Келли пользовалась любой возможностью, чтобы держаться от Хоуп подальше. А та только вздыхала, но вела себя дружелюбно и продолжала надеяться, что Келли к ней привыкнет.

— Нормально, — ответила Хоуп медсестре, проявлявшей к ней явно профессиональный интерес. Келли скептически приподняла бровь, молча изучая ее взглядом. — Да, нормально, — настойчиво повторила Хоуп, борясь с дурацким желанием прикрыть живот. Черт побери, ей ведь нечего скрывать!

— Ну и хорошо… Вот почта. — С этими словами Келли сунула Хоуп пачку конвертов, отвернулась и потянулась за сандвичем.

Хоуп вышла из комнаты, на ходу перебирая письма. При виде кучи счетов она застонала, но последний конверт заставил ее остановиться на полпути и прислониться к стене.

В ее руках дрожало письмо от компании, управлявшей отцовской земельной собственностью. Хоуп уведомляли, что она должна освободить дом к концу месяца. Отец продавал его.

Прекрасно, подумала она, беря себя в руки, и продолжила путь. Нужно найти способ купить дом.

Да уж… Учитывая, что половине ее пациентов вообще нечем платить, а другая половина не может платить вовремя. Петля начинает затягиваться.

Ей не терпелось увидеть Клейтона, однако сначала нужно было позвонить отцу. Хоуп решила воспользоваться аппаратом, стоявшим на кухне: там ее не могли подслушать. Она заговорила без вступления, хотя далеко не так решительно и уверенно, как во время беседы с больными.

— Я не беременна, — спокойно сказала Хоуп.

— Милые бранятся — только тешатся. — Он вздохнул и умолк.

— Отец! — Хоуп понадобилось время, чтобы овладеть собой. Ее душили гнев и унижение. — Мы с Трентом не любовники. Неужели это нужно объяснять?

— Ты действительно не беременна?

Надежда, слышавшаяся в его голосе, заставила Хоуп забыть гнев и бессильно опуститься в ближайшее кресло. Молли, не отходившая от хозяйки, села рядом и принялась терпеливо ждать.

Радость. Гордость… Хоуп знала, что именно эти чувства переполняли отца в последние дни. Как она могла воспользоваться этим? Как можно было позволить отцу поверить, что она беременна, даже ради того, чтобы выиграть время?

— То, что ты так счастлив, только затрудняет дело, — начала она. — Я не хочу огорчать тебя. Но не могу жить так, как тебе нравится. Просто не могу. Пожалуйста, пойми: между мной и Трентом ничего нет.

— Он говорит другое.

— Он сам не знает, что говорит.

— Любовные ссоры, — сказал он, как будто не слышал слов дочери. — Можешь мне верить, Хоуп, но я знаю, что это такое. Я не так стар, чтобы забыть. Твоя мать…

— Я знаю, отец, — сказала она со вздохом и стала рассеянно поглаживать Молли, положившую тяжелую голову к ней на колени. — Жизнь у вас была бурная.

— Но мы любили друг друга. Очень любили. — В его голосе звучала печаль. — Мы были очень разные. И сходились только в одном… Ей следовало сидеть дома и растить тебя. Ни один ребенок не должен оставаться без материнского присмотра.

— Когда у меня будет ребенок, — заверила Хоуп, — я тоже буду заботиться только о нем. Так что можешь быть спокоен. Но пока для меня важнее всего дело.

— Которым, кстати, может заниматься кто-нибудь другой. Ты слишком много работаешь. Ни разу не брала отпуск, ни разу!

— В клинику ходит много народу. Отпуск взять нелегко. А главное, эта работа слишком важна для меня.

— Жизнь важнее, — серьезно ответил он. — Хоуп, пожалуйста, подумай об этом.

Думать не хотелось. Ох как не хотелось. Но внутренний голос нашептывал ей, что отец прав, хотя бы отчасти, но все-таки прав. Она никогда не жила для себя.

— Трент хочет заботиться о тебе.

— А я не хочу, чтобы обо мне заботились, — медленно сказала она, удивляясь, как такой старомодный человек сумел выжить в современном мире. — Этот твой Трент…

— Любит тебя, Хоуп. Ты доставишь мне большое удовольствие, если поразмыслишь об этом на досуге. Я не прошу ничего другого.

— Ты просишь меня бросить то, к чему я стремилась всю жизнь.

— Я прошу тебя всего лишь подумать.

— Не только. — Хоуп сняла руку с головы Молли и взяла конверт. — Ты отбираешь у меня дом. Я получила уведомление о выселении.

