Потом поворачивается ко мне:

— Садитесь, вот пока альбом что ли полистайте, а я за шахматами схожу.

Я листаю альбом. Майор возвращается с шахматами. Заглядывает через плечо:

— Память о фронте. 44 год. Я тогда ординарцем был.

На снимке — полковник, рядом с ним солдат. С мальчишеской напускной серьезностью смотрит он в объектив, положив руку на огромную кобуру.

— Знай наших! — улыбается майор, показывая на солдата. — Это я. Вояка, что надо! Полковник Огнев так меня и называл. Разве не узнаете? Это же наш командир дивизии, генерал Огнев. Ну, давайте расставлять фигуры.

Мы начинаем партию. Игрок я неважный, но майор, по-моему, играет еще слабее. Беру слона, затем ладью. Однако кончить партию нам не удается. В городке объявляют тревогу.

Строй ритмично колышется: влево — вправо, влево — вправо. Иду замыкающим. В первом ряду, на правом фланге Игорь Ратников. Над его плечом черным пенечком торчит ствол автомата. Где-то там и Буянов. Я успел рассказать ему, что был на квартире у командира роты. Буянов не преминул заметить: «Ты должен стараться. Понял? Старательным всегда легче».

Да, надо стараться, я ведь дал слово генералу. Значит, на фронте он был полковником. Генерал Огнев! Знакомая фамилия. Где-то я ее слышал. И вдруг невольная ассоциация: «Огонек». По телу пробегает дрожь, чувствую, как загорелось лицо, застучало в висках.

Вот мы останавливаемся. Копытов вызывает к себе командиров взводов. Пока он ставит им задачи, мы как-то незаметно для себя разбиваемся на группы и, кто сидя, кто стоя, перебрасываемся словами. Ратников вынул из кармана потертую книжку «Действия одиночного солдата», перелистывает ее, видимо, отыскивая место, где остановился раньше. Буянов тоже не теряет времени. Собрав около себя солдат, рассказывает:

— Это я слышал от одного фронтовика. Под Ростовом было. Наши наступали. Вдруг распоряжение: закрепиться. Все быстро окопались. А один молодой неопытный солдат, Василием его звали, отрыл себе окоп точь-в-точь как горшок из-под цветка: внизу узко, вверху широко. А тут фашисты начали посыпать снарядами и минами. Осколки, как пчелы, в пологие крутости впиваются. Когда кончился обстрел, Вася выглянул из окопа, лицо у него белее мела. Видать, жутковато на поле боя бывает, когда плохо подготовлен к делу.

Слушаю Буянова, а в мозгу все время сверлит: «Огонек», «Огонек»…

Я лежу в небольшом углублении. Жесткие стебли травы немилосердно колют тело. Но шевелиться нельзя: только что сделал перебежку и теперь, надо выдержать «мертвую» паузу — лежать, не двигая ни рукой, ни ногой. От старания даже дыхание приглушаю. Впереди открытый участок земли с небольшим бугорком, на котором от ветра качается куст шиповника. Деревце манит, зовет к себе. Решаю: «Вот у куста и отрою окопчик».

Делаю рывок. Трещат сухие автоматные очереди. Слышится голос командира отделения сержанта Шилина: «Стой, окопаться!» Тороплюсь расчехлить лопату. Тень от куста укрывает меня, смягчает зной, и я долблю, долблю землю без передышки, хочется раньше всех отрыть окоп. И мне это удается. Опускаюсь в углубление — оно почему-то оказывается коротковатым.

— Окопались, товарищ Грач? — Копытов внезапно вырастает около меня.

— Окопался.

Майор ложится рядом. Я вижу его голову, плечи, затылок. Копытов берет комок земли, мнет его в руках, потом отбрасывает в сторону.

— Перебежки вы делали хорошо, быстро, а вот место для окопа выбрали неудачное. Куст — прекрасный ориентир. «Противнику» ничего не стоит открыть прицельный огонь. Учтите эту ошибку. Да и ячейку надо удлинить, ноги-то торчат.

Откуда-то появляется Шилин.

— Ведь показывал, как и что делать! — нервничает он.

— Ничего, окрепнет, — успокаивает сержанта майор и спешит куда-то дальше.

— Сейчас я вам покажу все снова — от перебежки до отрывки ячейки. Но уж потом спрошу, не обижайтесь, — волнуется Шилин. Видимо, ему стыдно перед майором за мои ошибки.

