Она хотела было ответить ему, но замолчала, заметив, что они привлекают внимание посетителей кафе. К счастью, они с Брэмом заказали себе столик, ближайший к выходу, скрытый от взглядов окружающих разросшимся клематисом. Окно напротив давало им возможность полюбоваться видом цветущего палисадника.

Следы войны были повсюду. Несмотря на то что скатерти были накрахмалены, а столовое серебро начищено, Маргарита уловила эту послевоенную атмосферу всеобщего возрождения и восстановления. Она вспомнила свой розарий в Солитьюде. Постепенно, под ее опекой, он разрастется и зацветет.

Брэм помог ей снять пелерину.

— Какое прекрасное платье, Маргарита, — шепнул он ей на ухо.

— Спасибо.

— Если бы я знал об этом раньше, я бы более рьяно настаивал на том, чтобы ты чаще носила черное. Впрочем, ты можешь одеваться в любой цвет, я всегда буду в этом на твоей стороне.

Его слова ее взволновали, она пожалела, что они находятся в публичном месте, иначе она бы повернулась, обвила его шею руками и…

— Мадам!

Официант пододвинул ей стул.

Как только они уселись, им подали огромные меню в кожаных переплетах, и Маргарита растерялась, увидев цены. Ей было приятно, что можно было заказать французские блюда, и Брэм тотчас попросил по огромному бокалу красного вина к обеду.

Как только официант удалился, они погрузились в теплую бархатную тишину, но ни Маргарита, ни Брэм не испытывали неловкости из-за молчания.

— Я чувствую себя виноватой, — сказала она, оглядываясь и замечая среди обедающих очередную знаменитость.

— Почему?

— Такие траты.

— Ты думаешь, я не в состоянии оплатить все это? Разве я говорил тебе когда-нибудь, что у меня мало денег?

— Не знаю, что и подумать.

Его взгляд стал жестким, пальцы с силой обхватили бокал с вином.

— Скажи мне, Маргарита, правду. Ты вышла за меня, думая, что я богат?

Она не могла ему лгать.

— Нет. Я не питала никаких иллюзий. Ты был вторым сыном. Солитьюд должен был принадлежать Мике. Но мне было все равно.

— Тогда почему?

Она пожала плечами:

— Я почувствовала себя влюбленной.

— Ты и на самом деле любила меня?

Его вопросы заставляли ее сердце то останавливаться, то вновь биться с ужасной силой. Но последний заставил все ее тело задрожать.

Боясь его напора, она перешла на шепот.

— Мы обязательно должны все это выяснять прямо сейчас? Прошлое навсегда осталось позади. Мы оба наделали массу ошибок. Неужели мы должны испортить себе вечер, вспоминая каждую из них?

Она молча ждала его ответа, чувствуя, что не в состоянии рассказать ему о Джеффри. Не здесь. Не при людях.

Он откинулся на спинку стула, и она почувствовала себя в безопасности.

— Ты права. Мы будем сегодня только развлекаться. Однако ответь мне еще на один вопрос. Если бы я тебя отпустил сегодня вечером… Ты бы ушла от меня?

Вопрос прозвучал, словно выстрел, она сильно растерялась.

— Что?

— Если бы я сказал тебе, что ты можешь уйти, что я, если хочешь, аннулирую наш брак, и что мы больше никогда не увидимся, ты бы согласилась?

Почему он спрашивал ее об этом теперь, когда ответ был слишком прост? Несколько дней назад она бы согласилась на это без колебаний, не желая участвовать в его тихой жизни, не желая быть его женой.

Неужели ей не хватало храбрости? Неужели она могла бы оставить его теперь, избегая всяческих объяснений с ним? Могла ли она покинуть его, даже если бы не было этой пары недель, могла ли обойтись без его страсти, его заботы?

— Твой ответ, Маргарита.

— Да. — Это слово она будто исторгла из самой глубины своей души, и не потому, что это был честный ответ, а потому, что он казался ей более благоразумным.

— Тогда я верю, что ты теперь со мной не из-за денег.

Она поняла, что он имел в виду, и ее глаза наполнились слезами.

— Ты хочешь сказать, что подозревал, будто я… была с тобой… из-за денег?

— Эта мысль приходила мне в голову. Но, несмотря на твой новый гардероб и изменения в нашем амбаре, ты осталась при своем.

