— Что? — фыркнул я. — Он весь из себя благородный и порядочный, стоит только познакомиться с ним поближе?

— Безликих нельзя судить по нашим стандартам, — ответил Кэм. Зеленые глаза встретились с моими. — Он благороден — в их представлении. Но это не мешает ему считать нас ничтожествами.

Я отодвинулся и вспомнил ощущение прохладных, нежных пальцев Кай-Рена на своей… Кэма… подрагивающей плоти.

— Мне так не показалось.

Губы Кэма едва заметно дрогнули.

— Ну хорошо, он считает вас ничтожествами. Меня он повысил до положения послушного щеночка.

Я сглотнул.

— Ты не должен так говорить. Это не смешно.

Он вскинул брови:

— А по-моему, забавно.

В животе заворочалась тревога. Как инстинкт, который подсказывает тебе, что что-то не так, хотя ты еще не сообразил что. Как когда ты остаешься в душевой один, а потом слышишь скрип двери… и слабая дрожь беспокойства превращается в дурное предчувствие, стоит тебе обернуться.

— Что? — Его улыбка померкла.

— Тебе лучше заткнуться, ЭлТи. — Я сощурился и запихнул тревогу куда подальше. Понял я не сразу. А потом все медленно, но верно сошлось, и стало ясно как день, а я почувствовал себя идиотом за то, что сразу не заметил. — Потому что пока ты читал, то не дотрагивался до меня, и твое сердце сбилось с ритма. Я слышу эхо, и оно слишком быстрое. У тебя снова упало давление, а как результат рефлекторная тахикардия.

Его глаза расширились.

Я лег на живот рядом с ним и скользнул ладонью под серую футболку. Закрыв глаза, я поборол знакомое головокружение, которое всегда сопровождало процесс, который я про себя начал называть переподключением. Я ведь его батарейка как-никак.

— Нужно было сказать мне, что происходит.

Последние несколько дней мы экспериментировали. В конце концов больше заняться все равно было нечем. Кэм теперь держался без моих прикосновений все дольше и дольше, иногда почти по часу. Он становился сильнее с каждым днем. А меня это подозрительно мало радовало.

— Я сам не понял, — вздохнул он. — Решил, что просто устал. Даже не подумал.

Я покачал головой:

— Ты должен сообщать мне обо всем, даже если считаешь, что это неважно. Док говорит, пациенты совсем в этом не соображают.

Я гладил его по спине, нащупывая напряженные мышцы. Мне нравилось прикасаться к нему, и я знал, что ему тоже нравятся мои прикосновения. С того раза, три дня назад, когда я дрочил, лежа рядом с ним, мы ничего такого не делали, несмотря на то что оба хотели. Вместо этого мы держались за руки, спали в обнимку и неловко натыкались друг на друга в душе.

Кэм положил подбородок на скрещенные руки.

— Ты мог бы стать врачом, — сказал он. — Ты умнее, чем показываешь.

Я хмыкнул:

— Но это не значит, что мне хватит для этого мозгов. И отсосите, но я не собираюсь отдавать армии еще пять лет своей жизни.

— Разве это было бы так уж плохо? — спросил он, в уголках губ затаилась дразнящая улыбка.

Мои брови взлетели, и я покраснел. Он имел в виду вовсе не пять лет.

— Это просто устойчивое выражение.

— Ты мог бы стать офицером, — сказал он и перестал улыбаться. — Им платят лучше.

— Меня это не интересует. У меня еще семь лет, если, конечно, Безликие не сотрут нас с лица космоса, а потом я возвращаюсь домой.

Я уставился в окно, рассеянно гладя его по спине.

— Из тебя получился бы замечательный доктор, Гаррет.

— Хватит, — пробурчал я.

Значит, он еще не понял по моим снам или мыслям. Не понял, потому что мой разум сам собой отгораживался от этого. Дело было не в том, что я скучал по Земле или родным. Даже не в том, что я ненавидел армию.

Теперь я больше не мог не думать об этом.

У моего отца не было семи лет. Он был болен. Целая жизнь на фабриках и заводах, когда дышишь испарениями, не прошла бесследно. Там многие заболевали. И сценарий всегда был один и тот же. Когда они начинали кашлять кровью, у них оставалось от силы лет пять, а папа болел давно. У него, наверное, не было и года.

