От Семена Николаевича ни на шаг не отходил Малышок. Точно так же, как от Вити Пенкина — Миша Калач. Без шапки, в расстегнутой куртке, которая от воды жестко коробилась на длинной спине. Малышок, где только мог, старался помочь своему начальнику. И подражал ему во всем. Так же, как и Семен Николаевич, кричал ребятам «разойдись!», обхватывал снежный ком и… падал, сопровождаемый взрывом смеха.

А погода уверенно шла на «поправку». Дул и дул над лугами теплый, как пар, ветерок. Он подтачивал толстые залежи снега на косогорах, быстро и начисто собирал его на раскатанных дорожках. Да и так уже на лугах все больше появлялось проталин. Тучи редели, поднимались выше и, клочковатые, вытянутые, похожие на больших сизых птиц, разбродно парили над ширью Кваркуша. Иногда меж ними прорывалось горячее ослепительное солнце. Тогда от лучей яркими бликами вспыхивали и сверкали ручьи.

Василий Терентьевич взбежал на бугорок, выпрямился, долго смотрел на луга. Телогрейка и брюки на нем — в лохмотьях, заросшие до неузнаваемости щеки запали. А глаза блестят радостно.

— Шабаш, ребята! Сегодня телят накормим, а завтра… завтра снегу не будет!

В окружении мальчишек к Василию Терентьевичу подошел Семен Николаевич, спросил:

— Сколько дней вы так старались?

— Как вышли из Кедрачей. Две недельки, в общем…

Ребята уже привыкли к тому, что Семен Николаевич все шутит, но в этот раз не услышали шутки. Он попробовал отжать полы своего бушлата, но неожиданно и порывисто наклонился к Грише-младшему, сильно подхватил его под мышки, поднял над головой и восторженно проговорил:

— Эх вы, людишки-муравьишки! Ведь вам в пионерском лагере надо быть! В Артеке!

Гриша ящеркой вывернулся из рук бородача.

— Муравьишки, а спасли ведь стадо! — вставил Василий Терентьевич. — Честное слово, спасли! Ура ребятам!

Испугался, метнулся прочь от дружного многоголосого «ура» пролетавший над лугом сокол, на Цепёле откликнулось эхо. Всех охватило озорное веселье, и Гриша-младший картаво заприпевал, прыгая по поляне, выбивая каблуками брызги:

Остальные ребята тоже не могли стоять так просто, бросали вверх шапки, приплясывали, приговаривали:

Неяркое теплое утро незаметно перешло в сверкающий звонкий день, и уже сам день начал притухать, блекнуть, клониться к ночи. Что время идет к ночи, по солнцу трудно определить — здесь, на Севере, оно даже в июне не поднимается высоко. Об этом напомнили как-то сразу притихшие птицы, закрывшиеся, как бы ушедшие в себя цветы марьина корня, синие тени, исчертившие полосами дальние склоны гор. Телята и кони уже не жадничали, неторопливо месили ногами разжиженный снег, выбирали травку помягче. И вот наелись, стали ложиться.

— Не-ет, так не пойдет! — забеспокоился Василий Терентьевич. — Земля сырая, холодная, чего доброго, обезножат!

Ребята теперь только тем и занимались, что поднимали телят, а они все ложились и ложились.

— В сарай их! — скомандовал Василий Терентьевич. — Хватит на сегодня!

Наташа с Ниной варят прощальный ужин — утром геологи уйдут. Жирный суп из свиной тушенки бурлит и пыхтит в ведрах на красном железе «теплушки», будоража аппетиты. Некоторые ребята уже держат в руках кружки и котелки. Наиболее терпеливые и любознательные окружили Семена Николаевича, расспрашивают про все самое интересное.

