Сенатор не знал тогда, что для него лично речь идет не о боли, о смерти.

Разговоры о далеко идущих планах братьев Кеннеди усиливались, по мере того как сыновья неудачливого соперника Рузвельта занимали на американской политической арене все более активные и важные позиции. Сразу же после своего появления в роли президента Джон Кеннеди сделал шаг, даже с точки зрения американских, весьма растяжимых политических приличий, граничивший со скандалом. Он посадил на важнейший пост министра юстиции своего 35-летнего брата. «Господин Роберт Кеннеди, — писала шокированная такой бесцеремонностью «Нью-Йорк тайме», — не был бы назначен министром юстиции, если бы он не был братом президента... Он слишком неопытен для такого важного поста».

Воркотня и гримасы в политических передних и салонах американской столицы, однако, нимало не смутили напористых братьев. И на место в сенате, освобожденное старшим из них, перебравшимся в Белый дом, свою кандидатуру выдвигает самый младший — Эдвард. Начинающему свое политическое поприще Тэдди не было еще и 30 лет, когда он появился в Капитолии в качестве сенатора от штата Массачусетс.

Уже после гибели Джона Кеннеди, когда Роберт, разочарованный отказом Джонсона согласиться с выдвижением его кандидатуры на пост вице-президента во время выборов 1964 года, решил уйти из правительства и стать сенатором от Нью-Йорка (пост, который в Америке считается ступенью в Белый дом), в газетах вновь был поднят шум по поводу «нарушения традиций». Дескать, еще ни разу в истории сената на его скамьях не находилось двух представителей одной семьи. Но и на сей раз Кеннеди не обращают внимания на пересуды. Не было, так будет.

— Я в восторге от того, что мой брат Тэдди будет вместе со мной в сенате, — вызывающе заявил Роберт. — Когда я узнал, что он тоже добился этого (Эдвард Кеннеди переизбирался а 1964 году), я был чуть ли не больше счастлив, чем за самого себя.

Я очень люблю Тэдди... Мы все, братья Кеннеди, очень дружны. Наша семья очень сплоченная семья, в которой все любят друг друга. Я бы даже сказал, что такая привязанность составляет основу нашей силы, по крайней мере частично это так, и я без всякого опасения смотрю на то, что два брата будут находиться в сенате вместе.

Во всяком случае, одно не вызывает сомнений — в предстоящие годы семейство Кеннеди, его представители будут еще играть чрезвычайно большую роль не только в американском деловом мире, но и на политической арене. Пожалуй, нет в Америке сейчас ни одного политического наблюдателя, который решился бы утверждать, что в списке хозяев Белого дома никогда больше не повторится фамилия Кеннеди, что прежде всего и предопределяет особый интерес к членам этой богатейшей семьи.

Я не собираюсь на этих страницах подробно исследовать деятельность президента Джона Кеннеди или обсуждать политический гороскоп его родственников. Здесь ведется рассказ о богатейших семьях Америки, вершащих дела в этой стране. В число таких семей входят и Кеннеди. Но когда речь идет о Соединенных Штатах, подчас бывает просто невозможно отделить биржевую игру от дипломатических комбинаций, политиканские ходы от экономической конъюнктуры, бизнес от политики.

Правда, Роберт Кеннеди в разговоре с нами категорически и очень настойчиво это отрицал. Он стремился всячески подчеркнуть, что ни его деятельность, ни деятельность его старшего и младшего братьев ни в какой степени не связаны с предпринимательством. Было видно, что его тревожит этот вопрос, и он настойчиво к нему возвращался, стараясь быть доказательным и убедительным.

— Ни покойный президент, ни мы с Тэдди, — медленно говорил он своим глуховатым голосом, внимательно глядя на нас и словно бы проверяя, правильно ли мы понимаем его изысканно гарвардскую речь, — не имели и не имеем никакого отношения к деловым операциям нашего отца. Он никогда не предназначал нас для деловой карьеры, не посвящал в свои операции.

— А кто же сейчас руководит вашим огромным семейным бизнесом? Ведь полумиллиардный капитал — дело нешуточное, требующее внимания, руководства?