— Я хочу, чтобы дом использовался по назначению. Его купили, чтобы растить в нем детей.

Она негодующе фыркнула. Нет, договориться им не удастся.

— Вы с Трентом помиритесь, — сказал он. — Все это глупости. Он нужен мне, Хоуп. И ты тоже.

Она уже слышала это. Отец старел и хотел наследника.

— На дворе конец двадцатого века! А то, чего ты требуешь от меня, настоящее варварство!

Отец засмеялся, как будто дразнил ее.

Разгневанная дочь едва сдержалась, чтоб не швырнуть трубку. Перестань, сказала она себе. Не обращай внимания на этот шантаж. Если придется, махни рукой на дом и уезжай работать в другое место. В Сиэтл. В Сан-Франциско. В Портленд. Куда угодно. Не имеет значения куда.

Увы, это имело значение. Она выросла здесь и любила свой городок, свой дом. Здесь витал дух ее матери. Хоуп черпала в этом радость и надежду и не хотела отсюда уезжать. Кроме того, клиника дарила ей такое многообразие врачебной практики, о котором нельзя было и мечтать, работая в большой больнице. Она бы предпочла остаться.

И тут у Хоуп зашевелились волосы на затылке. Она была не одна.

— Хоуп… У вас все в порядке?

Отвернувшись от телефона, Хоуп увидела неслышно вошедшую Келли и выдавила улыбку. Интересно, давно она здесь?

— Да. А что?

— Кажется, телефонный разговор расстроил вас.

Хоуп ответила не сразу. Она пыталась вспомнить, о чем говорила с отцом, и многое ли могла услышать Келли.

— Кажется, эта беседа расстроила вас, — повторила Келли, на сей раз более медленно. Вышедшая из себя Хоуп ответила:

— Я слышала вас, Келли. Хотите верьте, хотите нет, но когда я смотрю на вас, то слышу — или вижу — все, что вы говорите.

— Извините, — сказала искренне испуганная Келли. — Я только подумала… то есть, я хотела сказать, что вы не всегда можете… О черт! — Она улыбнулась — впервые на памяти Хоуп. — Я не хотела обидеть вас.

— Все в порядке, но я действительно слышу лучше, чем вы думаете. Я перестаю слышать, только когда устаю или нервничаю, и тогда начинаю читать по губам. Если вы не будете отворачиваться, я всегда пойму вас.

— Ох… — Келли смутилась. Очевидно, она вспомнила, сколько раз разговаривала с Хоуп медленно и четко, как со слабоумной.

— И, к слову сказать, я сразу слышу зуммер, когда вы звоните из клиники. У него особый тембр, который я не могу не услышать.

Келли закусила губу.

— А я набирала номер раз пятнадцать… Наверное, вам здорово надоело.

— Немножко, — улыбнулась Хоуп. — Я сама виновата. Надо было сказать об этом раньше. Так что не беспокойтесь.

— Извините, — повторила пришедшая в ужас медсестра.

Хоуп не хотелось начинать этот разговор, но иного способа установить между ними контакт не было, а в их работе необходимо доверять друг другу. Слепо. Всецело.

— Не за что, — кивнула Хоуп. — Давайте договоримся. Если я чего-то не услышу, то переспрошу О’кей?

— Отличная мысль. — И тут Келли улыбнулась от души — впервые за всю неделю их знакомства.

Напряжение сразу исчезло, и Хоуп ответила ей искренней улыбкой. После тяжелого разговора с отцом это было особенно приятно, и она почти успокоилась.

— Все действительно в порядке? — спросила Келли. — Вы немного… бледны. — На мгновение ее взгляд коснулся живота Хоуп. Прежде чем Хоуп успела вымолвить слово — и слава богу, потому что она понятия не имела, что должна сказать, — Келли спросила: — Вы не с Трентом разговаривали? Он сегодня звонил вам несколько раз.

— Гмм… нет.

— Кажется, он волнуется. Говорит, что вы слишком много работаете и что он хочет положить этому конец!

Угроза? Хоуп возмущенно фыркнула.

— Это звучало очень мило. Особенно когда он сказал, что собирается позаботиться о вас, раз вы сами этого не делаете. — Келли потянулась и поморщилась, не заметив, что Хоуп изменилась в лице. — Если бы он знал, как мы работали сегодня, его бы хватил удар. Начиная с мелка Томми и кончая той беременной, которая съела целую банку маринованных огурцов и решила, что рожает. Да уж, работенка… Понятно, что он волнуется. Я имею в виду Трента.