С военной жизнью Джигангир немного познакомился еще на заставе, когда жил у отца, поэтому теперь солдатская наука ему давалась легко. А однажды он выкинул номер, о котором бойцы долго вспоминали.

Дело было так. В вагон вошел командир взвода Разумов. В это время ездовой Мокшанов сидя чистил винтовку.

— А ну-ка, — обратился Разумов к Мокшанову, — покажите, как нужно разобрать и собрать затвор.

Тот долго вертел затвор в руке, поварачнвал его и так и сяк, но затвор не поддавался. Мокшанов покраснел и, смущенный, не знал, что делать.

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, — вдруг послышался голос Джигангира.

Солдаты, окружавшие Мокшанова, расступились и пропустили Джигангира к лейтенанту.

— Говорите, — Разумов слегка улыбнулся.

— Разрешите показать…

Опанас, услышав эти слова, хотел было крикнуть:

— Стой, глупый, бестолковый мальчишка! Но было поздно.

— Ну что ж, показывай, — распорядился лейтенант.

Джигангир взял затвор из рук растерянного Мокшанова и присел с ним рядом. Но тотчас вскочил, вспомнив, что без разрешения садиться нельзя.

— Разрешите сесть, товарищ лейтенант.

— Садитесь. — Разумов опять усмехнулся.

— Вот, дядя… нет, товарищ красноармеец Мокшанов… вот так разбирают затвор.

Весь вагон ответил дружным взрывом смеха. Но Опанасу было не до этого. Он дергал кончики усов, предчувствуя, что его ученик в присутствии командира сядет в калошу. Но нет, Джигангир не растерялся. Не обращая внимания на смех солдат, он продолжал:

— Затвор берете в левую руку, правой тянете курок к себе и отводите налево. Вот так…

Джигангир показал, как надо поворачивать курок, отделил соединительную планку от боевой личинки. Проворно разобрал и остальные части затвора.

— Собирать надо в обратном порядке, — сказал Джигангир, подражая настоящему командиру. — Сначала на ударник надеваем боевую пружину, затем…

Разумов, выходя из вагона, подозвал Грая:

— Это вы его натренировали?

— Никак нет!

— Где же он научился?

— Видно, на заставе, товарищ лейтенант.

Разумов приказал на вечерней поверке перед всем взводом объявить парню благодарность.

Так проходили дни. Эшелон через Ярославль и Вологду стремительно двигался на север. Когда они добрались до Карелии, там уже стояли жестокие морозы и кругом лежали глубокие снега. Чуть шагнешь в сторону от протоптанной тропинки, обязательно провалишься по пояс в снег. Уметь ходить на лыжах в таких условиях просто необходимо. Но в подразделении было много южан и пожилых людей, совсем не умевших ходить на лыжах. А Джигангир рос на Казанке и любил лыжи с детства. Опанас, когда ему говорили, что лыжник он неважный, отшучивался, как Балда из пушкинской сказки:

— Где уж вам тягаться со мною. Обгоните сперва моего брата. — А Джигангир действительно не ходил, а летал на лыжах.

Прошло два года, и Джигангир заметно возмужал. Голос у него больше не ломался. Окрепла грудь. Он раздался в плечах, на верхней губе появился юношеский пушок. К тому времени он вышел из-под опеки старшины и стал связным командира батальона капитана Иванова. Поэтому его в роте стали звать «капитан-карапузик». Первые два-три месяца Джигангир гордился своим прозвищем, но потом оно стало казаться ему уже обидным.

— Дяденька, — обратился Джигангир однажды к Опанасу Граю. — Возьмите меня к себе. Не хочу быть посыльным, хочу настоящему делу учиться.

Опанаса глубоко тронуло, что Джигангир о своем желании рассказал прежде всего ему. По правде говоря, и Опанасу не нравилось, что Джигангир посыльный. Он давно мечтал взять парня к себе и научить трудному искусству минера.

Опанас покряхтел и ответил:

— Подрасти еще немного, браток. Сил наберись. Минер должен быть крепким.

— Дядя Опанас, разве я не крепкий? А ну, давайте померяемся силой. Сами увидите.

Не успел Грай ответить, как Джигангир крепко вцепился в его ремень и закрутился волчком. Не то в шутку, не то всерьез старшина беспомощно повалился на мох, и пилотка его отлетела далеко в сторону.