— Смотрите.

Шилин бежит к лощине, падает на землю. Потом легко подскакивает и стрелой мчится на пригорок. Расчехлив лопату, за несколько минут отрывает ячейку — великолепный окопчик, точно такой, как в наставлении по инженерной подготовке, с соблюдением всех правил и размеров.

— Повторите, — приказывает сержант и, чтобы определить, смогу ли я сделать так, как он, отходит в сторону.

— Выполняйте.

Земля бросается под ноги. Бегу быстро. Еще быстрее работаю лопатой.

— Плохо, не годится, — укоризненно произносит Шилин. — Еще разок повторите весь комплекс.

Повторяю все сначала.

— Теперь хорошо. Молодец!

И, помолчав с минуту, улыбается:

— Художник!

Маленькой черной букашкой висит над горами вертолет: он уходит все дальше и дальше и, наконец, растворяется в синеве. Мы сидим на скалистой террасе. Шилин рассматривает карту. Ветер треплет ее, отчего кажется: командир отделения держит в руках трепещущую птицу, готовую вырваться, улететь. Буянов проверяет нашу горную амуницию.

У меня, как и у каждого разведчика, груз внушительный. Но странное дело: сейчас я его почти не чувствую, может быть, оттого, что перед вылетом на задание Буянов почти каждый день в свободное от занятий время дополнительно тренировал меня. Потирая свой рыжий хохолок, он приговаривал: «Старайся, друг, старательным легче живется».

Сержант Шилин, сложив карту, объявляет, как будем продвигаться. Первыми уходят Шилин и Ратников. Я наблюдаю: их фигурки то показываются на возвышенностях, то скрываются в углублениях. Где-то на самой вершине горы «Высокой» расположена площадка. Она используется «противником» как промежуточная заправочная база для самолетов. Мы должны проникнуть туда, «взорвать» склад с горючим и возвратиться обратно на террасу, где будет ждать нас вертолет. На нем прибудет сюда командир роты. Все круче становится подъем. Я слышу, как дышит Торопов, идущий следом за мной. Саша делает неосторожный шаг: из-под ног его сыплются мелкие камешки. В ту же секунду останавливается Буянов и делает строгое предупреждение.

— Вот как надо ставить ногу, — показывает он Торопову. Саша снимает с головы пилотку и вытирает с лица пот.

— Да знаю я, как ступать, но идем-то не по Дерибасовской. Ты был когда-нибудь в Одессе?

— Пошли! — коротко приказывает Буянов, не отвечая на вопрос Торопова.

Путь преграждает обрыв. Мы подходим к самому его краю.

— Здесь где-то, — говорит Буянов.

— А вот же они! — вскрикивает Торопов, и, довольный тем, что ему первому удалось заметить товарищей, поворачивается к Буянову.

— А ты, старшой: неправильно ногу ставишь! Еще бабка говорила: «Глаза у тебя, Сашок, далеко видят».

— А под носом ничего не замечают, — Буянов вдруг с силой отталкивает Торопова от обрыва.

Саша недоумевает, встает, отряхиваясь.

— Видишь, — показывает Буянов на трещину в грунте, где только что стоял Торопов. — Еще секунда, и ты бы… — Он ударяет ногой о землю, вниз с шумом летит кромка обрыва.

— Понял? Это тебе не Дерибасовская, а горы — пора бы знать.

— Коварство! — крутит головой Саша. Обходным путем спускаемся вниз. Шилин спрашивает у Буянова, кто как держался на маршруте.

— Нормально, — коротко отвечает Алексей.

— А он? — показывает на меня сержант.

— Подходяще, — это любимое слово Буянова. — Подходяще, — повторяет он и вместе с сержантом начинает сверять карту с местностью.

Торопов, положив ноги на камень, лежит на спине и мурлычет какую-то песенку. Потом, опершись на локоть, замечает:

— Заберемся мы под облака, а там никакого «противника» и нет. Вот обидно будет!

— Сам знаешь, «противник» условный, — возражает Ратников.

— Ус-лов-ный! — тянет Торопов. — А вот горы самые настоящие, и мы самым безусловным образом поливаем их своим потом.

— Что, уже на выдох идешь? — спрашиваю довольно насмешливо.

— Кто, я? — поднимается Торопов. — Э-э, что ты-то, Грач, понимаешь, — отмахивается он так, словно я для него ничего не значу.