— Меня зовут Лысый Али. Добро пожаловать в мой дом. У вас есть фотокарточка этого человека, Флеминга?

Все эти годы Диана аккуратно вырезала все, что попадалось о Нике в прессе. Она раскрыла свою сумочку, вытащила из нее вырезку из «Нью-Йорк таймс» и протянула ее Лысому Али.

Тот изучил ее, попыхивая мундштуком. Потом вновь поднял глаза на Диану:

— Мустафа Кемаль указал в своем письме примерную цену, но она слишком мала. Моя цифра такая: тысяча фунтов стерлингов плюс текущие расходы. Торговаться я не буду.

— Какие у меня будут гарантии?

— Мое слово, мадам, и репутация моей семьи.

Диана не сразу задала следующий вопрос:

— Как… это будет сделано?

— Вам незачем это знать. Главное: этот человек будет мертв. По рукам?

Диана вспомнила переживания своей первой любви, тот экстаз, который дарили ей поцелуи Ника, свою агонию в лечебнице в дни кризиса, свой гнев и свою ненависть. Она вспомнила тот свой последний взгляд, который бросила на него в номере «Савоя» в тот день, когда умер ее отец.

— По рукам, — сказала она.

ВОРОБЬИНЫЕ ТРЕЛИ

Хэррит Спарроу

Весь Голливуд только и говорит что о знойных любовных сценах, отснятых на студии «Метрополитен пикчерз» для картины «Юность в огне»! Говорят, что даже линзы камер, используемых при крупных планах с Родом Норманом и Эдвиной Флеминг, женой Ника Флеминга, запотевали! Норма Норман и Ник Флеминг смеются над предположениями о том, что это нечто большее, чем просто игра актеров. Но сдается мне, что дыма без огня не бывает.

Эдит Клермонт отшвырнула от себя газету и сказала мужу:

— Ван, как ты мог напечатать такую галиматью?

Ван отставил в сторону чашку с кофе. Они сидели в столовой своего дома в Сэндс-пойнте и завтракали.

— О какой галиматье ты говоришь?

— О колонке Хэррит Спарроу. Она уже до того дошла, что пишет, будто бы у Эдвины есть что-то с Родом Норманом! И ты это напечатал! Подумай о том, что будет чувствовать Ник, не говоря уже об Эдвине!

— Это называется рекламой, Эдит. Ник, возможно, сейчас отплясывает джигу. Всякое упоминание о картине в материалах Хэррит Спарроу — это дополнительно проданные билеты.

Эдит было уже пятьдесят три, и ее волосы подернулись сединой. Слова мужа ее не убедили.

— По-моему, это верх цинизма, Ван, — сказала она.

— Кинобизнес — циничное занятие. И потом твой Ник уже не бойскаут.

— Эта твоя реклама просто непристойна! — продолжала Эдит. Она вздохнула. — Наверное, я несовременна. Я все время говорила, что тебе пора бросить журналистику.

— К счастью, мои тиражи сейчас таковы, что твои уговоры звучат неубедительно.

Она помолчала, а потом, понизив голос, спросила:

— Ван, а как ты думаешь, это правда?

Ее муж пожал плечами.

— Лучше не спрашивай, — попросил он.

Но об этом спрашивала уже вся Америка.

Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд зарабатывали по двадцать тысяч долларов в неделю на каждого. Глория Свенсон получала за тот же срок семь тысяч. Род Норман, хотя еще и не считался достигшим их уровня, обходился Нику в пять тысяч долларов в неделю, а поскольку налоги были невелики, Род чувствовал себя богачом, чем и хвастался постоянно перед друзьями во время попоек. Год назад он купил дом, выстроенный в стиле французского шато и находившийся меньше чем в миле от «Каса энкантада». Шато насчитывал тридцать комнат, включая две круглые, располагавшиеся в двух крайних башнях. Род и Норма использовали круглые комнаты как спальни. Перед домом были теннисный корт и плавательный бассейн, как это и заведено у богатых людей. Род оборудовал в подвале также тренажерный зал, чтобы постоянно поддерживать в форме свое мускулистое тело, которое, как он хорошо знал, добывало ему хлеб насущный. В его распоряжении были туристский автомобиль «гиспано-сюиза» с плетеными бортами, синяя спортивная машина «бугатти» и цвета слоновой кости «изотта-фрасчини». Двадцать семь костюмов, сшитых на заказ, пятьдесят две пары обуви, а свои сорочки, надев только один раз, он отдавал благотворительным организациям, экономя таким образом на прачечной, как он всегда шутил. Обо всем этом, затаив дыхание, рассказывали кино-журналы. Эта информация подавалась как необычайно важная для жизни страны, и фэны носились с ней, словно это была манна небесная. Один фэн-клуб из Таксона прислал Роду письмо, подписанное пятьюдесятью шестью девушками, в котором высказывалась просьба прислать им локон его волос… с лобка.

