Он взял у нее из рук ведро, его бровь удивленно изогнулась.

— Для чего это тебе? — спросил он, глядя на перчатки и фартук и грубые кожаные ботинки.

— Я думала немного поработать в розарии твоей матери, если ты мне найдешь лопату и пару ножниц.

Он нахмурился.

— Цветы мертвы.

Она покачала головой.

— Не все. Я видела поросль. Растеньица слабые, но корни живые. Немного им помочь, и они на следующее лето зацветут.

Казалось, сам факт, что она проявляет интерес к Солитьюду, а особенно к розарию его матери, обрадовал Брэма. Неужели он помнил, как они стояли здесь в один из дней, таких похожих на этот, за несколько недель до Дня Благодарения? Неужели он помнит, как она вцепилась в мраморные перила террасы, глядя на последние осенние цветы? Она мечтала тогда увидеть эти цветы весной.

Именно в тот день, боясь, что отец увезет ее через пару недель домой, Маргарита попросила Брэма жениться на ней и помочь ей остаться в Америке. С ним. Она уже тогда знала, что под сердцем носит его ребенка. Но она просила его совсем не по этой причине. Она мечтала быть его женой. Она хотела жить с ним в этой волшебной стране, с зелеными полями и невысокими холмами, подальше от шума и пыли парижских улиц. Она представляла себе жизнь, полную умиротворения, в собственном доме.

Как молода она была, как наивна. Она думала тогда, что все, что от нее требуется, это просто помечтать, и все ее мечты вскоре станут реальностью. Она не вслушивалась тогда в еще далекие раскаты войны. Ее тогда ничто не могло испугать.

Как она ошибалась.

Уже не в первый раз Маргарита попыталась представить себе, как бы все сейчас было по-другому, если бы она осталась. Несмотря ни на что, она очень хорошо знала, что остаться в Америке тогда было бы для нее самоубийством. Маленький Джеффри к тому же никогда бы не пережил тягот войны, вдали от медицинской помощи и поддержки. Он никогда бы не набрался сил и не научился бы ничему, как ему это удалось под надзором его врачей и учителей.

Нет. Она правильно решила тогда вернуться во Францию. Ее сын не прожил бы здесь после родов ни дня. Его спинка была изогнута, а тельце слабое, но она любила его со всей силой своего материнского сердца. Ради него она была готова на все. Даже если бы ей пришлось отказаться от надежды на свое собственное счастье. Она могла только молиться, чтобы когда-нибудь ей удалось заронить такую же любовь к мальчику в сердце его отца.

Ей было больно думать об этом. Она попыталась сейчас забыть о Джеффри, дождаться более подходящего момента. Но она не могла побороть в себе тоску по сыну, ей хотелось увидеть его, обнять его и поговорить с ним. Сколько еще осталось дней до его приезда?

Как долго еще ей удастся скрывать свою печальную тайну?

— У тебя такой грустный вид.

Она вздрогнула. Она так глубоко погрузилась в собственные мысли, что совершенно забыла про Брэма, стоявшего рядом.

— Просто мечтаю. — Он, очевидно, все еще ждал объяснений. — Я мечтаю, что Солитьюд, как и раньше, будет весь в цвету. И ты построишь новый дом.

Брэм, оглянувшись, окинул взглядом простиравшуюся у его ног землю.

— Мы должны купить новых лошадей. Я собираюсь продолжить работу моего отца по выведению породы. — Он взглянул на остатки дома. — Но это должно подождать до будущего года.

— А что потом? Когда у тебя будет дом, будет сад и твои лошади? Что ты станешь делать?

Он улыбнулся.

— Я собираюсь жить вместе с моей женой и нашей семьей. Впрочем, я бы пока не стал далеко загадывать. Я пока буду жить сегодняшним днем.

Он повернулся и снова направился к рабочим.

Ему и не приходило в голову, что он оставил ее в сильном волнении. Она сжала пальцы, чтобы они не дрожали.

Семья.

Уже осталось совсем мало времени до того, как Джеффри и его няня прибудут в Балтимор. С каждым уходящим часом Маргарита все больше хотела видеть сына. Но его присутствие принесет с собой массу проблем. Она не станет отрицать, что Джеффри — сын Брэма, она и не собиралась даже пытаться это делать. Но также она была уверена, что объяснить Брэму причины, по которым она скрывала от него существование сына, будет самым сложным.

