— Теперь я знаю, — ответил я. — И здесь хреново. — Раштон не ответил, поэтому я добавил: — С Земли звезды мне нравятся. Но на станции, когда какая-нибудь машина откажет, и ты не сможешь дышать… Или когда шлюзовая камера сломается, и все окажутся в полной жопе… Я не понимаю, как кто-то может хотеть сесть за штурвал Ястреба, когда там между тобой и вакуумом, который в случае чего вывернет тебя наизнанку, будет еще меньше защиты.

«Все пилоты Ястребов — чокнутые», — говорил Хупер. А уж он-то в этом разбирался.

— Там красиво, — мечтательно вздохнул Раштон и повернулся к окну. — И мы гоняемся за звездным светом.

Его восхищение коснулось меня легким дыханием, но я отпихнул его подальше.

— В космосе происходит много дерьма. И это дерьмо убьет нас всех. — Я уставился в потолок и прерывисто вздохнул. В голове опять всплыл сон: я, подвешенный в темноте и холоде, ожидающий удара. — Мне нравится ощущать землю под ногами, чувствовать на спине солнечные лучи и знать, что я могу дышать вволю.

Он стиснул мою руку.

— Солнце — ведь тоже звезда. Так что ты тоже гоняешься за звездным светом.

— Я ни за чем не гоняюсь, — возразил я. — Я просто хочу отслужить и вернуться домой.

Мы полежали молча, а потом Раштон повернулся ко мне и скользнул ладонью под мою футболку.

— Какого черта? — Я попытался вывернуться.

Он прижал руку к моей груди.

— Просто закрой глаза на минуту, Гаррет. Не пугайся.

Не пугаться? Да он, мать его, шутит?

— Просто закрой глаза, — попросил он, и я услышал в его голосе улыбку. Правда, не уверен, что я ей поверил. — Я не собираюсь на тебя набрасываться.

— Как скажешь, — пробурчал я, желая, чтобы сердце не колотилось так быстро.

— Закрой глаза, — повторил он.

Я неохотно зажмурился и сказал себе, что, если понадобится, запросто его скину. Если захочу. Черт.

Он раздвинул пальцы, и у меня закололо кожу. Дыхание застряло в горле, а член зашевелился. Черт. Черт, черт, черт. Тысячу раз черт.

— Не пугайся, — повторил Раштон, обжигая дыханием мое ухо. — Просто чувствуй.

Я сглотнул. Он вовсе не удерживал меня силой, так почему же я не мог пошевелиться? Какого хрена со мной происходит? Я прошелся языком по пересохшим губам и тут же пожалел об этом. Что если он сочтет это приглашением? Вдруг он меня поцелует? Хочу ли я, чтобы он поцеловал меня?

— Просто чувствуй. — Его голос звучал едва слышно.

Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. А выдохнув, понял, что сопротивление оставило меня вместе с воздухом.

Меня окружала темнота, но на этот раз мне не было страшно. Повернувшись, я заморгал, и в ресницах застряли лучи света. Света звезд.

Я прижал к окну ладонь, растопырив пальцы.

Здесь было так красиво. Я смотрел в черноту, и она словно разворачивалась передо мной. Слой за слоем. Темно-синий, фиолетовый, оранжевый и белый. Как калейдоскоп, только я не крутил его в руках. А медленно кружился посреди бесконечности. Столько цвета. Такая красота. Настоящее откровение.

Я надавил ладонью, и окно под ней прогнулось. Словно кожа.

Я был в капсуле. Плыл посреди космоса в капсуле Безликих. Окруженный странной молочной жидкостью, которая наполняла мои легкие. И я не боялся. Почему я не боялся?

— Чувствуешь?

Мне показалось, что голос доносится откуда-то издалека.

— Да. — Я вздохнул, повернув голову к цвету. Я был таким маленьким, меньше пылинки на безбрежном кипящем котле мироздания. И я не боялся, потому что был его частью. Что бы ни случилось, я не боялся.

Я плыл, слушая собственное сердцебиение, широко распахнув глаза.

— Хорошо, Гаррет, — прошептал Раштон мне на ухо. — Все хорошо. Теперь можешь вернуться.

Хорошо.

Это было все равно что медленно очнуться ото сна.

Я несколько раз моргнул и уставился в потолок. Повернув голову, я увидел совсем близко лицо Раштона. Я чувствовал его дыхание на своих губах.

— Что это было?

Он слегка улыбнулся.

— Воспоминание.