Норма Норман, которая была на шесть лет старше своего знаменитого мужа и работала высокооплачиваемым костюмером на «Парамаунт пикчерз», была не из тех женщин, которые долго выбирают слова.

— Так ты отделал ее или пока не успел? — спросила она, спустившись в его тренировочный зал, где он как раз подтягивался на перекладине.

— Кого?

— Эдвину Флеминг, кого же еще? Это в сегодняшней статейке Хэррит Спарроу… Как твоя жена я проявила к этому легкий интерес. Знаешь, если еще хоть один недоносок у нас на «Парамаунте» спросит меня о тебе и о ней, меня вырвет.

Отец Нормы Норман был банкиром из Канзас-сити. Она приехала в Голливуд в 1915 году, чтобы стать актрисой. Лицо и фигура к этому располагали: хрупкое сложение, пять футов восемь дюймов роста, ослепительно белая кожа, черные с блестящим отливом волосы. Но, увы, слишком мало актерского таланта. Она познакомилась с Родом на съемках одного вестерна, где им обоим достались эпизодические роли. Они поженились. Норма оставила съемки, чтобы стать костюмером. Скоро она обнаружила, что в выборе профессии не ошиблась. Пока Род пытался пробиться в различные картины, они жили на ее зарплату. Он отблагодарил ее за это скандальными изменами. Любовь Нормы обратилась в горечь, а горечь в презрение. Она не ушла от него до сих пор только потому, что ей было выгодно оставаться «миссис Норман». Близость их отношений характеризовалась ярче всего их отдельными спальнями, которые располагались в двух башнях в противоположных концах дома.

Род спрыгнул с турника и вытер лицо полотенцем.

— Ну так как? — спросила опять Норма. — Ответишь мне или нет? Мне хочется это узнать, чтобы сделать еще одну запись в книге твоих побед.

На ней был цветастый комбинезон, что выдавало ее претензию на художественный вкус. Черные с отливом волосы держались розовой атласной лентой, которая, как считалось, снимала головную боль.

Род вытер свою бритую грудь и сказал:

— Естественно, у меня ничего с Эдвиной нет.

— Так сразу и поверила.

— Эдвина — леди, впрочем, тебе это слово незнакомо. К примеру, она никогда бы не позволила себе сказать «отделал». Порой мне кажется, что я женился на портовом грузчике.

— Ах ты дерьмо! Я буду рада, когда закончатся съемки этого гнусного фильма! Я имею в виду нашу семейную жизнь. Надоело играть роль бедной жены, которой постоянно изменяют! — Она бросила на него исполненный презрения взгляд и стала подниматься по лестнице. — Если б не твоя внешность, тебя взяли бы разве что в мусорщики!

— Спасибо.

— Не за что, милый!

Когда за год до этого был опубликован роман «Юность в огне», он стал общеамериканской сенсацией и, являясь лишь чуть завуалированной порнографией, разошелся тиражом в миллион экземпляров. Американские женщины только-только получили все права, и образ Лоры Харди, которая страстно полюбила, возжелала Бэка Рэндольфа, обращавшегося с ней, прямо скажем, не по-джентльменски, задел за живую струну. Лора Харди неистово цепляется за свою добродетель, но потом все равно отдается страсти. Именно это воспитывала джазовая эпоха, эпоха «смелой, лишенной условностей молодой женщины 20-х». Кульминационная сцена книги развивается в борделе под Хартфордом, куда Бэк пришел для того, чтобы снять сексуальное напряжение. Лора узнает о местонахождении Бэка, и ее охватывает благородное желание спасти любимого от «судьбы, которая хуже смерти». Бесстрашная девственница бросается в этот бордель, чтобы вытащить оттуда Бэка. Пьяный и раздетый Бэк шляется вокруг борделя, убивая время в обществе тамошних девочек и не в настроении выслушивать нотации Лоры. Завидев ее, он сначала жестоко унижает девушку, а потом пытается изнасиловать. Честь Лоры спасена лишь благодаря вмешательству одной из шлюх, у которой оказалось золотое сердце.