Солдаты, из-за деревьев наблюдавшие за поединком, огласили лес шутками и смехом:

— Ого! Малый самого Илью Муромца поборол!

— Эй, товарищ старшина! Целы ли ребра? Не позвать ли санитара?

Добродушный Опанас не огорчился, а только посмеялся со всеми вместе.

— Ах, бесенок, — ворчал он, приглаживая усы. — На своих руку поднимать вздумал? Стой-стой, я сейчас тебя взгрею.

А Джигангир настаивал:

— Ну что? Крепкий? Гожусь в минеры?

Опанас дал обещание поговорить с командиром, и снова судьба только что оперившегося орленка зависела от Разумова.

Джигангира перевели в роту минеров. Спустя короткое время он уже принял участие в двух очередных операциях. Во время третьей вылазки, в ночной схватке, Джигангира ранило. Напрягая силы, он дополз до землянки и швырнул в дымовую трубу на крыше противотанковую гранату; находившиеся в землянке белофинны были уничтожены. За это Джигангира представили к медали «За отвагу».

В госпитале он пролежал около двух месяцев. Однажды иа лесной тропе Опанас заметил возвращавшегося Джигангира и, отставив в сторону котелок с кашей, радостно побежал навстречу.

— Братишка! Джигангир! Здорово! — Опанас сгреб его в объятия, целуя и лаская, как ребенка. Вопросам, казалось, не будет конца.

— Как нога? Залечили?

— Залечили.

— Совсем зажила?

— Совсем…

— По нас соскучился?

— Соскучился…

Опанас заметил в Джигангире большие перемены. Былого ребячества не было и в помине. Он теперь держал себя со всеми наравне, стал сдержанным, говорил неторопливо, но глаза по-прежнему озорные.

Был на исходе апрель 1944 года. Уже на третий день после возвращения из госпиталя Джигангир принял участие в смелых вылазках разведчиков. С этого времени он наравне со всеми ежедневно бывал под огнем.

Все эти картины промелькнули перед глазами Разу-1 мова, когда, заложив руки за спину, он возвращался в свое подразделение. Хотелось представить, где сейчас и что делают семеро его разведчиков. Что их ждет? Даже рации у них нет, чтоб просить о помощи в трудную минуту.

Группа лейтенанта Каурова прошла километров двадцать-двадцать пять и между двумя опорными пунктами стала углубляться в тыл врага. Разведчики прокладывали путь по заросшей лесом каменистой гряде; по одну сторону от нее расстилалось озеро, по другую — болото.

На небе туч не было, но на листве и траве, в бутонах цветов еще светились дождевые капли. В такую пору хорошо идти по лесу. Воздух свеж и легок. Еще не успели подняться в воздух рои надоедливых мошек. Зато птицы, большие и малые, заливаются на разные голоса.

Минеры двигались бесшумно.

Только бы успеть пройти эту узкую гряду, где за каждым камнем может притаиться враг. А там — ищи ветра в поле! Стоит только миновать это удобное для засады место, как немцам ни за что их не найти.

Кауров настораживался при малейшем шорохе. Он был готов ко всякой неожиданности. Дозорные осматривали не только кусты, но и деревья. И вдруг Миша Чиж, заметив, как качнулась верхушка одной высокой сосны, прошептал:

— Кукушка!

Измаилджан условным знаком передал эту весть всему отряду. Но немцы уже заметили разведчиков. Пулеметная очередь прорезала тишину леса.

Чтобы противник не мог догадаться о численности отряда, Кауров приказал огня не открывать.

— Назад! — крикнул он. Но не успели разведчики отбежать метров на четыреста, как раздались выстрелы и с противоположной стороны. Они доносились откуда-то издалека, пожалуй, с дальнего конца гряды.

— Попали в мешок, — промолвил Чиж и, ожидая приказа, посмотрел на своего командира. У Каурова чуть дрожала правая бровь.

В глубине леса послышался собачий лай.

— Овчарка!

В лесу она опасней пули.

— Мубаракшин, Володаров, слушайте приказ, — сказал Кауров. — Вы останетесь здесь. Задержите противника как можно дольше. Прежде всего старайтесь уничтожить собак. А затем добирайтесь до Орлиной скалы. Ждите нас там трое суток. Если не вернемся, возвращайтесь в часть. Мы сейчас пройдем через болото и будем выполнять задание. Ясно?