все образованные турки говорят по-французски. Когда мажордом вышел, коротышка повернулся и зашагал к Диане.

— Добро пожаловать, мадемуазель Рамсчайлд, — сказал этот человек, у которого были усики а-ля Чарли Чаплин. Он поцеловал ей руку и улыбнулся: — Меня зовут Бабур-паша, я являюсь советником его превосходительства господина военного министра.

— Очень приятно с вами познакомиться, ответила Диана тоже по-французски.

— К несчастью, его величество сегодня почувствовал недомогание. Но велел передать вам, что в настоящий момент наше правительство не заинтересовано в покупке оружия.

Диана изумилась:

— Но министр дал мне понять, что его величество как раз очень хочет обсудить эту сделку.

Улыбка на лице советника даже не дрогнула.

— К несчастью, в настоящий момент в нашем бюджете не найдется требуемых для такой покупки средств.

Лицо Дианы ожгло гневом.

— Ясно! И министр знал это вчера, когда брал из моих рук взятку!

— Взятка — грубое слово, мадемуазель. Правда, если вы сочтете для себя возможным внести свой посильный финансовый вклад в благотворительный фонд, который я представляю, фонд больных и раненых ветеранов в Скутари… может быть, его величество после этого уговорят все-таки принять вас. Скажем… тысяча американских долларов?

Она взглянула в маленькие темные глазки, блестевшие от жадности.

— Идите вы к черту! — сказала она, резко повернулась и вышла из зала.

Каблучки ее туфель гневно простучали по паркету. Она была в ярости и больше всего проклинала себя за то, что связалась с этими продажными бюрократами.

«Отлично! — зло думала она. — Если этот больной султан оказался банкротом, я предложу услуги другой стороне».

Она намеревалась выйти вовсе не на греков: те закупали оружие у итальянцев. Она думала о герое операции на Галлипольском полуострове, человеке, который торпедировал карьеру Черчилля, человеке, который возглавлял теперь революционную армию в Анатолийских горах и собирал отовсюду турок для защиты родины от греческих захватчиков. Она держала в голове Мустафу Кемаля, Гази, Победителя христиан.

Султан не может заплатить жалованье даже своим слугам, а у Кемаля, как она слышала, водились денежки, и он нуждался в оружии, при помощи которого смог бы изгнать греков из Турции. Более того, Кемаль в последнее время все больше начинал походить на победителя, а Диане нравились победители.

Но перед ней встала проблема: как добраться до Мустафы Кемаля?

Козырем, который Ник держал в рукаве, вступая в кинобизнес, являлся его отчим Ван Нуис Клермонт, который питал к кинематографу почти юношескую страсть и газеты которого подробно освещали и рекламировали кино, начиная с 1915 года, когда на экраны вышла картина «Рождение нации». После войны Ван начал избавляться от нерентабельных изданий на Востоке, одновременно расширяя свою газетную империю в направлении Среднего Запада, купив ежедневные издания в Сент-Луисе, Омахе, Канзас-сити, Тулсе и Дес-Мойнсе, проникнув даже на Дальний Запад приобретением двух газет в Калифорнии. Пламенный либерализм, который был у Вана перед войной, сменился теперь более правыми взглядами. Его политическую позицию резко повернула вправо русская революция и то, что он теперь называл «большевистской угрозой».

Коммерческая хватка Вана, только усиливавшаяся с годами, и его профессиональный нюх помогли ему учуять популярные темы. В результате статьи о тяжелом положении трудящихся были заменены статьями о моде, быте, советами о том, как обставить и украсить свой дом, колонкой «хороших манер», «советами садовода» и «советами кулинара». Последнюю колонку вела Ронда Ривс. Повинуясь какому-то внутреннему наитию, Ван взял к себе бывшую актрису, отравленную романтикой новеллистку Хэррит Спарроу из Глен-Риджа, штат Нью-Джерси. Это была пухленькая и миловидная двадцатисемилетняя девушка, красившая свои волосы в огненно-красный цвет, носившая крикливые ситцевые платья и вычурные шляпки. У нее был ненасытный аппетит на всякого рода сплетни, и она беззаветно верила в Любовь с большой буквы. Она начала работать у Вана с 1918 года: писала светскую хронику о Бродвее. Ее вульгарно-красочный стиль вызывал приступы смеха у людей, искушенных в журналистике, но Хэррит Спарроу все равно читали, потому что она «собирала улики» на знаменитостей. С 1920 года она стала включать в свою колонку материалы из мира кино, и Ван начал печатать эти статейки по всей стране.

К 1922 году, когда появился этот материал, аудитория Хэррит Спарроу, по подсчетам Вана, уже превышала двадцать миллионов американцев:

ВОРОБЬИНЫЕ ТРЕЛИ[9]

Хэррит Спарроу

Ну что, ребята, вот я и снова в Голливуде, в этой волшебной столице мирового кинематографа. Самой крупной новостью под небом солнечной Калифорнии стали студия «Метрополитен пикчерз», ее энергичный и молодой владелец Ник Флеминг, а также красавица-актриса, которая совершенно случайно оказалась его женой, очаровательная Эдвина Флеминг!

Эти двое в Голливуде все-то пару месяцев, а уже только о них в городе и говорят. Я их знаю еще по Нью-Йорку и часто писала о них. Однако каково же было мое потрясение, когда я поняла, что они ударились в кинобизнес, да еще с такой решимостью. И одновременно они закатывают такие обалденные пирушки, что тут все уже давно с ума посходили!

Я взяла у Ника интервью в его студии на бульваре Санта-Моника, — представьте: по самой середине там проложена железная дорогая! Что вам сказать? Он все такой же красавчик и сердцеед, каким был в Нью-Йорке. У него появился загар, который ему очень к лицу. Его офис переделан в тюдорском стиле с укрепленным балками потолком и здоровенным английским бюро. Ник сообщил мне, что Эдвина, которая является внучкой герцога Дорсетского и имеет самую голубую кровь во всей старой доброй Англии, обставляет студию сама, так как хочет, чтобы хоть что-нибудь напоминало ей Англию. Нику это очень нравится.

Ник сообщил, что у него в плане стоят пять картин, но главной он считает ту, о которой уже говорит весь город, — «Юность в огне». Все мы читали этот роман в прошлом году, а я чуть не падала в обморок от знойных любовных сцен, которые преподносит там каждая страница! Ну что ж, весь этот жар теперь переносится на экран. И что-то подсказывает мне, что в кинотеатрах по всей Америке температура будет стоять — дай Бог! Вы, конечно, умираете от желания узнать, кто же будет играть роль Бэка Рэндольфа, этого героя футбольных полей, чья любовная история едва не развалила на части маленький городок Шенди в Новой Англии, штат Коннектикут? Держитесь, девочки, за свои шляпки! Вы угадали — это Род Норман, Американская мечта! О, я сгораю от нетерпения увидеть бесподобного Рода в тех любовных сценах! А сказать, кто играет роль Лоры Харди, милашки-студентки, чья репутация почти полностью подорвана Бэком Рэндольфом? Это роль, за которую любая актриса без колебаний пошла бы на убийство! Ладно уж, не буду заставлять вас терзаться догадками: Ник отдал роль своей жене! Да, дебют Эдвины Флеминг в кино может вознести ее сразу же на самую вершину голливудского Олимпа!