Маргарита надеялась, что Брэм простит ее за то, что она не рассказала ему о сыне. Он должен понять, почему она так постоянно беспокоится о мальчике. Джеффри всегда был таким чувствительным, и она так боялась говорить с ним о реальном положении вещей, так все время берегла его. Согласится ли Брэм признать, что все ее действия были действительно лучшим выходом из данной ситуации?

Кроме того, она не знала, как Брэм воспримет приезд мальчика. Как только они встретятся, Брэм сразу поймет, что Джеффри — совсем не тот ребенок, о котором он всегда мечтал. Он никогда не будет носиться по холмам на лошади, одевшись в кожу, как это делали Брэм и его братья. Он никогда не будет разбивать сердца соседских девчонок. А вдруг его физическая неполноценность заставит Брэма отослать их обоих обратно?

А может быть, он примет Джеффри как своего сына?

Она закрыла глаза. Ей оставалось только молиться.

Пожалуйста. Пожалуйста, пусть так все и будет.

Через неделю Маргарита почувствовала, что их перемирие с Брэмом стало довольно прочным. Ее муж действительно пытался сделать их жилище более комфортным, и ее занятия в розарии его матери тоже облегчили на какое-то время их взаимоотношения. С каждым новым днем их совместное будущее казалось все более реальным. Маргарита вовсе не ждала никаких счастливых дней, она просто все более уверялась в том, что Брэм говорил правду, когда заявил, что никогда не отпустит ее.

Она была его собственностью. Мысль об этом была не очень-то заманчива. Иногда ей казалось, что его чувства к ней сходны с его отношением к лошади или к ружью. Он хотел ее. Их ночи, проведенные вместе, были посвящены и любви. Но ей казалось, что для того, чтобы быть вместе, недостаточно одной страсти. Ей хотелось строить свои отношения с ним не только на физическом притяжении. Она надеялась, что то хрупкое доверие и понимание, которые они когда-то испытывали друг к другу, еще вернутся.

— Благодаря тебе, Маргарита, сад действительно преобразился, — низкий голос вывел ее из задумчивости. Она всегда испытывала жар, когда рядом находился Брэм.

Она обернулась, заслонив лицо руками от солнца, чтобы увидеть своего мужа. Маргарита не могла бы объяснить, как при виде него каждый раз ее пульс учащался.

— Ты думаешь, разница уже заметна?

Брэм оглядел гравиевые дорожки, выровненные, заново вскопанные клумбы, освобожденные от сорняков. Безусловно, работа была не из легких, но ей помогал мальчик, которого Брэм нанял на несколько часов в день. Уже так много было сделано, посеяно, вскопано, очищено, что нельзя было откладывать на весну, ее старания были очень заметны.

— Ты проделала огромную работу. Если кусты не зацветут, нужно будет удобрить землю.

— Они зацветут, — сказала она с уверенностью и поднялась на ноги. Споткнувшись, она наступила себе на юбку, и он подошел и поддержал ее. Она ощутила, как от этого легкого прикосновения по ее телу побежали искры. Глядя на Брэма, она пыталась угадать, знал ли он, как легко ему удавалось воздействовать на нее, как просто рядом с ним она забывала, что должна была держать себя в руках и делать все для того, чтобы ее сердце не выпрыгивало из груди, когда он был поблизости.

— Кажется, скоро у нас будет дом, — сказала она, чтобы направить свои мысли в более безопасное русло. Она смотрела на обломки, отнесенные подальше, и на оголенный каменный фундамент.

— Да. Правда, он не будет похож на предыдущий. Однако я обещал Мике, что дом будет красивым.

— Ты получал от него какие-нибудь вести? — поинтересовалась она, думая, что Брэм будет слать брату регулярные отчеты о восстановлении Солитьюда.

Брэм ответил уклончиво.

— Нет, с тех пор, как он прислал мне телеграмму. Но я думаю, что он занят. Он ремонтирует сейчас дом своей жены. Когда я закончу восстанавливать Солитьюд, то приглашу их приехать к нам в гости, на настоящий семейный праздник. Следующим летом, думаю, — он посмотрел на нее. — Когда твои розы как раз будут в самом цвету.