Маргарита отвечала:

И в этот момент… в этот самый момент случилось, как я уже сказал, нечто невероятное.

Зал поднялся, подхваченный единым порывом. Оба директора в своей ложе не смогли сдержать крика ужаса… Зрители переглянулись, будто спрашивая друг у друга причину такого неожиданного явления… Лицо Карлотты выражало сильнейшую муку, в глазах горело безумие. Она только что допела фразу «Скорей, скорей к нему на грудь!», взяла дыхание для следующей и… застыла в оцепенении.

Из горла певицы, из этого совершенного инструмента, который еще ни разу не подводил Карлотту, из этого сложнейшего аппарата, которому для божественности недоставало лишь огня небесного — ибо только этот огонь потрясает и возносит души, — так вот, из этих уст выскочила… жаба!

Уродливая, отвратительная, мерзкая, брызжущая слюной, злобно квакающая жаба!

Как она туда попала? Как оказалась на языке? С согнутыми лапками, готовая прыгнуть еще выше, еще дальше, она выскочила прямо из гортани и… «квак!».

Ква! Ква! Ох, этот ужасный «квак!».

Вы, разумеется, понимаете, что жабу как таковую никто не видел, но — о, ужас! — ее все услышали. Квак!

Весь зал передернулся от отвращения. Никогда еще ни одна земноводная тварь, живущая в самых глухих болотах, не разрывала ночь более мерзким звуком.

В первый момент никто в это не поверил. Сама Карлотта стояла потрясенная, прижав руки к груди. Ударившая у ног молния удивила бы ее меньше, чем эта жаба, выскочившая изо рта. И кроме того, молния не нанесла бы ущерба ее чести, тогда как жаба, соскочившая с языка, обесчещивает певицу навсегда. Некоторые умирали после подобного испытания.

Да и кто мог поверить в такое?.. Она прекрасно спела «Скорей, скорей к нему на грудь!». Пела она, как всегда, без усилий, с такой легкостью, с какой вы обычно произносите: «Добрый день, мадам, как вы себя чувствуете?»

Мы не собираемся отрицать, что есть самонадеянные певицы, которые, обуреваемые гордыней и не рассчитав своих возможностей, стремятся достичь голосом высот, недоступных им с самого рождения. Тогда природа в наказание посылает им жабу, которая с противным кваканьем выскакивает у них изо рта. Это всем известно. Но кто же мог подумать, что Карлотта с ее голосом, покрывающим по меньшей мере две октавы, «выдаст жабу»?

Разве можно забыть ее пронзительные контр-фа, ее незабываемые стаккато в «Волшебной флейте»? Многие до сих пор вспоминают «Дон Жуана», где она пела Эльвиру, и эта партия стала оглушительным триумфом, благодаря потрясающей си-бемоль, на которую оказалась неспособна даже донна Анна. Что же тогда означало кваканье, и могла ли сама певица поверить своим ушам?

В этом было что-то неестественное, какое-то колдовство. Эта жаба пахла паленым. Бедная, несчастная, уничтоженная Карлотта!..

Шум в зале возрастал. Если бы на месте Карлотты оказалась другая певица, ее бы освистали, но зрители знали и любили Карлотту и теперь были ошеломлены и испуганы. Точно такой ужас они испытали бы, если бы стали свидетелями катастрофы, уничтожившей руки Венеры Милосской.

Только через несколько секунд Карлотта осознала, что с ее губ слетела чудовищная нота, но можно ли назвать это нотой? И вообще, можно ли назвать это звуком? Ведь звук — это все-таки из области музыки. А это был какой-то адский скрип, и Карлотта отчаянно молила бога, чтобы это оказалось мимолетным обманом слуха, а не вероломным предательством совершенного инструмента ее голоса.

Она бросала по сторонам отчаянные взгляды, как будто искала убежища, защиты, а может быть, подтверждения того, что голос не изменил ей. Прижав к груди стиснутые пальцы, она стояла и не верила, что действительно услышала это кваканье. Сам Каролюс Фонта не верил в это; он стоял рядом, с глупым видом уставившись на губы Карлотты, как глядят малые дети в бездонную шляпу фокусника. Неужели такой красивый рот мог исторгнуть такое чудовище?

