— Твоя мать сама сделала этот выбор. Должно быть, она очень любила твоего отца.

— Да. — Голос Хоуп был мечтательным и печальным. — Но такую женщину нельзя держать в клетке. Она была прекрасной, необузданной дикаркой. Жизнь отца подчинялась стратегическим планам, а мать понятия не имела, что такое расчет и порядок. Это была бомба замедленного действия.

— И что случилось потом?

— Он привез ее сюда, в этот дом.

— Прекрасное место. Вдали от города, вокруг леса… Здесь она должна была чувствовать себя как дома.

— Нет, — прошептала Хоуп. — Она тосковала по родине. Здешние люди не понимали ее. Она… Это убило ее.

— Прости, Хоуп. — Слейтер изнывал от неизвестности. Он не мог вспомнить один волнующий его пустяк, и это выводило его из себя. — Мы такие же разные, как они? Ты и я?

Она снова отвела взгляд, но тут же подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Что?..

Сила собственного любопытства изумила его. Неужели ему так нужно знать, подходят ли они друг другу?

— Мы такие же разные?

— Не знаю…

Почему, черт побери?

— Мы что, недавно вместе?

— Не в этом дело. — Она помедлила. Клейтон пропал два дня назад, но никто не заявил о его исчезновении. Неужели у него никого нет?

Хоуп вспомнила, как в ту страшную ночь, в самый разгар бури, они посмотрели друг другу в глаза, и она увидела в Слейтере свое отражение. Почувствовала его одиночество, его боль так, словно они были ее собственными.

— Нет, — наконец сказала она. — Не думаю, что мы такие уж разные.

— Тогда почему мы не попробовали быть вместе? — Он протянул ладонь, положил ее на руку Хоуп и стал тихонько гладить кончиком большого пальца. Это был хорошо сложенный мужчина, которого могла одолеть только целая шайка головорезов. При взгляде на него у Хоуп неизменно захватывало дух. Лицо Слейтера так распухло, что было непонятно, какое оно в действительности.

Впрочем, разве это имеет значение. Одного прикосновения Клейтона к ее руке, было достаточно, чтобы повергнуть Хоуп в трепет. Увы, она никогда не встречала мужчину, более достойного любви. К сожалению.

Его разбитые, потрескавшиеся губы слегка улыбались, и от этой улыбки у Хоуп таяло не только сердце, но и та часть души, о существовании которой она прежде и не подозревала.

Клейтон думает, что они были вместе. Конечно, она солгала ему. Но не сказалась ли в этом ее тоска по настоящей глубокой любви? Такой любви, которая позволяет двум людям прожить вместе всю жизнь? Ах, если бы это была правда, а не фантазия женщины, пытавшейся таким образом решить все свои проблемы…

Нельзя так забываться, приказала она себе. Это неправда. Она не должна пасть жертвой собственной лжи.

— Ты носишь моего ребенка, Хоуп, — хрипловато произнес он. — Разве это ничего не значит?

Клейтон нежно сжал ее руку. Его темно-изумрудные глаза заглядывали ей в душу. Тяга, которую Хоуп испытывала к этому человеку, застала ее врасплох. Пальцы Слейтера продолжали легонько поглаживать ее руку. Как бы она ни боролась с собой, на мгновение ее фантазия стала реальностью… Будто они действительно были близки. По телу Хоуп побежали мурашки; она дышала, приоткрыв рот.

А затем он поднес ее руку к своей шершавой щеке и тихонько потерся о нее, не сводя глаз с лица Хоуп. Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди; внутри разлилась горячая лава.

— Ты все, что у меня есть, — нежно прошептал он. — Не отвергай меня, любимая. Пожалуйста.

Он доверял ей. Он желал ее, хуже того, она тоже желала этого совершенно незнакомого мужчину. Это было бы полным безумием, если бы не одна мелочь — непоколебимая убежденность в том, что так и должно быть.

И тут впервые в жизни она не обратила внимания на свое предчувствие — вернее, не захотела думать о нем. Такого еще не бывало.

— Я не могу, — пробормотала Хоуп, подняв голову. — Не имею права позволить себе подобную роскошь. — Нельзя продолжать обманывать его ради собственной выгоды. Это, пожалуй, худший поступок за всю ее жизнь. Она тяжело вздохнула. — Клей, я действительно не могу…

Клейтон нахмурился.