— Я думал, что в капсуле ты был без сознания, — прошептал я. Я не мог оторвать взгляд от его губ. Они снова изогнулись.

— Это сложно объяснить. Иногда я открывал глаза. Я не то чтобы бодрствовал, но все же видел.

— И тебя это не пугало? — спросил я.

Он покачал головой и поднял руку, чтобы откинуть волосы с лица.

— Нет. Я знал, куда лечу. Знал, что Кай-Рен позаботится о том, чтобы я туда добрался.

При упоминании Безликого мне стало не по себе. Я отодвинулся.

— Прости, что вырезали тебя. Мы понятия не имели.

Он пожал плечами.

— Это неважно.

— Я думал, ты мертв, — сказал я, вдруг вздрогнув.

— Я просто спал, — ответил он и снова потянулся к моей руке.

Послышался треск электричества, и я опять передернулся, задумавшись, на что будет похоже, если мы прижмемся друг к другу, кожа к коже.

И, наверное, он услышал эту мысль, потому что глаза его широко распахнулись.

— Прости, — пробормотал я, отвернувшись.

— Все в порядке, — отозвался он, устраиваясь рядом со мной.

Скорее всего я даже не в его вкусе.

Прежде чем я успел подумать, откуда взялась эта мысль, он ответил:

— Как знать.

Черт. Я выпрямился, вырвал свою руку из его пальцев и ушел в ванную. Захлопнув дверь, я опустил туалетное сидение и, трясясь, уселся на него.

Черт, черт, черт. Да что со мной такое? Я не гей. Не гей. Не гей. Так откуда этот стояк?

— Гаррет?

Я вскинул голову:

— Дай мне минуту.

— Я вхожу. — Подождав немного, он открыл дверь и нажал на выключатель — я заморгал от света флюоресцентных ламп, залившего комнату. Здорово. Как там было у Шекспира? «Как? Самому мне освещать свой стыд? Ах, он и без того уж слишком ясен»^[1].

Он поднял брови.

— Да, я читал Шекспира, — пробурчал я. — Удивлен?

— Немного, — признал он.

Может, я и бросил школу в двенадцать, но у нас были книги. Шекспир принадлежал матери. Папе нередко приходилось продавать что-нибудь из них, но Шекспира мы сохранили. Отец говорил, что любой уважающий себя человек должен его прочитать. И мне нравились трагедии, пусть я и не каждое слово понимал. Отец обожал хроники, а мать, по его словам — сонеты. Ее любимым был тот, что про любовь, которая не меняется. «Она звезда, и моряку сквозь мрак блестит с высот, суля приют счастливый»^[2]. Похоже, Шекспир тоже гонялся за звездным светом.

— Ну, мы на севере не все безграмотные нищеброды, — сказал я Раштону.

Тот слабо улыбнулся:

— А мы на юге не все попивающие латте педики.

Туше, чтоб его.

Он вздохнул и опустился на корточки рядом со мной.

— Я тебя понимаю.

— В этом и проблема, — проворчал я.

Он наморщил нос.

— С Кай-Реном поначалу было то же самое. Потому что он знал все, знал, о чем я думаю. И это было ужасно. Я пытаюсь сказать, что тебе незачем бояться, если в голову вдруг придет какая-нибудь чушь. Я был на твоем месте. Я не стану думать о тебе хуже.

Я вызверился на него.

Ля-ля-ля-ля-ля. Ну и о чем я сейчас думаю, придурок? Не о сексе. Вот черт.

Раштон расхохотался, запрокинув голову.

— Гаррет, ты меня убиваешь!

— Пока нет, — заметил я, — но подумываю об этом.

— Мне очень жаль. Правда. Я понимаю, каково тебе, и мне жаль, что нам приходится это делать.

— Ты не виноват, — пробормотал я, слегка расслабившись. Может, бояться и нечего. Я ведь могу надеяться, что он не выболтает все мои секреты? К тому же мы все равно скоро умрем. Не то чтобы это меня успокаивало. Но… спасибо, Господи, и за малые милости.

Раштон встал и взял меня за руку.

— Так что, попробуем поспать?

— Хорошо, — кивнул я, поднимаясь.

Мы направились в спальню. Он снова лег у окна.

Я засунул под голову подушку.

— Слушай, спасибо за сегодня.

Мне не нужно было объяснять ему, что я говорю о показанных им воспоминаниях.

— Все нормально.

— Космос всегда пугал меня, — вымученно улыбнулся я. — Может, теперь эти кошмары оставят меня в покое?