Он, конечно, более-менее позаботился о Люси. Его подруга Дэниз согласилась приютить ее. Когда это случится, каждый заработанный мной вшивый доллар будет отходить Дэниз, и я знал, что этого все равно не хватит. Чтобы жить в Копе, мало низкого жалованья. Мне надо было быть там. И если бы имелся хоть какой-то способ вырваться с Защитника-3, я бы воспользовался им в тот же день, когда получил письмо отца.

Кэм обеспокоенно наморщил лоб и коснулся моей руки.

— Он ходил к доктору?

Как будто все было так просто! Я нахмурился.

«В Копе нет врачей, городской мальчик».

Он залился краской.

— Прости.

— Забей, — отмахнулся я. Он напрягся под моими пальцами, и это бесило больше всего — он будто считал меня уродом, не способным принять извинения. — Я бросил школу в двенадцать, ЭлТи. Да кто ты такой, чтобы называть меня умным? Кто ты такой, чтобы спрашивать, ходил ли мой отец к доктору, будто это могло просто вылететь у него из головы? Ты ни черта не знаешь о моей жизни.

Я попробовал отстраниться, но он перехватил мое запястье и потянул на себя.

— Пусти, ублюдок! — Я попытался ударить его локтем, но он умудрился уклониться, а потом вывернулся так, чтобы я не смог заехать ему коленом по яйцам. Похоже, курс начальной военной подготовки он помнил гораздо лучше меня, ну, само собой, Камерон Раштон же само совершенство, многообещающий золотой мальчик, так? Так ведь писали на всех плакатах. Интересно, что бы они сказали, если бы знали, что ему нравилось трахаться с Безликим?

Он придавил меня к кровати и сел верхом. Его глаза горели.

— Вот так, да? Теперь ты бросаешь это мне в лицо?

— Ты не можешь повлиять на свои сны, — прорычал я, пытаясь вырваться. — А я — на свои мысли!

Он прижал мои запястья к матрасу, больно впиваясь пальцами.

— Мне жаль, что ты застрял у меня в голове, Гаррет, жаль, что я не вырос в какой-нибудь захудалой дыре, о которой никто никогда не слышал.

Я продолжал вырываться. Мне хотелось съездить ему по наглой роже.

Он еще крепче стиснул мои запястья.

— И мне жаль, что у меня никогда не было суки-мачехи, которой бы нравилось раздавать затрещины направо-налево и называть меня идиотом. Жаль, что я никогда в жизни не голодал. Жаль, что тебе пришлось бросить школу, чтобы присматривать за сестрой, и жаль, что твой отец болен.

Я вскинул бедра, чтобы спихнуть его с себя, но все было бесполезно.

— Жаль, что тебя призвали, — продолжал он, — и жаль, что тебя изнасиловали в душевой. И жаль, что ты не можешь вернуться домой.

Все желание драться улетучилось из меня, как гелий из дырявого шарика, пока я слушал этот жалкий перечень собственных несчастий. Я зажмурился. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я плачу. Разве он не достаточно еще меня унизил?

— Просто слезь с меня, пожалуйста.

— Нет.

Я распахнул глаза.

Он навис надо мной.

— А еще мне жаль, что тебе так не везет.

В этот момент я его ненавидел, но это не имело значения. Я запрокинул голову и встретил его поцелуй, сначала почувствовав только горячее дыхание, а потом его губы встретились с моими. В этот раз нежностью он не отличался. Это был голодный глубокий поцелуй — достойный ответ на мою злость. Его язык ворвался в мой рот, и я ему позволил. Даже больше. Я приподнял голову, чтобы лучше распробовать его вкус.

Было здорово. Здорово лежать под ним, почти не в силах пошевелиться, когда его пальцы стискивали мои запястья, придавливая к постели. Мой член затвердел, и Кэм замычал. Звук отдался вибрацией во рту. Я охнул, хватая воздух.

— Брэйди, — прошептал он, оставив мой рот и исследуя губами шею, изредка аккуратно прихватывая зубами. — Не надо меня ненавидеть.

Я застонал и выгнулся. Наверное, стоило бы уже сообразить, что это вовсе не ненависть.

Он провел губами по моему подбородку, потерся о мой член пахом, и я застонал снова.

— Мне нужно кончить, ЭлТи, — с трудом прохрипел я. — Если ты продолжишь, я не!..