Николай. Я не прошу каких-то исключений. Опоздал — значит, опоздал.

Родин. Между прочим, я с тобой поздоровался.

Николай. Вы поздоровались не со мной — с каким-то гением.

Родин. Извиняюсь. Что в Ленинграде?

Николай. Исаакий[15] садится.

Родин (не ждал этого, рассердился). Что?!

Николай. Исаакий не то в землю садится, не то ложится на бок… вы подумайте.

Родин (вне себя, возмущен до крайности). Я не спутал тебя с Александром Македонским, нет. Ты и есть гений… с простыми смертными общаться не хочешь… а они и не нуждаются. Я за Исаакия спокоен… Он не провалится. Понял, что тебе сказано? Исаакий не провалится. (Уходит.)

Николай. Правильно, Григорий Григорьевич. Исаакий не провалится. (Хохочет.) Исаакий не провалится. (Посмотрел на деталь, которую держит в руке).

Занавес

Уголок городского сада. Вечер. Ветер. В глухом углу городского сада. Аллочка, Николай.

Аллочка (ходит. Взволнованно и отрывисто). Вдохновение?.. Это, конечно, здорово. Когда я была деткой… не то в шестом, не то в пятом даже… я стих читала на уроке. Никогда не забуду. Стих очень трудный. «Мцыри» Лермонтова… читала целую страницу. Знаешь, что было? Весь класс затих, даже самые вредные девчонки и те… Глаза у девчонок округлились… А у меня в груди кипело счастье, клянусь тебе. Я ведь другая.

Николай (сидит, положивши голову на ладони. Говорит как бы про себя, странно, точно Аллочки нет). Вот видишь… у тебя от стихов, а у меня сама жизнь. Меня, как говорится, покорило. Тебе признаюсь: хочу походить на такого малого, как ихний бригадир, в Ленинграде, Мишка… Ромашов. Ох, малый… На вид, конечно, ничего особенного… но по глазам, по манерам — такое чувство получается, что жить хочется рядом с таким малым.

Аллочка. Ты не должен ни на кого походить. И вообще человек не должен походить. Он должен сам развиваться.

Николай. Люди живут сами, но непременно на кого-нибудь походят… Вот ты. Думаешь, ни на кого не походишь? Разве я не встречал таких людей, как ты? Сколько угодно.

Аллочка (певуче и печально). У меня, мой миленький, душа совсем больная. Тут дело не в том, что я святой малюткой полюбила негодяя… Ты об этом знаешь. Не знаю, в чем тут дело.

Николай. Понимаю. Что-то сломалось в главном механизме.

Аллочка. Вот-вот-вот. У меня такое впечатление, что я каким-то серым зрением смотрю на серый мир. Как будто ты на свете жил тысячу лет и все узнал… (С силой.) Но все прошло, не будем вспоминать… совсем пройдет. Ты продолжай.

Николай. О чем я много думал в Ленинграде… У них там, в этой бригаде, стираются грани между администрацией и рабочими. Коммунизм — это, оказывается, дело ответственное. Не то что нынче — Ванька, Гришка вкалывают, а начальнички стараются очки втирать друг другу.

Аллочка (смеется). Ты трогательный человек. Грани у него стираются. Это ведь смотря какая администрация. У тебя сразу масштабы, принципы, а ты иди по жизни. Если, например, в нашем магазине сотрутся грани между администрацией и работниками, то от магазина завтра же ничего не останется.

Николай (осторожно, пристально). Аллочка, как ты там ведешь себя в этом магазине?

Аллочка. Веду себя, как все. Иначе — выбросят.

Николай. А ты уйди. Я не марксист, мальчишка в этом отношении, но считаю, что остатки частного капитализма кроются именно за прилавками.

Аллочка (легко). И правильно считаешь. Мы — торгаши… советские… И патриоты, и все прочее, но торгаши.

Николай. А ты уйди.

Аллочка. Не торопи. Дай мне протереть глаза.

Николай (встает. Идет к Аллочке. Мечтательно и страстно). Аллочка, протри глаза, принеси мне это великое счастье… Мне кажется, что каждый человек должен стремиться принести кому-то счастье. Если бы люди умели приносить друг другу счастье, то мир был бы иным. Аллочка…

Она отходит от него.

Аллочка…

Она уходит.

Аллочка!

Она скрывается.

Николай. А вот и вся моя мечта испарилась, как утренний туман на лугу. Никакой Аллочки не было и нет. (Смотрит на часы.) Все сроки прошли. Она не придет. (Встряхнулся.) Все-таки я фантазер. Неужели часовая стрелка может высекать слезы из человека? А я считал, что у меня характер в этом отношении железный. «Только ветер свистит в проводах, тускло звезды мерцают»[16]… как это поется. Степь кругом. Скоро осень, пойдет дождь. А считал, что у меня характер железный.

Смеркается. Входит Родин. Сел на ту же скамью.

(Про себя.) Один ветер…

Родин (недоволен и удивлен). Ты, Николай?

Николай. Я ухожу.

Родин. Почему сидишь один?

Николай. Она не пришла.

Родин. А назначала?

Николай. Назначала.

Родин. Сказал бы… да — дочь.

Николай. Говорить надо не о ней.

Родин. О ком же?

Николай. О Серафиме.

Родин (изумлен. После паузы, Николаю, с деланным безразличием). Ты думаешь?

Николай. Она вам родственница… дальнейшая.

Родин. Как, как? Смешно. Так что же?

Николай. Мне неловко развивать.

Родин. Не важно, развивай.

Николай. Она Аллочку губит.

Родин. Если тебе изменит девочка, не считай, что она погибла.

Николай. Аллочка мне не изменила.

Родин. А что ее губит?

Николай. Рубль и Серафима.

Родин (строго, до гнева). А ты понимаешь, о чем говоришь?

Николай. А то не понимаю… Понимаю.

Родин. Положим… А при чем тут Серафима?

Николай (взволнованно). Не знаю. Но она. Убил бы…

Родин (очень медленно). Ты меня убить хочешь.

Зажглись фонари.

Николай. Я пойду.

Родин. Почему ты мне культ лепишь? Нехорошо с твоей стороны.

Николай. Так вы в цехе кто? Вы — царь.

Родин. Что царь… царь это ерунда… А как иначе с вами? Вы, скажи, что такое? Вы, думаешь, котята?

Николай. Чего же обижаться.

Родин. Кто тебе сказал, что обижаюсь. Скорей наоборот. А как иначе? Вы котята?

Николай. Не утверждаю.

Родин. Слишком много вас превозносят на страницах печати. Чуть подюжее молоточком вдарил — портрет в газете… статью размажут, а дела на копейку. Ты знаешь, что будет, если я начну вас баловать?

Николай. Знаю.

Родин. А тявкаешь.

Николай. Мы… то есть я, моя бригада… мы не нуждаемся в крепкой руке… Вам понятно? В этом весь смысл… понятно?

Родин (вдруг с болью). Гением хотел заделаться. Но почему ты, подлец, начинал без меня? А, скажи мне.

Николай (горячо, радушно). Сказать правду… скажу. Вы, Григорий Григорьевич, человек страшной силы, и я боялся открываться перед вами. Вы могли меня затоптать одними насмешками, и ничего бы не было. А вы сейчас верите? Нет. А ведь мы занимаемся настоящим делом.

Родин. Старая песня… «консерватор». Глупость. Верить нечему.