— Это, конечно, неплохо насчет вертолетов пастушьих, — соглашается он. — И телевизор походный для такого дела не мешает…

Семен Николаевич сидит у самой печки раздетый до пояса, просушивает свитер. Мальчишки восхищаются его атлетической мускулатурой, которая так и играет при каждом движении на витых руках и бугристой спине. Рядом — Малышок. Он тоже снял рубаху, выпячивает худую грудь…

— Конечно, легче будет пастухам с техникой, — повторяет геолог, встряхивая на жару свитер. — Пошли не туда телята — ты на вертолет — и за ними. Облетел, заворотил…

На куче полешков, ближе других к Семену Николаевичу, — Гриша-младший. Он не сводит с геолога глаз и не пропускает ни одного его слова. Шибко все это интересно — и про вертолеты, и про технику всякую. Значит, верно Натка говорила…

— А правда, что к нам сюда прилетит вертолет? — выбрав минутку, спросил Гриша.

— Правда.

— А можно тот, который прилетит, переделать на пастуший?

Семен Николаевич озадаченно поскреб бороду.

— Это, братец, надо узнать у летчиков. Вот прилетят — и спросишь. По-моему, можно!

— Вот бы здорово! Тогда бы никуда отсюда не поехал!

В эту ночь Гриша-младший долго не мог уснуть: все думал, как переделать вертолет на пастуший, где там поставить экран телевизора. Многое было непонятно. И непонятно, наверно, потому, что на вертолетах Гриша никогда не летал, а телевизоры видел лишь на картинках — их нет пока в селе.

Несколько раз мальчик приподнимался, хотел кое-что выяснить у Семена Николаевича. Но тот лежал далеко, и ползти к нему через спящих Гриша не решался.

«Ну ладно, утром все расспрошу», — загадал и натянул на голову одеяло.

Утром, когда Гриша проснулся, геологов уже не было. На столе лежал пакет, завернутый в полиэтиленовую пленку, на пакете — записка:

Не было в избушке и Василия Терентьевича: ушел, видать, провожать геологов.

— Ух, проспал! — досадливо почесал Гриша затылок. Подбежал, заглянул в окно.

Мимо плыли клубчатые пряди тумана. За ними то видно было изгородь у сарая, то не видно, и Гриша с минуту всматривался в эту завесу, под которой вилась к изгороди тропинка. Нет никого, ушли.

— Проспал! — горестно повторил Гриша.

Обулся, вышел на улицу. Возле дома бродил по луже в новых сапогах Петя. Осматривал глянцевитые голенища, любовно хлопал по ним ладошками. На лавке у стола сидел Миша Калач.

— Давно ушли? — опять о своем начал Гриша.

— В шесть или семь, — неопределенно ответил Петя, продолжая разглядывать сапоги.

Гриша присел к Мише Калачу, обидчиво напомнил и ему:

— Уж не могли разбудить!

Миша не ответил. Он наблюдал, как Петя «плавает» по луже.

— Не промокают? — любопытствовал Миша.

— Хоть бы капля! Вчера весь день в воде, сегодня…

— А я вот как знал, что мне эти придется донашивать, — сказал Миша и стал разуваться. — Все клеил, клеил за Витьку…

Стянул один сапог, сунул в него руку. Портянка с ноги сползла, и Петя с Гришей увидели на пятке у Миши большой волдырь.

— Что у тебя?

— Мозоль, не видите? Подкладка там мешается.

Петя сдвинул белесые брови, прикусил губу. Подошел ближе, еще раз посмотрел на Мишину мозоль и тоже стал разуваться.

— Скидывай другой сапог!

— Зачем?

— Скидывай, раз говорят! — и, не дожидаясь, когда Миша проморгается, надел его заклеенный сапог.

— Будешь носить новые, они не трут…

Было еще рано, но солнце уже выбралось из-за гор, обрушило потоки дымных лучей на луга. Туман заволновался и, редея, потянул в скрытую от солнечного света долину Цепёла. Там он устоится и в полдень всплывет над Кваркушем новым облаком. Так и рождаются здесь облака.

День начинался блеском, птичьими песнями, звоном ручьев.

Вышли из домика и Нина с Наташей. Прежде чем сесть, Наташа провела пальчиком по скамейке — нет ли чего мазучего — и лишь после этого осторожно присела, поддернув на коленках брюки.

Нина посмотрела из-под ладони припухлыми со сна глазами на прозрачную светлынь утреннего неба, на дымящиеся, розовые от солнечных лучей луга, сказала печально:

— Только разведрилось — и уезжать. Обидно как-то…