К тому времени папашу Даэ начал одолевать надрывный кашель.

Наступила осень и разлучила Рауля и Кристину.

Увиделись они только три года спустя, в пору своей юности. Это произошло опять в Перросе, и Рауль запомнил эту встречу на всю жизнь. Профессор Валериус уже умер, но его вдова осталась во Франции вместе с Даэ и его дочерью, которые продолжали петь и играть на скрипке. Госпожа Валериус, как будто в водоворот, втягивалась в их прекрасные грезы и, казалось, тоже жила теперь только музыкой. Однажды юноша случайно заехал в Перрос и сразу поспешил в дом, где когда-то жила его подружка. Навстречу ему поднялся старый Даэ и со слезами на глазах поцеловал его. Они помнят его, говорил растроганный старик. И действительно, не проходило и дня, чтобы Кристина не вспоминала о Рауле. Старик говорил еще что-то, но в этот момент открылась дверь и появилось прелестное создание с подносом в руках, на котором стояли две чашки с дымящимся чаем. Кристина узнала Рауля, поставила поднос, и ее красивое лицо залилось краской смущения. Она стояла молча и нерешительно, а отец смотрел на них. Потом Рауль приблизился и поцеловал ее в щеку. Она не отстранилась. Потом она, смущаясь по-прежнему, задала ему несколько вежливых, ничего не значащих вопросов и скоро удалилась, считая, что исполнила свои обязанности хозяйки. Кристина вышла в сад и присела на скамеечку. Ее девичье сердце первый раз тревожили незнакомые прежде чувства. Рауль вышел к ней, и они беседовали до вечера, так и не преодолев разделявшую их неловкость. Они оба изменились за эти годы и как будто даже не узнавали друг друга. Оба были осторожны, как дипломаты, и рассказывали друг другу вещи, не имевшие никакого отношения к новым чувствам, которые рождались в их сердцах. Когда они прощались, Рауль прижал к губам ее дрожащую руку и тихо сказал: «Я никогда вас не забуду, мадемуазель». И пошел прочь, сожалея о своих необдуманных словах, потому что Кристина Даэ не может стать женой виконта де Шаньи.

А Кристина вернулась к отцу и сказала: «Ты не находишь, что Рауль не такой любезный, как прежде? Я его больше не люблю». С того дня она старалась не думать о нем, но это было нелегко, и она с головой погрузилась в свое искусство. Ее успехи были просто поразительны: те, кто слышал ее, предсказывали, что она станет лучшей певицей в мире. Потом отец ее умер, и как-то вдруг вместе с отцом она будто потеряла голос, душу и талант. У нее осталось достаточно и того и другого, чтобы поступить в консерваторию, но не более. Училась без вдохновения, переходила из класса в класс и получила приз, только чтобы сделать приятное старой госпоже Валериус, с которой она по-прежнему жила. Когда Рауль впервые увидел Кристину в Опере, он был очарован красотой девушки, и сладкие воспоминания нахлынули на него, однако пение ее чем-то его оттолкнуло, показалось бездушным. Он приходил еще и еще, искал ее за кулисами, поджидал за сценой, пытаясь привлечь ее внимание. Не один раз сопровождал до самого порога ее артистической уборной, но она не замечала его. Она, казалось, вообще никого не замечала. Рауль страдал от такого безразличия, потому что она была красива, а он робок и не смел признаться даже самому себе, что влюблен. Затем случилось невероятное — тот памятный торжественный вечер: разверзлись небеса, и ангельский голос сошел на землю, покорил всех и полностью завладел его сердцем….

А потом — потом был мужской голос за дверью: «Ты должна любить меня!» — и пустая артистическая…

Почему она засмеялась, когда он сказал ей, только что открывшей после обморока глаза: «Я тот мальчик, который выловил ваш шарф в море». Почему она не узнала его? И почему же тогда написала записку?

Ах! Какой долгий-долгий путь… Вот перекресток трех дорог… Вот пустынная равнина, отдающие холодом вересковые заросли, мертвенно неподвижный пейзаж под белесым небом. Позванивают стекла, и этот звон в ушах кажется бесконечным… Как гремит этот дилижанс, и как медленно он движется! Он узнавал хижины, изгороди, кусты и деревья у дороги… Вот последний поворот, за ним будет море… и большая бухта Перрос…

Итак, она сошла у постоялого двора «Солнечный закат». Он здесь единственный и, кстати, совсем недурен. Сколько сказочных историй слушали они здесь, затаив дыхание! Как бьется сердце! Что она скажет, увидев его?

