Глава 14

Я пришла домой после шести. Роберта не было, и он не предупредил, что задержится. Впрочем, я знала, где он. Сегодня вечером я сделаю это. Скажу ему правду, и тогда будь, что будет. Хотя шестое чувство и простая житейская логика подсказывали мне, что не будет ничего хорошего.

Я достала с верхней полки шкафа старый чемодан, с которым прилетела в Штаты десять лет назад. Дешёвый, потертый на углах, с пляшущей ручкой. На торце обнаружила наклейку "Служба безопасности, аэропорт Шарль де Голль" и чуть не расплакалась, сидя на полу гардеробной. В последнее время слёзы наворачивались на мои глаза слишком легко.

Тогда у меня было много одежды, купленной на распродажах. Всё китайское, простое, пусть подобранное по цвету и фасону, чудовищно сидящее. Теперь я собиралась упаковать дизайнерские платья и костюмы, шпильки от Прада и сумки от Луи Вюттон. Стоило прожить десять лет в Нью-Йорке, чтобы распробовать на вкус французские бренды.

Испытывая отвращение к процессу упаковки вещей, как, впрочем, к любой домашней работе, я ходила по комнате, хватала одежду на вешалках, коробки с обувью, косметику, которую даже не знала, во что завернуть. Ненавидела сама себя за трусость, за эти сборы украдкой, пока Роберт не пришёл.

Я и сама не знала, чего боюсь. Ведь мой жених ни разу не поднимал на меня руки. Некрасивая сцена? Пускай. Я заслужила её и должна найти в себе силы противостоять его гневу, вполне справедливому. Но у меня дрожали пальцы, а вещи падали на пол, терялись, комкались, не хотели помещаться.

Услышав за дверью гул подходящего лифта, я захлопнула крышку и ногой задвинула чемодан за дверь. Сейчас. Это случится сейчас. Я расскажу ему всё. Перестану возводить стены изо лжи поперёк собственной жизни.

Роберт не крикнул по привычке "я дома", не хлопнул дверью. Я услышала, как он выругался, вышла ему навстречу и ахнула. Его нос и часть щеки покрывал фиолетовый синяк. Левый глаз затёк, превратившись в узкую щёлку, на верхней губе запеклась кровь.

Я подбежала к нему, помогла снять пальто, предложила лёд. Я не знала, что нужно делать в таких случаях.

— Лучше налей мне выпить, — сказал он, проходя в гостиную и доставая из кармана телефон. Я заметила, что экран без повреждений. Значит, это была не драка и не ограбление.

— Роберт, расскажи мне, что случилось?

— Что случилось? А то, что двадцать лет назад мой отец связался с потаскухой.

Он прошёл в ванную, я за ним, как хвостик. Роберт осмотрел своё лицо, плеснул холодной воды, вытерся полотенцем, оставив на нем ржавый след. Вернулся на кухню и залпом выпил виски, которое я ему налила.

— Кто-то ударил тебя из-за того, что твой покойный отец завёл любовницу?

— Не думаю, что тебя стоит в это посвящать. Правда, Мадлен, без обид.

Мои глаза снова заволокло. Я вспомнила про чемодан в кладовке, про то, что собиралась сегодня быть смелой и сообщить ему, что ухожу.

— Ну и бардак у нас, — сказал Роберт, только сейчас заметив одежду, которую я не успела спрятать в шкафы.

— Извини, я сейчас, — я отвернулась, чтобы он не видел моих слёз и начала раскладывать вещи. В чём-то он прав. Я отвратительная хозяйка.

Мне было жаль Роберта, жаль себя, жаль наших наивных милых вечеров вместе, которые больше не повторятся. Обидно за его красивый аристократичный нос, который, впрочем, не был сломан, а только разбит, если я что-то в этом понимаю.

Роберт подошёл ко мне сзади, приобнял, потрепал по волосам. Ни к чему не обязывающее, дружеское прикосновение. Так гладят нашкодившую кошку, когда хочется, чтобы она снова потёрлась об тебя боками.

— Ну, не обижайся, малыш, я не со зла.

— Всё нормально, — сказала я, и тут же невольно всхлипнула.

— Почему ты плачешь?

— Ты не доверяешь мне. Не считаешь достаточно близким человеком, чтобы рассказать, что произошло. Ты обсудишь это со своими друзьями в качалке или в баре, но только со мной. Я слишком глупа для тебя?

— Мадлен, не начинай.

Я и сама не знала, зачем снова начинаю. Ведь я собиралась положить всему конец. Мне уже не должно быть важно, что за дрянной день пришёлся на его душу. Я замерла посреди гостиной с охапкой одежды в руках и не знала, что сказать или сделать.

Роберт опустился на стул, заставив тот скрипнуть. Я подумала, что никогда не замечала, насколько он грузный мужчина, насколько придавливает меня своим весом, когда мы в постели, не оставляет пространства между своим боком и стеной, когда мы спим. Насколько тесными стали для нас эти стены.

— Сядь, — сказал он, — ты права, ты заслуживаешь узнать правду.

Он помолчал некоторое время, потом выдал всё одним непрерывным тревожным потоком.

По закону, имущество деда должно распределиться поровну между Робертом, Эвой и тёткой Маргарет. По традиции, Монтгомери передавали наследство по мужской линии, поэтому Роберт рассчитывал на хорошую долю. Джейми не полагалось ничего, потому что он был незаконным ребёнком.