Несколько секунд продолжалась немая сцена, несколько секунд, показавшихся вечностью обоим побледневшим директорам, сидевшим в ложе № 5. Этот в высшей степени необъяснимый эпизод наполнил их сердца мистическим ужасом, тем более что они находились в ложе призрака и уже несколько минут ощущали его непосредственное воздействие.

Они почувствовали его дыхание, и от этого дыхания зашевелились редкие волосы Моншармена. Ришар прикладывал к потному лбу носовой платок. Да, призрак был где-то здесь: вокруг них, позади них, рядом с ними; даже не видя призрака, они его чувствовали, слышали его дыхание. Совсем рядом. Невозможно не почувствовать чье-то близкое присутствие. Теперь они были уверены, что в ложе их трое… Их била дрожь, подмывало бежать. Но они не смели пошевелиться и даже произнести хоть слово, боясь, что их услышит призрак. Что же будет дальше?.. А дальше снова раздался квакающий звук. Перекрывая шум в зале, послышалось одновременное восклицание директоров, исполненное ужаса. В спину им дышал призрак, а они, опершись грудью на перила, с изумлением смотрели на Карлотту, словно не узнавали ее. Из самых недр певицы, как из преисподней, раздался сигнал, предвещающий ужасную беду. Теперь они уже не сомневались: катастрофа надвигается, ее обещал призрак. Зал проклят! И оба директора мелко-мелко дрожали в ожидании чего-то страшного и неминуемого.

— Что же вы! Продолжайте! — услышал зал сдавленный голос Ришара.

Карлотта сделала над собой героическое усилие и снова нерешительно, осторожно начала роковой куплет.

Шум в зале сменился напряженным молчанием. И звенящее от напряженного ожидания пространство снова заполнил голос Маргариты:

Жаба опять была здесь.

В зале разразилась настоящая буря. Откинувшись на спинку кресел, Ришар и Моншармен боялись оглянуться. А в затылок им смеялся призрак! И вот справа, в правом ухе у обоих, отчетливо прозвучал голос:

— Сегодня она поет так, что не выдержит и люстра!

Оба одновременно подняли глаза к потолку и испустили жуткий вопль: на них надвигалась люстра — огромная сверкающая масса. Она качнулась и словно зависла над оркестровой ямой. Началась страшная суматоха. Мое перо не в силах описать это ужасное происшествие, скажу только, что было много раненых и один убитый.

Люстра грохнулась прямо на голову несчастной консьержки, которая пришла в тот вечер в Оперу впервые в своей жизни и которую господин Ришар прочил на место мадам Жири. Смерть наступила мгновенно, а на следующий день одна из газет вышла с крупным заголовком на первой странице: «ДВЕСТИ КИЛОГРАММОВ НА ГОЛОВУ КОНСЬЕРЖКИ!» Такой некролог заслужила бедная женщина.

В тот трагический вечер пострадали многие. Карлотта слегла в постель. Кристина Даэ исчезла после представления. Прошло две недели, а ее никто не видел ни в театре, ни за его пределами.

Не следует путать это первое исчезновение с тем знаменитым похищением, которое случилось гораздо позже при непонятных и драматических обстоятельствах.

Рауль первый встревожился отсутствием Кристины. Он написал ей по адресу госпожи Валериус, но так и не получил ответа. Вначале он не очень беспокоился, зная, в каком состоянии была девушка, и помня, что она решила порвать с ним всякие отношения, хоть и не догадывался почему.

Однако с каждым днем тревога его возрастала, и в конце концов он начал беспокоиться всерьез, не находя ее имени в программе. Однажды во второй половине дня он зашел в театр справиться о причине отсутствия Кристины Даэ и нашел обоих директоров в удрученном состоянии. Их не узнавали даже близкие друзья: с пустыми глазами они слонялись по театру, понурив головы, нахмурив брови, словно преследуемые какой-то неотвязной мыслью.