Так противоестественно, что почти забавно. Она в опасности в миллиарды раз большей, чем любая, какую можно было надеяться испытать во плоти. У нее в распоряжении все рефлексы, все интеллектуальные способности, притом работают они в миллиарды раз быстрее.

И все это зря. Просто стыдоба.

― А яркость растет, — заметил Зулкифли.

Касс изучала результаты со всем доступным ей хладнокровием. Медленный, но неуклонный рост скорости образования частиц был очевиден и легко отличим от фоновых флуктуаций, маскировавших его на первых порах. Это могло означать только одно: барьер расширяется. У нее в памяти услужливо всплыли смехотворно натянутые варианты доброкачественного объяснения этого факта: например, фрактализация границы, позволявшая площади возрастать, а объему нововакуума — сокращаться. Если не принимать их во внимание, то становилось совершенно ясно, какой именно вакуум порождает наблюдаемые частицы. Тот, о котором она всегда думала, точно об элегантной, но непрактичной прихоти воображения, очаровательном мифическом звере, вызванном к жизни биоинженерным колдовством: избалованном, привыкшем к защите, неспособном и пяти минут продержаться вне клетки с прозрачными стенами. Теперь же, вырвавшись на волю, он безжалостно пожирал своего старого дикого сородича. Она призвала не одинокого беззащитного беглеца из несуществующего мира, но сам этот мир, и, похоже, он убедительно доказывает

, что может быть не менее самостоятельным и жизнестойким, чем ее собственный.

Райнци обратился к ней тоном сдержанным, но прямым.

― 

На случай разрушения Станции у нас у всех есть свежие резервные копии, и они сейчас на пути к Виро. А у тебя?

Она ответила:

― 

У меня есть запись памяти — там, на Земле. Но с тех пор больше ничего.

Пять лет, проведенных среди мимозанцев, могут быть потеряны.

Но это ведь уже произошло.

Она уже все это прожила.

Этого аргумента оказалось достаточно, чтобы заманить ее в

sac [21]

, но едва ли его хватит, чтобы примирить ее с потерей куда большей. Она наконец обрела себя новую, здесь, на Станции: стала иной, отличной от старой версии себя, приучилась существовать здесь и сейчас, рядом с мимозанцами. И теперь выходит, что та Касс, которая собралась с духом и впервые покинула Солнечную систему, Касс, которая пробудится от криогенного сна, может остаться неизменной. Все, чем ей придется довольствоваться, это сухая информация о гибели отважной странницы, которой она гак надеялась стать.

― 

В этом я помочь тебе бессилен, — признал Райнци. — Но я склонен думать лишь о том, как примириться с людьми, которых мы подвергли страшной опасности. — Мимоза располагалась на отшибе, вдалеке от цивилизации, однако запущенный ими процесс не остановится, не выгорит, не затухнет и не ослабеет на расстоянии. Вакуум — его лучшее топливо. Этот лесной пожар, бесконтрольно распространяясь, охватит тысячи миров: Виро, Медер и множество других. И Землю.

Касс глухо спросила:

― 

Как же?

― 

Если мы найдем способ остановить это, — ответил Райнци,

то не будет иметь значения, что сами мы обуздать его или даже известить кого-то еще не в силах. Мы можем утешаться разработкой верной стратегии. У нас есть значительные преимущества перед

ними —

как во временном разрешении, с каким к нам поступают потоки данных, так и в том, что мы на этом раннем этапе выступаем единственными наблюдателями происходящего. В то же время я должен признать, что совокупное население остальной Галактики безусловно превосходит нас в этих отношениях. Если мы найдем ответ, это значит, что и кто-то еще его найдет.

Касс поглядела на остальных. Она потерялась, оторвалась от корней. Она не чувствовала вины, не ощущала себя монстром. Мимозанцы очнутся на Виро, потеряв воспоминания за несколько часов, но в остальном невредимые, и пусть даже она лишила их родной обители, они и до начала опыта прекрасно понимали, с каким риском он сопряжен. Но если с потерей Квиетенера и Станции можно как-то примириться, осмыслить ее, то одна лишь попытка экстраполировать ее личные пикосекунды отчаяния и беспомощности на целые цивилизации рождала чувство нереальности происходящего. Следовало считаться с ужасной правдой, но она была далека от мысли, что поиск решения, не более правдоподобного, чем сон на полуденном солнцепеке, может быть верным занятием.

Дарсоно перехватил ее взгляд.

― 

Я

соглашусь с Райнци, — сказал он официальным тоном.

Мы обязаны это сделать. Мы должны отыскать контрмеру.

― 

Ливия?

― 

Я полностью согласна. — Она улыбнулась. — На самом деле я даже амбициознее настроена, чем Райнци.

Я

не склонна полагать, что мы не в состоянии справиться с этой угрозой сами.

Зулкифли сухо бросил:

― Я в этом сомневаюсь. Но мне хочется знать, что моя семья будет в безопасности.

Илен кивнула.

― 

Этого мало, что мы можем сделать, но это лучше, чем ничего. Я не собираюсь упиваться безысходностью и бессилием — по крайней мере, пока данные продолжают поступать сюда, и мы все еще можем искать в них ответ.

― 

Опасность не кажется мне реальной, — заметил Янн. — Виро в семнадцати световых годах отсюда, к тому же мы не можем быть уверены, что эта структура не распадется сама собой[22] еще прежде, чем доберется до стенок Квиетенера. Но мне бы хотелось выяснить, какой же это общий закон пришел на смену правилам Сарумпета! Двадцать тысяч лет мы считали их верными, подумать только! Кажется, пора придумать новую физику.

Касс повернулась к Бакиму. Тот передернул плечами.

― 

А что еще нам остается? В шарады играть?

Касс осталась в меньшинстве, да, впрочем, ей и так хотелось кому-то подчиниться. Больше всего она сейчас стремилась наложить руки на малейшее экспериментальное свидетельство того,

что катастрофу хотя бы в принципе можно обуздать. Даже если они потерпят неудачу, такой путь в небытие наверняка наименее отвратителен: до самого конца сражаться за повод для оптимизма.

Но все это чушь и самообман. За те несколько субъективных минут, что им остались, что вообще они могут поделать?

Она просто сказала:

― 

Мы не сможем. Мы успеем разве что выдвинуть смутное предположение, проверить его на результатах эксперимента, и на этом все закончится.

Райнци расплылся в такой широкой улыбке, как если бы она ляпнула что-то чрезвычайно наивное. Прежде чем он открыл рот для ответа, Касс уже догадалась, что именно упустила из виду.

И вспомнила, кем сейчас стала.

Он произнес:

― Именно так оно и обернется для большинства из нас. Но не стоит падать духом. Каждый раз, как мы потерпим неудачу, мы поймем, что иная наша версия должна будет проверить другую идею. И всегда будет оставаться шанс, что одна из них оказалась истинной.

605 лет после катастрофы на Станции Мимоза.

В согласии с его собственным выбором, разум Чикайи начал работать задолго до полной подгонки тела. Как только зрение сфокусировалось, он скосил глаза, переводя взгляд с мягко освещенной крышки колыбели на пухлый воскообразный матрикс, в котором вновь воплотился. Волны органайзеров перекатывались под полупрозрачной кожей вниз-вверх, как скопища подвижных синяков. Они искали дефектные клетки, а найдя, пожирали и перерабатывали, стимулируя полезные к миграции и делению.