Она скомкала свою салфетку и швырнула ее на стол. Но когда она вскочила, Брэм стал откровенно разглядывать ее грудь.

— Ты не должна винить меня за этот вопрос, Маргарита.

— Ты подлец.

Это заставило его лишь рассмеяться.

— Раз я уже задал этот вопрос, не станем больше возвращаться к нему.

Маргарита снова села.

— Ты не смеешь подозревать меня.

Она точно не знала, должна ли она радоваться или злиться.

— Ты моя, Маргарита. Навсегда.

— Почему же? — она была сильно раздражена. — Если ты меня так ненавидишь…

— Я не ненавижу тебя, Маргарита, — сказал он медленно, словно удивляясь собственным словам. — Иногда ты бываешь не в себе, иногда ты очень злишься, но то, что я испытываю к тебе, не похоже на ненависть.

— И все же ты однажды ненавидел меня.

— Да. Но вскоре это ушло, и я почувствовал нечто иное.

— О! — его слова привели ее в чувство, она ощутила внезапную слабость.

Ей очень хотелось, чтобы он продолжал ей говорить о своих чувствах, но вместо этого он сказал:

— Ты сегодня красивее, чем когда бы то ни было, Маргарита.

— Это платье.

Он покачал головой.

— Нет, ты сама стала такой. И не только внешне. Ты никогда не была такой беспокойной, такой… нервной…

— Ну, большое тебе спасибо, — она попыталась отдернуть руку, но он сильно ее сжал.

— Я хотел сделать тебе комплимент. Ты стала более осторожной, более замкнутой. Но совершенно не потеряла свою внутреннюю силу. Словно ты нашла для себя смысл жизни.

Она затихла.

— Какие секреты счастья ты открыла, Маргарита? Пока я был на войне, у тебя была возможность увидеть другую жизнь. Что ты делала все эти годы?

Она ответила на это тоже вопросом:

— Неужели твой собственный опыт так ужасен, что ты не смог ничего найти для себя, Брэм?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— До сих пор было так.

Его ответ поразил ее, и когда она хотела что-то сказать ему, за спиной у нее вдруг раздался голос официанта:

— Пардон…

Момент был упущен, и Брэм тихо сказал ей:

— Позже. Мы поговорим об этом, когда вернемся домой.

И все же Маргарита понимала, что еще не настало время, чтобы открыть все карты.

— Я думаю, нам надо куда-нибудь сходить, — сказал Брэм, когда они вышли на холодную ночную улицу.

— В театр? — неуверенно спросила она.

— Да, куда-нибудь в этом роде.

Его рука нежно обнимала ее за плечи, он вел ее вниз по улице, туда, где газовые фонари освещали площадь перед императорским театром Уилтона. Уже внутри Брэм получил у распорядителя два билета с золотым обрезом и наклонился, чтобы о чем-то попросить его. Пожилой джентльмен кивнул и направился к Маргарите. Он подал знак мальчику-швейцару, чтобы тот помог Маргарите снять ее накидку. Он слегка надорвал билеты, прежде чем снова отдать их Брэму. Брэм повернулся и передал их ей.

— Вот. Я знаю, что женщины любят сохранять что-то, напоминающее им о подобных мероприятиях.

— А мужчины? — спросила она. — Что они сохраняют?

Улыбка слегка тронула его губы.

— У мужчин интересы менее материальны.

Она удивленно приподняла одну бровь.

— А именно?

— Им хочется сохранить в памяти то, как выглядят те или иные вещи, и как они пахнут, — он снова улыбнулся, — и каковы они на вкус.

Колени Маргариты задрожали, и она не была уверена в том, что может дальше двигаться. Она была благодарна ему за то, что он взял ее руку и повел наверх, по правой лестнице.

Брэм привел ее в отдельную ложу, и она с удовольствием огляделась. С этого места хорошо была видна сцена, можно было разглядеть декорации в мельчайших подробностях, игру красок, густоту теней, отбрасываемых предметами в лучах газовых светильников.

— Что мы будем смотреть? — спросила она, когда Брэм обнял ее за плечи.

— Мелодраму.

— Мелодраму? — переспросила она в восторге. — Как хорошо. Не какой-нибудь глупый балет или оперу, но что-то истинно американское, забавное и одновременно трогательное.