Позади себя я почувствовал движение. Это Хакон развернулся, собираясь бежать.

− Остановись, − сказал я. − Я встречал призраков и прежде. Все они больше лают, чем кусают.

Белый череп, повернувшись на позвонке, склонился набок, изучая меня пустыми глазницами:

− Лучше беги, мальчик. Внутри ждет смерть.

Ее голос был таким резким, что у меня свело зубы.

− Нет, − ответил я.

− Я накладываю на тебя проклятье. − Костлявый палец указал на меня, как на цель. В голосе вибрировало безумие и напряжение, будто каждое произнесенное слово давалось ей с невыносимой мукой. − Беги, и ты сможешь опередить его.

− Я слишком устал, чтобы бежать, призрак. Я войду.

Она подплыла еще ближе, окружив меня светом, в котором не было и крупицы тепла.

− Иглы и смерть, мальчик, больше вас там ничего не ждет, только иглы и смерть, − сдавленно выдохнула она.

Произнесенные угрозы зажгли во мне огонь, и хотя холод, казалось, все усиливался, я почувствовал, что лучше владею собой.

− Иглы? Я могу уколоться? Это, наверное, самое глупое проклятие, которое я слышал за долгое время. Люди редко бывают красноречивы, сползая с моего меча, так что иногда мне доводится слышать дурацкие проклятья.

− Глупец! − Голос фантома поднялся до пронзительного крика, свечение ее костей стало вдвое ярче. − Беги пока можешь.

Тут она мгновенно исчезла, разорвалась в клочья на ветру, и ее свет погас.

Долгое мгновение я стоял ослепший, терзаемый ледяными пальцами бури. Сквозь разорванную ветром гряду облаков показалась луна и осветила склон, прежде чем кто-то из нас решился заговорить.

− Да-а, − сказал я. − Это было необычно.

− Да храни нас Один, − мудро изрек по этому поводу Хакон.

− Он столь же вероятен, как и Белый Христос. − У меня не было претензий к языческим идолопоклонникам. Один бог или множество, ни одному из них мы, казалось, никогда не нравились. − Чем она думала нас испугать? Иглами?

Я двинулся к пещере.

− Что ты делаешь? − Хакон поймал меня за руку. − Она сказала, мы умрем.

Я знал, что северяне серьезно относятся к злым духам, но не ожидал, что какой-то ненормальный призрак лишит мужества моего владеющего топором варвара.

− Если увидим иглу, то постараемся не тыкать в себя ею. Как тебе это? Обойдем проклятие. − Я вынул меч и взмахнул им. − Думаешь, у нее там какой-то демонический швейный набор? Нас будут атаковать нитки? Наперстки будут бросаться на меня? Катушки...

− Она сказала...

− Мы умрем. Я знаю. И что нам теперь делать?

Когда я уже собрался шагнуть, что-то дернуло меня за ногу. Присев, я расчистил снег, рука потемнела от крови, хотя я не почувствовал никакого укуса. Поблескивая, из каменистой земли торчала катушка проволоки, покрытая тонкими, острыми как бритва пластинками. Хакон присел рядом, пытаясь рассмотреть.

Проволока осталась от Зодчих. Сейчас никто не умеет делать такую сталь. Брошенная в глуши, она оставалась острой, не тронутой ржавчиной. Я взглянул на кровь, пропитавшую одежду, затем с возникшим опасением осмотрел неровный ландшафт. Зодчие тоже создавали своих собственных призраков − не отголоски эмоций или тени отчаяния, какие могут оставлять после себя нынешние люди, а конструкции, созданные из информации и света, приводимые в движение бесстрастными механизмами, где вращаются винтики и пляшут цифры. Таким чудовищам я доверял еще меньше, чем простым фантомам.

− Может, стоит соорудить укрытие от ветра среди деревьев, − сказал я. − Снова попробуем огниво, и если удастся добыть огонь, то разведем такое пламя, что даже костер для погребальной ладьи позавидует.

Пока я говорил, снег в том месте, где исчез призрак, начал светиться и из него вырос второй дух, втянув в себя все свечение. Этого невозможно было спутать с прежним, наложившим проклятье. Гнилые кости и голову с оскалом смерти сменили алебастровые конечности, окутанные тончайшей тканью, и совершенное лицо цвета слоновой кости с добрыми глазами, исполненными сострадания.

