Он смолк, понурился.
— Что я могу добавить? — сказала женщина, комкая батистовый платок. — Та же самая болезнь, «темная вода»… Муж погиб в Порт-Артуре, собственно, тогда и началось… Была у лучших окулистов Парижа, Лондона, Берлина, выбросила треть состояния, и все напрасно… — Она робко прикоснулась к большой коричневой руке Брагина. — Милый человек, Терентий Иванович. Может, я поступаю жестоко, но правда всегда милосерднее лжи… Не беспокойте семью, не убивайте силы на бесполезную ходьбу за тысячи верст. Отправляйтесь домой!
— Как же так? — растерянно бормотал Брагин. — Ведь я… ведь мне последнюю лошаденку, и ту пришлось продать… Куда ж я теперь?
Госпожа повернулась к воспитаннице, стоящей за ее спиной.
— Голубушка, в секретере пакет, подай сюда… Вот, милый человек, вам на дорогу и житье. Не поминайте лихом, прощайте… — Она откинулась в кресле, утомленно закрыла глаза, как бы отгораживаясь от всего на свете.
Зайдя за угол, отец разжал крепко стиснутый кулак.
— Ну-ка, глянь. Вроде и не деньги совсем…
У Егорки волосы поднялись дыбом: на отцовской ладони лежала новенькая, в радужных разводах, сторублевка. Точно такую он видел однажды в руках старосты Зарековского, собравшегося за покупками в Братск.
Но и сторублевка не обрадовала Терентия Ивановича. Он шел, тяжело передвигая ноги, с окаменелым лицом. Молча миновали Садовую, поднялись по Средней Пресне, свернули в Прокудинский переулок. У знакомых ворот стоял какой-то коротышка в сером, попыхивая папиросой. Егор мельком глянул на коротышку и тут же вспомнил, что тот топтался на этом же месте и вчера, когда наведался к хозяевам веселый кареглазый парень.
Молодой кузнец, голый по пояс, в брезентовых штанах, босой, умывался в глубине двора. Издали покивал постояльцам, спросил:
— Что нового, иркутяне?
— Велено ехать назад, — с усилием обронил Терентий Иванович.
Игнат кончил умыванье, крепко, докрасна растерся полотенцем, подошел, вынимая из кармана куртки что-то разлапистое, в искрах.
— А я вам трезубец отковал. Точь-в-точь, как рассказывали.
— Батя, острога! — вырвалось у Егорки. — Всамделишная! Насадил на шест — вся рыба твоя. И медведь не попадайся!
Кузнец потрепал его по плечу, немного помедлил.
— Зверье о двух ногах злее будет, — оказал он.
— Кенгура, что ли? — раскрыл рот парнишка. — Мимо в клетке провозили, видел. Но у нас таких не водится.
— Мал ты еще. Ну, идем чаевничать, сестренка блинов напекла.
Ночью отец, против ожиданий, спал спокойно, будто свалил с плеч непосильный груз. Не плакал, уткнувшись в ладони, не стонал, не скрипел зубами.
Утром Егорка открыл глаза, отца рядом не было. Он испуганно приподнялся на локте и замер — Терентий Иванович на ощупь двигал иглой, торопливо зашивал что-то в подклад зипуна.
— Ее? — оторопело спросил Егорка, имея в виду сторублевую. — А на дорогу?
— Не твоего ума дело. Вставай-ка лучше.
— Зачем?
— Ждет нас этапная контора. Одевайся, да поживей. — На лице Брагина-старшего проступило слабое подобие улыбки.
Теперь он шел на редкость проворно, поторапливал сына и вполголоса гудел:
— Чтоб я ту сотню потратил до Красного Яра? Да ни в жисть! Пускай берут на казенный кошт, и никаких гвоздей. Я, брат, законы знаю!
Но едва отец заикнулся о бесплатном проезде, старший чиновник этапного управления, на мгновенье оторвавшийся от бумаг, сухо отрезал:
— Шагай прочь, старик, не до тебя. Мы отправляем только арестованных. — Он обратился к писарю: — В Туруханский край всех перебелил?
