Московское отделение Русского военно-исторического общества по его просьбе обратилось с ходатайством к заведующему придворной частью и начальнику дворцового управления Кремля князю Оболенскому о разрешении члену общества Стеллецкому с научной целью осмотреть кремлевские стены и башни с их подземельями. Ходатайство это было удовлетворено, но с существенной оговоркой: «За исключением подземелий».

Напуганный, вероятно, взрывом бомбы, брошенной Каляевым в великого князя Сергея Александровича, начальник дворцового управления был неумолим.

Оговорка сводила на нет выданное Стеллецкому разрешение, но он все же им воспользовался.

В 1912 году в Кремле в связи с приближающейся юбилейной датой — сотой годовщиной Отечественной войны 1812 года — производились работы по приспособлению части арсенала под музей трофеев этой войны.

Археолог смекнул, что запрещение заглядывать в подземелья кремлевских башен не касалось подвала арсенала. Воспользовавшись тем, что ремонтировавшие подвал рабочие ушли на обед, Стеллецкий не упустил случая забраться туда и тщательно осмотреть его. Он даже простучал молотком все земляное дно. В одном месте отчетливо послышался гул пустоты. Схватив оставленную рабочими железную лопату, Стеллецкий принялся поспешно копать землю. Он выбросил щебень и известь и вскоре наткнулся на твердый кирпичный свод, издававший при каждом ударе такой звук, словно это был не камень, а пустая бочка.

«Было очень соблазнительно пуститься в отважную авантюру: на свой страх и риск пробить свод, и, юркнув в пролом, исследовать подземный Кремль», — записал археолог в своем дневнике, — но это было слишком опасно. Озадаченный еще одной загадкой, он поспешил подняться наверх.

Через год еще один юбилей — трехсотлетие дома Романовых — дал повод твердо верившему в успех Стеллецкому поставить наконец вопрос об отпуске денежных средств, необходимых для подземных работ.

В печати было торжественно объявлено о «великой монаршей милости»: личная канцелярия царя получила указание в связи с юбилеем принимать просьбы от верноподданных об удовлетворении их самих неотложных нужд.

Археолог сообразил, что у него есть веские основания для вручения такой просьбы.

Он испытывал острую нужду в разрешении жизненно важного для него вопроса: возобновление поисков книжных сокровищ Ивана Грозного, по его мнению, нельзя было дольше откладывать.

Необычная просьба поставила, вероятно, в тупик чиновников личной канцелярии царя. Ответ Стеллецко-му пришел от императорской Археологической комиссии. Автора прошения ставили в известность, что «проекту разыскания библиотеки царя Ивана Грозного на средства государственного казначейства не может быть дано дальнейшего движения» впредь до представления им «сколько-нибудь точных предположений о месте, где могла сохраниться названная библиотека».

Стеллецкий никаких предположений не предоставлял: он тогда еще сам не знал, с чего начинать.

Летом 1913 года в Кремле в связи с реставрацией Успенского собора снова начались подземные работы, не имевшие никакого отношения к поискам библиотеки Ивана Грозного, но опять напомнившие о ней.

Раскопав мостовую возле собора, землекопы обнаружили неглубокий подземный ход. Возникло предположение, не ведет ли он к исчезнувшему книгохранилищу? Но судя по найденному на его дне окаменевшему илу, это была всего только канава, доставлявшая воду в живорыбный садок царя Алексея Михайловича.

«Если бы библиотека Ивана Грозного находилась под площадью между соборами, — заявил по этому поводу репортеру «Русского слова» руководивший работами инженер. — Не следует забывать, что в старину здесь было самое людное место в Москве. Здесь, у Красного крыльца, вечно толпился народ, здесь буквально кишела жизнь. Вероятнее всего, что библиотека помещалась под каким-нибудь дворцом. Если это так, что отыскать ее будет довольно трудно…»

«Трудно, но не невозможно, — поспешил поправить его Стеллецкий. Надеясь втайне, что работы по реставрации собора будут способствовать возобновлению поисков, он на страницах другой московской газеты — «Утро России» — даже указал, где их следует вести: «Между соборами Успенским, Благовещенским и Архангельским, ближе к двум последним».

Непризнанному искателю либереи удалось поступить делопроизводителем в архив министерства юстиции. Директор его, профессор Цветаев, отнесся к археологу по-дружески, так как тоже интересовался судьбой исчезнувших книжных сокровищ и разыскивал сведения о них в своем архиве. В 1914 году Цветаев взял на себя смелость снова потревожить дворцовое управление Кремля. Он просил разрешить Стеллецкому производить «археологический осмотр» подземелий в башнях Арсенальной и Тайницкой «с целью восполнения и проверки содержащихся в документах архива о них сведений». На этот раз разрешение было дано.

Вдвоем со смотрителем губернского архива Стеллецкий спустился, наконец, в особенно интересовавшее его подземелье Арсенальной башни. Куполообразный свод отходившего от него подземного хода нетрудно было обнаружить. Но как в него попасть? Тщательно исследовав подземелье, они нашли давнишний пролом, сделанный, очевидно, первооткрывателем тоннеля Кононом Осиповым, с торчавшей в нем деревянной лестницей.

