На записи было видно, что все на говнолете понимали, что их ждет. Камерон Раштон и второй пилот бросили кабину и раздали всем оружие. А потом они впятером стояли и ждали, что, наверное, было самым ужасным.

В правом нижнем углу на записи шел обратный отсчет. Безликим понадобилось три минуты сорок шесть секунд, чтобы вскрыть обшивку говнолета. А потом они оказались внутри: три высоких фигуры с ног до головы в черном, похожие на тварей из ваших кошмаров. Их было не остановить.

И за какие-то доли секунды они убили всех… кроме Камерона Раштона.

На тактической вводной нам показали запись целиком. Лучше бы не показывали, уроды. На записи не было звука. Не знаю, потому ли что она оказалась испорчена или потому что инструкторы просто не хотели напугать нас до усрачки, заставляя слушать крики Камерона Раштона. Потому что он кричал. Беззвучный ужас с открытым ртом.

— Трусло, — вякнул кто-то, но голос его дрожал.

А я просто смотрел на лицо Камерона Раштона и пытался не представлять, что это происходит со мной.

Он сопротивлялся, даже когда они убили всех остальных, даже хотя это было бесполезно. Безликие повалили его на пол, прямо на тела других, и вывернули ему руки. А потом они что-то сделали. Было плохо видно. Скорее всего что-то вкололи ему шприцем, или, может, под черными перчатками у Безликих прятались ядовитые когти, но Камерон Раштон внезапно перестал вырываться. И его снова подняли на ноги.

Его шатало. Все так же заведя руки ему за спину, его вытолкали за пределы охвата камеры, и он исчез.

Шли минуты.

Момент, когда корабль Безликих отстыковался от говнолета, можно было легко угадать, потому что все трупы мгновенно высосало в открытый космос, словно марионетки, которых внезапно дернули за ниточки.

На Земле эту запись крутили очень часто, по крайней мере отредактированную ее версию, потому что Камерон Раштон был симпатичным парнем и потому что его называли героем. А еще ее показывали, потому что некоторые люди говорили, что Безликие больше не вернутся, и станции — просто лишняя трата денег. В основном видеозапись использовали для рекламы, ту часть, в которой он еще сопротивлялся. «Угроза Безликих реальна. Поддержите оборону Земли. Купите облигации военного займа!»

Мне всегда было жаль семью Камерона Раштона, когда я видел эту рекламу. Кому захочется смотреть это снова и снова?

Я сделал еще глоток самогона и притворился, что неприятный привкус во рту у меня появился только из-за этого. Мы немного поиграли в карты, разговор вернулся к девушкам с большими сиськами, которых мы хотели бы трахнуть, и к уродам-офицерам, у которых на нас зуб.

Потом, как раз когда Купер рассказывал, что сделал бы с капитаном Керслэйком, представься ему шанс, дверь склада распахнулась, и в проеме показался Брански.

— Мать честная, парни! — Брански был тощим и жилистым парнем со сломанным носом и ямочками на щеках, когда он улыбался. Сейчас он был серьезен. — Вы слышали?

— О чем? — спросил Хупер.

— Твою ж… Парни! — Глаза Брански были широко распахнуты. — Раштон! Камерон Раштон вернулся!

— Да ты гонишь, — пробормотал я.

— Видел его собственными глазами, — сообщил мне Брански. — Я стоял у стыковочного отсека, когда его выгружали. Он в стазисе.

Мое сердце ухнуло.

— В стазисе?

Лицо Брански вытянулось.

— Или типа того. Черт, я никогда подобного не видел!

Скажи это кто другой, я бы не поверил, но Брански знал о том, что происходит на Защитнике-3 побольше офицеров. Он работал в главном хранилище и был тем, к кому все обращались, если им нужны были сигареты, выпивка, таблетки или другая контрабанда. Брански почти в одиночку заправлял всем черным рынком на станции.

Хупер рядом со мной беспокойно поерзал.

— Подобного чему?

— Он в воде или чем-то вроде, — пояснил Брански. — Но они говорят, что он жив. Не знаю как, потому что на вид он утопленник. И, боже, его кожа!

— А что с ней? — Голос Чезари был едва слышен.