− Пещера − это тепло и безопасность. − В свечении пульсировали золотистые тона. − Это место прибежища в ночи. Безумие моей сестры над ним не властно − хотя ее проклятие сохранится. Я не могу его развеять, но могу изменить его действие. Если тебя уколет игла, ты не умрешь, только уснешь на время.

Я исполнил аристократический поклон, там, на холме, в объятиях бури и на пределе своей выносливости.

− Сон это здорово и заманчиво, но если вам все равно, светлый дух, я бы подремал на своих собственных условиях. − Я протянул к ней руку с окровавленной повязкой. − Без игл. На сегодня с меня уже достаточно крови.

− Если увидите иглу... обойдите ее, − посоветовала она с намеком на улыбку и исчезла. Не разлетелась на клочки, как сестра, но растворилась, как смываемый волнами след на мокром песке. Я все еще колебался, но мысли о тепле тянули вперед.

− Идем. − И я двинулся дальше, каждый раз осторожно ставя ногу, но острая проволока больше не попадалась.

Внутри пещеры, на расстоянии трех шагов от входа, ветер утих. Он продолжал пронзительно завывать и стонать снаружи, но там, где стояли мы, равнодушные хлопья могли лишь лениво кружиться вокруг наших сапог. После столь долгого неустанного воя в ушах зазвенела тишина, и почти сразу же начало ломить голову, а тело стало гореть огнем. Боль − признак жизни. Найдя наконец укрытие, мы перестали умирать и начали страдать от боли.

Я приходил в себя, словно, всплывая из глубин, тянулся к далекой поверхности. Меня приветствовал белый потолок. Стол, трубки, ремни. Как долго я спал? Катрин все еще здесь или ее поцелуй уже остыл на моих губах?

Я заметался в своих путах, жертвуя остатками собственного достоинства в обмен на слабый шанс спастись. Мгновение спустя я замер, весь потный, с прилипшими к лицу волосами. Выплюнув черные пряди, я посмотрел на трубки и прозрачную жидкость внутри них. Снадобья продолжали пульсировать в моих венах, выжидая момента, чтобы утащить обратно в сон.

Сбрасывая волосы с лица, я ударился головой о стол.

− Черт. − Это было больно, и глухой стук мог насторожить моих похитителей, но, несмотря на это, я стал повторять движения снова, только теперь в другую сторону. Я отбрасывал волосы с лица поднимая голову, пока не заныла шея.

Потребовалось семь попыток, пока, наконец, мои волосы не зацепились за трубки, и на последнем рывке я схватил зубами один из свободно болтающихся концов, поймав всю связку. Я потянул вниз, и, следуя за движением головы, трубка, которую я держал в зубах, упала на стол.

В углу под потолком, над следившим за мной стеклянным глазом, начал подмигивать маленький красный огонек.

Потребовалось некоторое время, чтобы, перебирая зубами, натянуть трубки, идущие к запястью. На мгновение я замер, услышав далекий шум. Механический глухой стук, который прозвучал раз, еще раз, и стих.

С зажатыми в зубах трубками я стрельнул злым взглядом в сторону наблюдающего глаза и рванул головой. Когда трубки выдернулись, в запястье вспыхнула резкая боль, затем боль притупилась и я почувствовал влагу − кровь? или это жидкость из трубок? Я стал тянуть освободившуюся руку.

Вырывая трубки, я ощутил боль, но это было ничто по сравнению с агонией, которая наступила потом. Моя уверенность в том, что если не удастся вырваться из этой ловушки, то меня ожидают бесконечные мучения, утвердилась еще больше.

Рука состоит из множества маленьких костей. Я повидал их достаточно, обнажившимися под разрезанной плотью или при разложении. Под нагрузкой эти кости становятся податливы. Они могут смещаться и, если нужно, ломаются, но не существует таких захватов, из которых невозможно вытащить руку... если только ты готов заплатить нужную цену.

Рука с хрустом высвободилась. Ценой свободы стали сломанные кости, значительное количество кожи и страдания. Без смазки, которую обеспечила вылившаяся из трубок жидкость и моя собственная кровь, цена была бы гораздо выше. Но и без этого я довольно долго не смогу держать меч в правой руке.