В тот вечер мы впервые это заметили. Как оказалось, эта вера французов в свою власть — едва ли не самое яркое впечатление от Франции. Потом это впечатление еще больше закреплялось, а сегодня, на фоне наших возобновившихся взаимоотношений со своим государством, стало доминирующим.

Опоздали мы в Тулузу на четыре часа, но нас дождались. Зато назавтра Франция компенсировала это опоздание показом происшествия по всем программам телевидения. Оказывается, даже такие аварии у них случаются крайне редко. Так что в канун Рождества мы невольно оказались в самом центре событий бурлящей французской жизни.

Через две недели, на обратном пути, с восхищением рассматривали игрушечные городки и деревеньки, мимо которых тогда проскочили в темноте. После Бордо обнаружили, что до Парижа еще почти шестьсот километров, а по расписанию через три часа мы должны быть в столице. Думали, что опять опоздаем.

Нет, прибыли вовремя. С помощью километровых столбов и секундомера подсчитали, что пролетаем от четырех до пяти километров в минуту. До трехсот километров в час. Невероятно! Самолеты, кажется, взлетают на меньшей скорости.

Одна загадка железной дороги так и осталась неразгаданной: у рельсов нет стыков, мы специально изучали во время стоянки. Потому нет и стука. Движение плавное, как на воздушной подушке. Но все-таки, как же рельсы соединяются друг с другом? Не может же рельс быть длиной в семьсот километров? Хотя, кто ее, эту Францию, знает.

Русских во Франции гораздо больше, чем можно себе представить. Не только в Париже, но даже на далеком юге, почти на границе с Испанией. Причем это не только женщины, нашедшие здесь свою вторую половину, а вместе с этой половиной — и вторую родину. Здесь прочно обосновались и русские ребята. Не те, короткостриженые в кожанках. А обыкновенные инженеры и художники, водители и музыканты, сварщики и журналисты. Россияне любых профессий, и любого, даже пенсионного, возраста не чувствуют себя изгоями.

Нельзя сказать, чтобы новая родина рыдала от счастья и восторга, приютив наших соотечественников. Но не выгнала, и равнодушной не осталась. А приняла так, как могла и умела. С пониманием и посильной помощью.

Музыкант Слава. Сам из Таганрога. Закончил консерваторию. В совершенстве владеет всеми известными нам инструментами. Девять лет назад приехал во Францию. И остался. Сейчас легализовался, в ближайшее время получит гражданство. Арендует стометровую двухуровневую квартиру в городке Гайяк за четыреста евро. Но считает, что это дорого и собирается перебираться в деревню. Деревня от города ничем не отличается, но цены пониже. Так вот этот Слава выступает в русском шоу в музыкально-танцевальном ансамбле, состоящим, в основном, из бывших россиян и россиянок. Само собой, все — молодежь. Режим работы жесткий: постоянные изматывающие разъезды и регулярные четырехчасовые выступления. Но Слава доволен. Работа тяжелая, но и платят нормально. Хватает на все.

Именно он, Слава, балагур и весельчак, настоящий русский баянист-виртуоз, открыл нам глаза на источник благополучия Франции. Мы возвращались в свою деревню после экскурсии в чудесный городок Альби.

Слава вел свою машину. И разоткровенничался. Мол, боится съездить на родину. Хочется — сил нет, а вдруг обратно не выпустят? До сих пор боится России, не верит, что она за эти годы изменилась. А еще именно Слава сказал нам, что ни за что, ни при каких обстоятельствах, он не обманет французское государство. Что налоги будет отдавать тютелька в тютельку, как положено. Потому что на себе испытал трудные дни без крыши над головой и без «копейки» в кармане. Именно тогда он почувствовал подставленное ему плечо этого государства. И с квартирой помогло на первых порах, пусть и не хоромы, и пособие назначило, пока на ноги не встал. Невесть какое, но с голоду не умрешь. Такое и наш человек не забывает.

Сержант Володя. Ему двадцать пять. Он старший сын в русско-французской семье. Наверное, поэтому свободно говорит как по-русски, так и по-французски. Володя проходит службу в морском десанте. В тот день, когда мы собрались у них дома, он успел по долгу службы пробежать пятьдесят километров, хотя больше похож на культуриста. Но на равных участвовал в застолье. Ему хорошо платят, поэтому он собирается навсегда связать свою жизнь с французской армией. А что не связать? — по вечерам-то дома.

Если и случаются долгие командировки, то потом дают полноценный отпуск. Гордится тем, что ему на днях присвоят звание сержанта. Младшие детки по-русски говорят уже намного похуже. И это понятно.

Жена Володи, Татьяна, тоже русская. Свободно владеет тремя языками. Работает и учится. Кроме как во Франции, нигде себя не видит. Уже получает перспективные предложения по работе.

В городе Кастр, это как наш райцентр, скажем, Бежецк или Вышний Волочок, при местной мэрии организовано больше двухсот ассоциаций. В них народ объединяется по интересам. Картежники и склерозники, шахматисты и охотники, любители устриц и садовники — все находят своих единомышленников и друзей. Есть здесь и русская ассоциация. В нее входит почти триста человек. Не только русские, но и сочувствующие. Жены и мужья, просто знакомые, те, кому интересна Россия.

Регулярно собираются, делятся мыслями и новыми впечатлениями о нашей стране, проводят выставки и концерты. Иногда с самоваром, иногда просто так. Но людям интересно. Руководителей ассоциаций регулярно приглашает к себе районное начальство — как у них говорят, на аперитив. По-нашему, — выпить по рюмочке, другой. О проблемах рассказать, но больше, чтобы себя обозначить друг перед другом, выказывая тем самым взаимное уважение, доверие и благосклонность.

Каждый год мэрия проводит промышленные выставки, посвященные какому-то определенному региону. В прошлом году таким регионом стала Россия. Показывали продукты, конфеты, матрешек, меховые безделушки — именно то, что, по мнению большинства французов, присуще нам. А что еще показывать?

Автомобили и телевизоры делать мы так и не научились. А ракету не повезешь же в заурядный французский райцентр. Ракет не напасешься.

Так на той прошлогодней выставке произошел забавный случай. Надо отдать должное Мишелю, он быстро запоминает единичные русские слова. Как охотнику, особенно легко ему даются названия животных.

Человек он солидный, крупный, вызывающий уважение своей степенностью и достоинством. В меховом отделе выставки он долго разглядывал норковую брошь, а потом резко по-русски спросил: «Кошка?».

Россиянка, ответственная за мех, как на грех, забыла французское название норки. Забегала, засуетилась, а вспомнить не может. А Мишель, не получая ответа, дальше показывает свои знания языка. «Собака?» — спрашивает он. В стане наших соотечественников нарастала паника. «Марья Ивановна, Марья Ивановна, тут господин француз называет собакой нашу норку, а мы забыли, как она по-французски. Идите скорее сюда!» — уже в два голоса кричат наши. Мишель же, знай себе, как ни в чем не бывало, продолжает: «Кролик?». Легкая паника переросла в полное смятение. Правда, на этом запас охотничьих слов у Мишеля закончился, да и организаторы выставки, заглянув в словарь, вспомнили французское название пушного зверька. Дело закончилось совместным дружеским чаепитием. А брошь подарили Мишелю, точнее, Яне. Теперь меховой сувенир висит у них на видном месте, как первый охотничий трофей из России. Что ни говори, а французский язык во Франции надо знать.