— Что за черт? Откуда этот вой?

Она ничего не слышала. Надо было скорее сказать ему правду, чего бы это ни стоило.

— Что?

— Неужели ты не слышишь? — недоверчиво спросил он. — Это похоже на…

Вой повторился, и на этот раз услышать его было нетрудно. Наверное, он был слышен даже в Китае.

— Это кошки, — со смехом сказала Хоуп.

Лоб Клейтона прорезала морщина.

— Кошки? — слово было произнесено так, как будто оно было бранным.

— Их три. Они любят поесть и не любят ждать.

— Три? — с ужасом спросил он. — У нас три кошки?

К мяуканью присоединился новый звук, напоминавший скрежет. Хоуп поморщилась.

— А для полноты картины добавь сюда Фрика и Фрака.

— Фрика и… Это еще что за дьявольщина?

— Попугаи… — Если так пойдет и дальше, она не успеет сказать ему самое главное. Судя по выражению лица Слейтера, птиц он любил не больше кошек. — Они тоже голодные.

— Собака, три кошки и два попугая. Ничего себе компания. А обезьяны у тебя нет?

Его здоровый глаз смеялся. Хоуп никогда не задумывалась о том, что компания действительно подобралась пестрая. Собственно говоря, задумываться не было нужды. Каждый обитатель этого зверинца был либо болен, либо бездомен, и у Хоуп не хватало духу расстаться с ними.

— Обезьяны нет, — осторожно и слегка виновато сказала она. — Но есть… енот.

Изумрудный глаз широко раскрылся, Клейтон прыснул со смеху и поднес руку к распухшему рту.

— Уй!

Все еще чувствуя себя виноватой, Хоуп снова приложила салфетку к его губе.

— Он спустился с гор прошлой весной. У бедняги была повреждена лапа, и я пару раз покормила его. Он так и не ушел. Похоже, Гомер считает себя здесь таким же хозяином, как и я.

Клейтон отвел ее руку от своего рта и посмотрел на Хоуп смеющимся глазом.

— Подожди минутку. Ты назвала бедного енота Гомером?

Решив, что Слейтер смеется над ней, Хоуп вздернула подбородок, собрала все свое достоинство и сказала:

— Видишь ли, он немножко позер. И это имя очень ему подходит.

— В самом деле? Теперь я понимаю, почему он чувствует себя здесь хозяином. Потому что в тебе самой нет ни капли позерства, верно?

В глазах его горели смешинки, но в них было и что-то другое, что-то большее. Симпатия, тепло и… тот самый голод, который она уже заметила. Это заставило Хоуп потерять дар речи, хотя некоторые другие опасения исчезли.

Наконец она вспомнила, что обязана сказать ему правду.

— Клей, мне нужно…

Тут она досадливо хмыкнула и что-то пробормотала.

— Что? — переспросил он.

— Сейчас позвонит моя медсестра, Келли.

Прозвучал звонок. Клейтон ошарашенно уставился на нее. Она смотрела на кончики своих туфель, притворяясь, что не замечает этого.

— Как ты узнала?

— Я… уфф, я знала, когда должен прийти мой первый пациент.

Он задумчиво кивнул, однако взгляда не отвел.

Звонок прозвучал снова, но огорченная Хоуп не сдвинулась с места. Теперь дел хватит до самого вечера. Почему она сразу не сказала все, что хотела?

— Я могу немного задержаться. Во время приема вырваться будет трудно.

— Ты единственный доктор в этой клинике?

Она кивнула.

— Значит, работы у тебя выше головы.

— Бывает. Но мне это нравится. — Опять раздался сигнал, и она поморщилась. Теперь Келли будет звонить не переставая. Наверняка думает, что Хоуп ничего не слышит.

— Этот звонок может мертвого поднять из гроба, — заметил Клейтон.

Или разбудить глухого. Она нарочно настояла на громком, заливистом сигнале, чтобы слышать его сразу.

— Я в порядке, — понимающе сказал Клейтон. — Иди.

Какой там порядок… Он такой бледный, на лбу испарина, а это верный признак того, что он пострадал гораздо сильнее, чем ей казалось. Тут снова раздался звонок, и она нетерпеливо вздохнула.

— Тебе плохо…

— У тебя есть другие больные, — мягко напомнил он. — Я могу подождать.