— Имен десять осталось.
— Ох, как ты меня задерживаешь! Ради бога, позвони, что у них с партией? Готова, нет? — говорил он и рукой делал знаки служителям: лишних долой, долой…
Под их напором Брагины очутились за дверью.
— Ну-ну, — сквозь зубы пообещал кому-то Терентий Иванович и прямо у выхода сел на тротуар.
Минул час и другой. Стены домов, мостовая раскалились под солнцем, полыхали жаром, но Терентий Иванович так и не двинулся с места, лишь вполголоса посоветовал сыну:
— Накройся, да не торчи около, дуй в тенек!
Из окон высовывались писаря, пожимали плечами, прыскали в кулак. Несколько раз подходил городовой, трогал за плечо, бубнил:
— Эй, сермяга, пройди куда-нито, — и, не дождавшись ответа, брел на свой перекресток.
Вокруг Терентия Ивановича шумела суетливая городская жизнь. Люди спешили мимо, задевая слепого, чуть не наступая ему на ноги, дважды припускал короткий, но частый дождь, а он темнел неподвижной глыбой, вперив куда-то вдаль ясный взгляд, и легкий ветер играл перевитыми сединой космами волос.
В полдень к управлению подкатило авто, из него вышло начальство в немалых чинах.
— Отчего здесь нищие? — справилось начальство и поманило пальцем городового. Тот подбежал, отдал честь. — Почему непорядок, любезный?
Городовой что-то пробормотал, беспомощно разведя руками.
— Достукались! — Егор вытер со лба испарину. — Тикаем, папка, плохо будет!
— Э-э, нет, погодим немного: я их больше ждал на солнцепеке, — спокойно отозвался Терентий Иванович.
К ним рысью подбежал городовой, придерживая шашку.
— Накликал беду на свою и мою голову, шутоломный старик… Их высокоблагородие серчают и требуют к себе!
— Вот это разговор! — Терентий Иванович быстро как ни в чем не бывало встал на ноги, отряхнул колени, поправил суму.
Начальство приняло, стоя вполоборота, снимая и снова натягивая ослепительно белые перчатки.
— Надеюсь, тебе объяснили все?
— Так точно, ваше благородие, — подтвердил Терентий Иванович. — Все и… ничего…
— Я спрашиваю, тебе объяснили, что этап — не богадельня? Ты-то сам видишь, куда попал?
— Беда моя, не вижу. Чего нет, того нет.
— Что ж, придется отправить в полицейский участок!
— Один конец, ваше благородие. Сюда с весны добирались, по теплу, а теперь не дотянем, осень — вот она… Пропадем.
Хмурясь, начальство подошло к краю огромного стола, надавило кнопку, в дверном проеме мгновенно возник молодой офицер.
— Зачислить на довольствие и в вагон для сопровождающих, до Иркутска.
— Слушаюсь, господин подполковник!
Классный вагон, прицепленный в хвост тюремного поезда, был полон: ехали невесты, жены, братья и другие родственники арестантов. Свободное место нашлось только рядом с дверью, но Брагины были рады и ему. Терентий Иванович повесил на крюк суму, посидел и вдруг сказал:
— Вот что… Стемнеет не скоро, слетай-ка на Пресню, а то ведь ушли и спасибо не оказали. Возьми гривенник, леденцов купишь Иринке, а хозяйке и Игнату — поклон. Я бы и сам смотался, да место уплывет.
До Прокудинского Егорка добрался быстро, благо подвернулась попутная пролетка. Он прицепился сзади, за час с небольшим проехал изгиб Садового кольца. «Вот удивятся хозяева, когда про этап расскажу…» — весело думал Егорка. С беззаботным свистом взбежал по лестнице и остановился: навстречу медленно, вся в слезах, шла Иринка. Увидела постояльца, прислонилась к перилам, губы ее жалко дрогнули.
— Дядю Игната забрали…
— Как? — опешил Егорка.
— Подъехали на извозчиках, нас вытолкали в коридор, все перерыли. А потом… — Дальше она не могла говорить, затряслась в беззвучном плаче.