Первой, кого он встретил, входя в старый закопченный зал постоялого двора, была мамаша Трикар. Она узнала его, сказала, что он прекрасно выглядит, спросила, что его привело сюда. Он покраснел и ответил, что едет по делам в Лондон и заехал повидать ее. Старушка бросилась накрывать на стол, но он с благодарностью отказался. Казалось, что он ждет чего-то или кого-то. Открылась дверь, и он вскочил на ноги. Он не ошибся: это она! Он хотел заговорить и не смог. Кристина стояла перед ним улыбающаяся, но ничуть не удивленная. У нее было свежее розовое лицо, будто земляника в тенистом лесу. Она немного запыхалась от быстрой ходьбы, и грудь ее, в которой билось чистое девичье сердце, слегка вздымалась. В глазах-озерах цвета бледной лазури, неподвижно мечтательных и потаенно мерцающих, отражалась ее детская душа. Под распахнутым меховым пальто угадывались гибкая талия и изящные линии юного грациозного тела. Рауль и Кристина долго смотрели в глаза друг другу. Мамаша Трикар понимающе улыбнулась и незаметно вышла. Наконец Кристина заговорила:

— Я знала, что вы приедете. У меня было предчувствие, что я встречу вас в этом доме, когда вернусь с мессы. Мне кто-то подсказал это там, в церкви. Да, мой друг, меня предупредили о вашем приезде.

— Кто же? — улыбнулся Рауль и взял в свои руки маленькую руку девушки, которую она не отняла.

— Мой покойный папа.

Наступило молчание. Потом Рауль продолжал:

— Отец говорил вам, Кристина, что я люблю вас и не могу без вас жить?

Кристина покраснела до корней волос и отвела глаза в сторону.

— Меня? Вы сошли с ума, — проговорила она дрожащим голосом.

— Не смейтесь, Кристина, это очень серьезно.

— Не для того я просила вас приехать сюда, — строго сказала она, — чтобы вы говорили подобные вещи.

— Вы просили меня?.. Ну да, вы знали, что ваше письмо не оставит меня равнодушным и я примчусь в Перрос. Значит, вы думали о том, что я люблю вас? — Я думала, что вы вспомните о нашем детстве… и о моем отце. В сущности, я сама не знаю, о чем думала… Может быть, мне не следовало вам писать. Ваше внезапное появление в моей артистической в тот вечер унесло меня далеко-далеко в прошлое. И когда я вам писала, я вновь стала той маленькой девочкой, которая очень хочет увидеть в минуту грусти и одиночества друга детства.

Снова наступило молчание. Что-то в поведении Кристины показалось ему неестественным, но он не мог понять, что именно. Однако враждебности он не чувствовал, скорее наоборот… Была какая-то нежность в ее глазах. Но почему в этой нежности угадывалась печаль? Он хотел знать это и уже начинал сердиться…

— Когда я пришел в вашу артистическую, вы впервые заметили меня, Кристина?

Она не умела лгать и ответила:

— Нет. Я не раз видела вас в ложе вашего брата. И еще на сцене, за кулисами.

— Я догадывался, — начал Рауль и прикусил губу. — Но почему же, когда вы увидели меня в своей уборной, у ваших ног, и вспомнили, что я — тот самый мальчик, который достал ваш шарф из моря, почему вы сделали вид, будто незнакомы со мной, и засмеялись?

Он проговорил все это таким суровым тоном, что Кристина молча, с удивлением посмотрела на него. Юноша сам был неприятно поражен собственными резкими словами и тотчас пожалел о них. Таким тоном мог бы говорить оскорбленный муж или любовник. Он рассердился на себя, на свою глупость, но единственным выходом из этого неловкого положения ему казалось принятое им решение быть грубым до конца.

— Вы молчите! — снова заговорил он, злой и несчастный. — Ну ладно, я сам отвечу за вас. Дело в том, что в комнате был кто-то, кто смущал вас; Кристина, перед кем вы не хотели показать, что знаете меня…

— Если это и было так, мой друг, — ледяным тоном прервала его Кристина, — если кто-то и смущал меня в тот вечер, так только вы сами, поэтому я и выставила вас за дверь.