А враги не позволяли ему ни на минуту высунуться из воды; они все сужали круг, палеотерий беспомощно барахтался между ними, а они без передышки загоняли его своими хоботами под воду. Так сражались они всю ночь напролет, до зари. Наконец палеотерий всплыл брюхом кверху.

Тогда мамонты подняли головы и с торжествующим трубным ревом выбрались из болота, оставив в нем мертвого врага.

Из леса донеслись стоны хилобата, возвещавшего рассвет. Ленивец все еще продолжал стоять, опершись передними лапами о дерево: он так и не сдвинулся с места.

Победоносно разгромив внешних и внутренних врагов общества, загнав обратно в норы таившийся во мраке заговор, их величества пропели торжественный «Те деум»,[3] могучим трубным ревом приветствуя восходящее солнце, а затем удовлетворили свою жажду, напившись чистой речной воды.

Время до полудня они посвятили заботам о своем цивильном листе. Сборщиков налогов мамонты не держали, сами стряхивали иголки с хвойных деревьев, сами срывали метелки с лиственниц — так они покрывали свои дневные издержки. Дефицита у них обычно не бывало.

Днем, когда сильно припекало солнце и постоянно сидевшие на спинах мамонтов серебристые цапли-телохранители уже не в состоянии были отгонять от своих повелителей бесчисленные армады наглых шмелей и слепней, их величества возвращались в свой прохладный дворец для полуденного отдыха.

«Прохладный дворец» представлял собой большую круглую площадку, вытоптанную мамонтами в чаще пальм и шоколадных деревьев. Росшие вокруг гигантские раскидистые деревья сплетались над ней, образуя зеленый купол храма, покоившийся на тысяче живых колонн с коринфскими и браминскими капителями из пальм и хвощей.

Таков был царский дворец.

Их величества длинными хоботами с наслаждением втягивали в себя напоенный ароматом цветов кислород, выделяемый лесом: вероятно, отсюда и возникла у индийских султанов идея наргиле.

Мамонты проводили время в веселых развлечениях.

Перед ними с уморительными прыжками, пантомимой и клоунадой выступали четверорукие орангутанги — шуты первобытного мира, шестолазы и канатные плясуны. Были среди них великолепные акробаты и знаменитые жонглеры, которые подбрасывали в воздух орехи и ловили их на лету. И клоуны были отменные. Труппа имела при себе чудо-доктора — обезьяну, знавшую толк в листьях, которыми она, разжевав их, лечила раны от укусов. Артистам доктор был необходим.

Затем выступали певцы. Концерт первобытных соловьев, оперение которых превосходило роскошью одежду райских птиц, дроздов с павлиньими хвостами и птиц-флейт, навевал на царей сладкий сон, а в это время на колышущихся ветвях в гнездышках из перьев пара небесно-лазоревых голубей с золотисто-желтыми хохолками, воркуя, предавалась любовной идиллии, пестрая армия бабочек отплясывала волшебный танец, а проникавшие сквозь листву золотые лучи солнца освещали эту картину.

Потом всех начинали перекрикивать расположившиеся на ветках полчища попугаев. Они были неутомимыми ораторами. Устраивали на деревьях настоящие парламентские заседания. Их величества разрешали попугаям выговориться и, стоя, тихонько подремывали, делая вид, будто внимательно и серьезно прислушиваются к перебранке спесивых птиц.

Приходили и жалобщики, которых тоже надо было выслушивать. Гигантский сумчатый кенгуру пролезал под ветками, горестно мяукал: вот ведь беда у него какая, мало того что на поденщину надо ходить, так еще приходится двух малышей в сумке на груди таскать, пока не вырастут. Их величества снисходительно успокаивали беднягу: на следующий год, мол, все будет по-другому.

Приползал на животе первобытный муравьед, целовал руки-ноги их величества, просил разрешения припасть к стопам и полизать их, мол, из чувства покорности и благоговения, а кроме того, очень уж много прекрасных, крупных муравьев на них налипло. Их величества и его принимали с благосклонно опущенными хоботами.