До девяти лет Роберт жил с Эвой и родителями на Стейтен Айленде, в красивом двухэтажном доме на второй линии от океана. Мать никогда не бывала в Вермонте и не собиралась ездить туда, пока не начала подозревать измену. Отец сам посадил супругу в машину и повёз в поместье, чтобы доказать, что ничего такого нет. На том повороте, где я потеряла управление, их машина перевернулась и скатилась под откос. Двадцать лет назад там не было заграждения.

При этом, любовница существовала, и Рэндольф выяснил, кто она. Дед всегда добивался своего, не скупился платить за информацию, а добрые люди не гнушались всё ему рассказать.

— Этого ублюдка бросила родная мать, — сказал Роберт, — а теперь полоумный старик оставил ему состояние.

— Он завещал Джейми дом? — ахнула я.

— И триста акров земли. Но главное, два миллиона долларов в ценных бумагах. Мне, Эве и тётке отпустил по десять тысяч, а всё остальное — ему. Предстоит оценить недвижимость, чтобы узнать точную сумму, и она скорее всего потянет на налог. Дед добавил в завещание два условия, совершенно идиотских: наследник не может жениться и продать дом с землёй, ни целиком, ни по частям.

— Не может жениться?

— Ну, из-за той древней истории. Дед верил в неё на полном серьёзе.

По словам Роберта, Джейми не удивился. Он вообще вёл себя странно, словно происходящее его не касалось. Это напоминало поведение самого Рэндольфа в последние годы жизни — отчуждённость и полное равнодушие ко всему на свете, кроме начала охотничьего сезона.

Пока Роберт с сестрой и тёткой переглядывались в замешательстве, Джейми подписал бумаги, сунул конверт с документами во внутренний карман куртки, застегнул молнию и направился к выходу. Тогда Роберт остановил его и высказал всё о его матери и происхождении, и добавил, что жалкий неблагодарный ублюдок, по совести, не должен лишать законных Монтгомери их денег.

В ответ Джейми вынул руку из кармана и заехал сводному брату в нос, посреди дня и в адвокатской конторе. Но поскольку в стране ещё остались проблески закона, был задержан полицией за нападение и проведёт ночь в участке.

Тётка Маргарет уже собирает вещи, чтобы переехать на время к Эве в Калифорнию, потому что ей не полагалось пожизненного права оставаться в поместье. А Роберт сделает несколько звонков. Из-за оценки недвижимости, налогов и прочей волокиты, ублюдок получит доступ к деньгам не раньше, чем через полгода, а за это время маразматическое завещание можно попытаться опротестовать.

С этими словами он допил виски и придвинул к себе телефон.

Я была потрясена. Это означало крушение всех планов. Без начального капитала Роберт не сможет участвовать в проекте, к которому готовился несколько лет. Возможно, и свадьбу придётся отменить. Но главное, мой тайный возлюбленный в одночасье сказочно разбогател.

Ожидая, когда ему ответят, Роберт прикоснулся пальцем к переносице и громко выругался. Внезапно я поняла, что Джейми не вернётся сегодня домой, что он ночует в камере предварительного заключения, в компании воришек и хулиганов, мёрзнет, терпит их насмешки, и некому внести за него залог.

— Мне нужно пойти на йогу, — сказала я.

— Куда? — спросил Роберт, не поднимая взгляд от экрана.

— Уроки йоги по четвергам, разве я не говорила?

— Говорила, только, кажется, они по средам. Но я забыл, извини, мне было не это этого.

— Все нормально, — сказала я, переодеваясь.

— Мадлен, послушай...

— Да?

— Не важно. Иди.

Если бы он любил меня, он ведь сказал бы об этом? Но тогда на душе у меня стало бы совсем погано.

Накинув пальто поверх спортивной одежды, в своих ярко-розовых кроссовках я добежала по охваченным ледяным ветром улицам до банкомата. Сняла со счёта две тысячи долларов, которые копила несколько месяцев, чтобы перевести матери и бабке. Не далее, как на следующей неделе меня сотрут по Скайпу в порошок за забывчивость, ведь я не отважусь сказать им, что денег нет, прикрываясь оправданиями, стану тянуть время.

А сегодня вечером я вернусь к Роберту и буду долго стоять под струями душа, смывая слёзы. Потом пойду спать, прижатая к выкрашенной в кремовый оттенок стене, не находя в себе смелости встать и уйти. Вернусь в привычное русло и продолжу тянуть лямку, как только отвезу Джейми на такси до автовокзала и попрощаюсь со своей любовью навсегда. Потому что теперь он хозяин поместья Монтгомери, а я — лишь песчинка на тропе его жизни.

Несколько горьких поцелуев на заднем сиденье. Полупустой полуночный автовокзал. Джейми отказывается от бутербродов, которые я хочу купить ему в дорогу. Он слишком спокоен, слишком тих. Я снова не решаюсь сказать ему, что отдам всё на свете, лишь бы он попросил меня уехать с ним, потому что знаю, что не попросит. Выслушиваю его версию. Он клянётся, что Роберт ударил первым, открытой ладонью по щеке, и у него словно прорвало плотину, после всего, что пришлось терпеть в детстве. Старшие братья жестоки, особенно если всю жизнь не могут простить тебе гибели отца, которого ты не знал.