Я сразу же вспомнил каждую слышанную мной страшилку про Безликих. Несмотря на то что никто не знал, на что они способны, это не мешало никому пытаться угадать. Это как страшные истории вокруг костра, только посреди непроглядно-черного космоса. Здесь всегда ночь.

— Они его всего исписали, — сказал Брански. — Это как татуировки или что-то типа того. И они, мать их, светятся.

— Что за бред, — буркнул я, хотя не знал, верить ли этому. Лучше быть циничным, чем легковерным, так ведь?

— Это правда, — возразил Брански и медленно покачал головой. — Я никогда еще такого не видел.

И выражение его глаз напугало меня до чертиков.

Глава два

Я пропустил физподготовку, но никто даже не заметил, потому что к тому времени, когда прозвучал сигнал к отбою, вся станция знала, что Камерон Раштон вернулся. В казармах все только об этом и говорили.

— Он не такой, каким его помнят, — сказал Мур, в одном полотенце выходя из душа. — Поэтому коммандер Леонски и не объявляет о его возвращении.

— Как это «не такой»? — спросил Микаллеф. Микаллеф был новеньким: щуплый шестнадцатилетний парень с неровными зубами и нездоровой бледностью.

В обычное время Мур не обратил бы внимания на новичка вроде него, но сейчас ему не терпелось рассказать обо всем. А может, не терпелось напугать Микаллефа до смерти.

— Безликие что-то с ним сделали, — наклонившись поближе и понизив голос, произнес Мур. — Они написали что-то прямо на его коже, салага! Он весь в каких-то каракулях!

Мур работал в стыковочном отсеке, так что, наверное, мог все это видеть.

Микаллеф побледнел еще сильнее, и, скорее всего, не он один вдруг ощутил, как далеко, очень далеко, все мы сейчас от дома. Кружимся посреди черноты как блесна на леске.

— Оставь его в покое, Мур, — вклинился Чезари, и он не просто защищал новенького. Все сейчас думали об одном и том же — Безликие вернулись.

Когда я получил приказ явиться в медотсек, парни в казарме покосились на меня со страхом и завистью, и мое сердце бешено заколотилось.

Я направился в отсек по одному из рукавов станции, ведущему из казарм к ядру. На внутреннем поясе располагались жилые модули, казармы, комнаты отдыха, столовая и спортзалы. Все важные органы Защитника-3 были сосредоточены в ядре. Здесь находились Купол, оперативный отдел, медицинский отсек, администрация и под всем этим техотдел и ядерный реактор. В ядре на каждом шагу попадались офицеры. К тому времени когда я добрался до отсека, рука у меня просто отваливалась, столько раз я отдавал честь.

Я никак не мог понять, зачем Док позвал меня.

Доку я всегда нравился. На самом деле его звали майор Лэйтон, но я называл его Док. Он позволял это всего нескольким своим ученикам, и я был, наверное, самым младшим. После вводного занятия он сказал мне, что сделает из меня хорошего медика, и все эти три года выполнял свою угрозу. Он говорил, что я достаточно умен, чтобы стать врачом, как он сам, но не настаивал. Он знал, что я не хочу оставаться в армии дольше, чем нужно, а если бы я сдал экзамен и стал офицером, мне пришлось бы служить еще по меньшей мере лет пять. Спасибо, уж лучше пусть мне почти не платят, но я уберусь отсюда при первой же возможности.

Когда он вызвал меня в медотсек, я решил, что мне опять придется латать какого-нибудь идиота, который свалился с гимнастической стенки и подвернул лодыжку. Такое случалось по меньшей мере раз в месяц. Это никак не могло быть связано с Камероном Раштоном, потому что у Дока под командованием было минимум пять других врачей, плюс толпа курсантов офицерской школы, которых он натаскивал. Я слишком мелкая сошка для чего-то столь важного.

Двери в отсек разъехались. На мгновение мне показалось, что тут никого нет; а потом из одной из карантинных палат появился Док. Он был крупным мужчиной. Пуговицы мундира на животе грозили вырваться из петель. Док был жутким ворчуном и постоянно хмурился. На первый взгляд казалось, что он едва ли способен ухаживать за больным, впрочем, как большинство военных врачей, но под этим угрюмым фасадом скрывался хороший человек. Док поздно попал в армию, после смерти жены, и его не волновали звания. Именно поэтому он мне так нравился.