Интересовались мамонты и успехами отечественной индустрии. Как продвинулась работа термитов, воздвигающих чудо-замок? Уже сотый этаж возводят они из превосходной твердой глины и извести, с тысячью коридоров, миллионом комнат. Потомкам на диво! А оса-потник, какую по счету крышу склеивает для своего просторного павильона? Удивительный это мастер, работает без инструмента, без помощи рук! Вполне заслуживает медали первой степени!

Крест в награду полагается и другому ремесленнику, пауку-ткачу, умеющему изготовлять восхитительные ткани из крученого шелка; ими были перевиты ветви царского дворца, и там застревали бессовестные мухи и слепни. Этот мастер поистине должен быть удостоен наградного креста «honoris causa».[4]

Змей тогда не водилось. Они наши современники. Это мы придумали дьявола.

Мамонты были избавлены от неприятностей, вытекающих из общения с ними.

После дня трудов и развлечений цари со всем своим двором отправлялись к соленому источнику, что было необходимо для правильного пищеварения.

Соль уже тогда была королевской монополией, у источников мамонты выставляли своих часовых, а прочая публика пользовалась лишь солеными озерами, платя за это определенный процент в виде получаемых в бок тумаков.

Здесь в сладких, вернее, соленых наслаждениях мамонты дожидались вечера, а когда он наступал, появлялись освещавшие ночь «светляки», и вместе с певучими «цикадами» самые выдающиеся ораторы-попугаи устраивали серенады при свете факелов.

Ночной лес заполнялся летающими звездами, и в глазах мамонтов отражалась яркая иллюминация прошедшего победного дня.

Отчего же этот прекрасный мир должен был погибнуть?

Оттого, что в нем кое-чего недоставало.

У природы есть вечные законы, нарушать которые не дано даже самим созидательным силам.

Созидательная сила сотворила поверхность земли прекрасной, богатой и великолепной. Была на ней пышная растительность, удивительные животные, во всем царил порядок.

И все же всю эту картину пришлось стереть с лица земли, ибо одно существо было забыто.

Существо, которое уничтожает деревья.

Имя ему — человек.

Человеческое тщеславие, пожалуй, сильно охладится, если человек осознает, что с самого начала он был необходим в мире лишь для того, чтобы помочь уничтожению деревьев.

Ибо это действительно было его самым первым делом.

Как только человек впервые заострил камень, превратив его в топор, он тут же начал истреблять деревья, и первый человек, хотя был еще гол и не мог соткать себе даже портянок, уже строил дома на сваях.

В период плиоцена ни одно живое существо не истребляло деревьев. Они росли одно на другом. Слои лесов под землей в шестьсот футов толщиной доказывают, что в течение веков один лес вырастал на остатках другого, и снова деревья погребали друг друга.

Но были и другие последствия, вызванные изобилием лесов.

Каждому человеку известно, что древесный лист — это легкие животных, только вывернутые наизнанку. Легкие поглощают кислород и выдыхают углекислый газ, а древесный лист питается углекислым газом и выделяет кислород.

Следовательно, в первобытном мире было в тысячу раз больше кислорода, чем сейчас, атмосфера почти целиком состояла из кислорода. Жизнедеятельность растений-гигантов превышала жизненную потребность животных в кислороде — звери были не в состоянии поглотить его целиком.

Вдыхание кислорода — истинное наслаждение для живых существ. Это убыстряет кровообращение, усиливает все эмоции: если бы вдыхать один только кислород, сладостное чувство разливалось бы по всем нервам, человек испытывал бы физическое блаженство, кислород вызывал бы у него постоянный экстаз, охватываюший тело и душу.

Кто из нас не видел, как в кислороде под стеклянным колпаком горит, полыхая, трут? Как зажженный в кислороде фосфор вспыхивает, искрясь, словно метеор, ослепляет, будто солнечный свет, и как бледно-синее пламя серы разбрасывает алмазные лучи?