— Наш отец. Он полный хозяин.

— Но ведь ему уже скоро восемьдесят. И мы слышали, что в последнее время, особенно после гибели вашего брата, он много болеет.

— Он опытный человек.

Захожу с другого бока.

— Простите, сенатор, но мне приходилось читать, что несколько лет назад большую роль в управлении делами вашей семьи и, в частности, в принадлежащем ей крупнейшем торговом центре Чикаго играл Серджент Шрайвер, который затем стал членом семьи Кеннеди, женившись на вашей сестре Юнис.

— Это правильно. Но с тех пор как Джон пригласил Серджента в Вашингтон (в правительстве Кеннеди С. Шрайвер занимал важный пост директора «Корпуса мира»), он действует на поприще политики.

Затем, почувствовав, быть может, по возникшей паузе некоторую неудовлетворенность собеседников, сенатор несколько приоткрывает завесу.

— Сейчас отцу помогает муж другой сестры нашей — Стивен Смит. Он бизнесмен.

У меня нет оснований усомниться в правдивости того, на что напирал Р. Кеннеди в разговоре с нами. Насколько известно, действительно, ни Джон Кеннеди, ни его братья прямого участия в деловых операциях, во всяком случае в зрелом возрасте, не принимали и не принимают. И тем не менее, несмотря на внешнюю весомость своих аргументов, Роберт Кеннеди не убедил нас в том, что бизнес, деловые интересы, в том числе и семейные, не имеют какого-либо отношения к политической деятельности братьев Кеннеди.

Наивно было бы воспринимать связь между такими интересами и этой деятельностью как нечто прямолинейное и непосредственное. Дескать, кто-либо из Кеннеди пришел в Белый дом или на Капитолий и, пользуясь властью, начал обделывать личные делишки, предоставляя, скажем, папаше выгодные правительственные заказы или еще что-либо в этом роде. Так ситуация выглядит лишь в вульгарных псевдомарксистских исследованиях (они появлялись, к сожалению, иногда в минувшие годы), а в реальной жизни все обстоит значительно сложнее.

Ну, прежде всего, как бы ни открещивался Роберт Кеннеди от причастности к папиным сотням миллионов, он не мог уйти от того, что и он, и его братья всю свою жизнь жили как сыновья не чистильщика сапог и не мелкого клерка, а миллионера. Они росли и воспитывались в обстановке богатства и роскоши. Они учились в самых аристократических колледжах, у самых лучших учителей. По окончании частных, заметьте — частных, школ и колледжей родители отдали их в Гарвардский университет — самый аристократический в Америке, предназначенный для публики избранной.

Помилуйте, скажут нам, никаких ограничительных цензов в правилах приема в Гарвардский университет не имеется. Почему же для избранных? Бостонская газета «Глоб» писала недавно, что минимальная сумма, в которую семье обходится ежегодное пребывание студента в Гарвардском университете, составляет 3280 долларов.-Это минимальная. А можно и больше, если платить за лучшую комнату, за бассейн, питаться не в столовой и т. д. Вот вам и ценз. Ведь 3280 долларов — это сумма, равная примерно тому прожиточному минимуму, который, по подсчетам американских экономистов, необходим средней семье из четырех человек для того, чтобы просуществовать в течение года. Спрашивается, может ли эта самая «средняя семья» выложить такие деньги на обучение своего отпрыска в Гарвардском университете?

Сызмальства сыновья и дочери Джозефа Кеннеди-старшего приучались к мысли, что они не такие, как все, что они избранные. Это не обязательно шло при помощи назиданий и поучений. Просто они жили в роскошных домах, уезжали на лето на фешенебельные курорты, путешествовали на шикарных яхтах, ездили в автомобилях только самых дорогих марок, одевались у самых модных портных, обедали в наилучших ресторанах, лечились у врачей, одноразовый гонорар которых превосходит месячный заработок рабочего. К их услугам было все самое лучшее, самое дорогое, самое изысканное. Они заводили друзей и недругов, приятелей и соратников, выходили замуж и женились внутри узкого круга, куда вход посторонним заказан.