«По ней мы и спустились в неведомую мрачную пустоту с фонарем в руках, — вспоминал впоследствии Стеллецкий. — Ноги ступали по зыбкому мусорному дну тайника… В центре тайника возвышалась сложенная из камней пирамида. Только налево чернело устье огромного сводчатого макарьевского тоннеля, ведшего когда-то под Тайницкую башню, а ныне перегороженную на пятом метре устоем арсенала…»

…Дочь горничной, служившей когда-то во дворце князя Юсупова, обратила внимание на исчезновение ниши, заменявшей раньше шкаф для хранения метел и швабр. Она была заделана кирпичом и выкрашена в такой же цвет, как и вся стена.

Когда кирпичи разобрали, за ними оказался сундучок с изделиями из золота и серебра. Там же была найдена и редчайшая скрипка Страдивариуса, которую потом передали в Московскую консерваторию.

Узнав об этом, Стеллецкий тщательно обследовал все подземные помещения дворца, но ничего в них не обнаружили. Неудача искупилась находкой во дворе четырех загадочных люков. Два из них были плотно забиты землей, третий оказался круглым цементированным колодцем и только последний был связан с подземным ходом, разветвлявшимся в двух направлениях. Пройти эти ходы насквозь Стеллецкому помешали подземные газы.

В 1925 году в Москве было заложено девяносто буровых скважин для выяснения вопроса первостепенной важности: о направлении трассы первых линий будущего метро.

Исследуя почву во многих местах, метростроевцы часто натыкались на подземные сооружения и пустоты, буравили древние кладбища, извлекали из земных глубин останки старинной утвари и орудий труда. Вот уж когда Стеллецкий мог с полным основанием сказать: наступил и на моей улице праздник! Самый подходящий момент для решительной постановки вопроса о поисках подземной либереи Ивана Грозного!

Еще в июле 1924 года в Историческом музее Стеллецкий сделал доклад на эту тему перед авторитетным собранием московских и ленинградских историков, археологов и инженеров. В разгоревшихся после доклада прениях голоса разделились. Одни были «за», другие «против», но большинство склонялось к тому, что, если даже библиотека и не будет найдена, раскопки помогли бы добыть много ценных сведений о подземном мире Кремля.

В начале следующего, 1925 года кладоискатель повторил свои доводы на публичной лекции в большой аудитории Политехнического музея. Вступительное слово перед этой лекцией произнес убежденный сторонник продолжения поисков, не изменивший своих взглядов и после появления труда Белокурова — академик Соболевский.

Слушатели были взбудоражены, доклад их явно заинтересовал, но практическое разрешение вопроса не продвинулось ни на шаг.

Пользуясь любым поводом для проталкивания своего проекта, Стеллецкий в дни празднования двухсотлетнего юбилея Российской Академии наук обратился к ее президенту, академику Карпинскому, с просьбой о поддержке. Ученый переслал это письмо на заключение историкам: знатоку русского XVI века С. Ф. Платонову и известному археологу Н. П. Лихачеву, написавшему первое исследование о либерее Ивана Грозного, спорившему по поводу нее с Белокуровым, но согласившемуся с ним в главном — что эта библиотека не существует. Оба академика остались при своем прежнем мнении. «Надежды на открытие каких-либо ценностей в подземных помещениях Кремля я считаю неосновательными и несерьезными», — заключил академик Платонов, а Лихачев добавил: «Клад царя Иоанна Грозного не может быть найден!»

Но Стеллецкий не унывал. В подходивших к Кремлю шахтах особенно часто можно было встретить долговязую фигуру ученого в резиновой спецовке, мелькавшей то тут, то там. Если где-нибудь сносилось мешавшее метростроевцам ветхое здание, он первым забирался в его подвал и тщательно, как дятел, выстукивал его стены. Нельзя же было допустить, чтобы землекопы засыпали какой-нибудь еще не исследованный подземным ход! Спускаясь на самое дно шахт, археолог не уставал разъяснять проходчикам необходимость бережного отношения к находкам, хотя бы и не имеющим в их глазах никакой ценности.

Почти каждый день Стеллецкому что-нибудь приносили: стертую медную монету, ржавую подкову или шпору, черепок разбитого кувшина, глиняную трубку или печной изразец, человеческий череп с остатками волос и бороды. Но еще больше, чем такие находки, археолога интересовали подземные пустоты, в которых можно было подозревать пещеру доисторического человека, забытый ход или тайник. Как только где-нибудь обнаруживалась такая пустота, ее старались не засыпать до осмотра археолога. Но шахт было много, и Стеллецкий не мог всюду поспеть. Иногда сообщение об обнаруженной пустоте приходило как раз в такой момент, когда он был на другой шахте. В июле 1933 года на углу улицы Горького и Охотного ряда снесли отслужившее свой срок здание, принадлежавшее когда-то князю Василию Васильевичу Голицыну, государственному советнику сестры Петра Первого, правительнице Софьи. Именно она, руководствуясь одной ей известными загадочными соображениями, дала задание дьяку Макарьеву обследовать подземные ходы под Кремлем.