ГЛАВА IV

— Теперь, — сказал профессор, — настал час, когда мы в теплую, хорошую погоду греемся на солнце. Солнце — враг болезней и друг долговечности. Может быть, и вы желаете пойти со мной? Мы найдем многих, занятых тем же.

Мы вышли из дому и поднялись по спиральному наклону. Картина, представшая моим глазам, напоминала мне аналогичные сцены в общественных парках, в жаркую погоду. Там и сям, на траве или песке, виднелись простертые тела существ первого разряда. Но нигде не видать было, чтобы кто разговаривал, или читал, или хотя бы даже спал. Они просто лежали и грелись на солнце. Некоторые из них подстилали коврики. Одного, явно немощного, принесли на носилках четверо стройных мужчин, ходивших, как все люди, не на четвереньках.

— Это, — сказал профессор, — внук великого Q666.

— А кто же эти красивые люди, принесшие его?

— Всего только существа второго разряда, приставленные к этой работе. Не обращайте на них внимания. Они, конечно, не посмеют остаться здесь, при нас.

Четверо носильщиков осторожно опустили своего господина на мягкую траву и молча удалились. По моему подсчету, около двухсот существ первого разряда лежало без движения, наслаждаясь благодатным солнечным светом и теплом.

— Не воспользоваться ли нам, — сказал я, когда мы оба улеглись, — не воспользоваться ли нам этим случаем для того, чтобы продолжить нашу лекцию? Мне еще многое было бы любопытно знать.

— Что именно?

— Да вот, например, мне сказали, что существа первого разряда упразднили пол.

— Неужели мыслящее существо могут интересовать вопросы пола? Меня они нисколько не интересуют.

— А вот меня интересуют чрезвычайно, — рискнул ответить я.

— Что ж, хорошо, — сказал профессор. — Только отойдем подальше, чтобы своим разговором не нарушать размышлений остальных.

Я последовал за ним на место, выбранное им. Мы оба улеглись на спину в песок, и он продолжал свой рассказ.

— На практике упразднение пола происходило очень постепенно, и процесс этот затянулся на несколько столетий. Начало ему положил тот же великий социальный переворот, о котором я вам уже говорил. Объяснить, что все люди равны, значило признать равноправие полов. Но уже лет полтораста тому назад слова «мужчина» и «женщина» вышли из употребления у существ первого разряда, и половые различия перестали признаваться. Я полагаю, это все, что вы желали знать.

— Простите. Но это не объяснение.

— Да ведь это само собой понятно. Возьмем — ну, хоть, мужчину. Исследовав его, вы найдете в нем много физических и духовных факторов, присущих расе, и столько же, присущих индивидууму, причем индивидуальные свойства преобладают над расовыми. В самке-женщине мы найдем обратное. Расовые свойства значительно преобладают в ней над индивидуальными. Она — мученица и хранительница человечества. Так, по крайней мере, было до того великого социального переворота, о котором я уже упоминал. Когда женщины получили доступ ко всем профессиям, стали заниматься всякими делами и всяким спортом, очень скоро выработался новый тип женщины — высокой, плоскогрудой, узкобедрой, лишенной женственности. Короче говоря, мужской и женский тип начали ассимилироваться. Ассимиляция же полов убивает половое влечение. Всю энергию, которую женщины отдавали своему индивидуальному развитию, они похищали у расы. Браки стали редки и часто бездетны. Постепенно все признаки пола атрофировались, как зародышевые органы, и лет полтораста тому назад, как я уже вам говорил, все различия между мужчинами и женщинами были упразднены. С тех пор и даже лет за десять до того, не было ни одного случая брака, деторождения или ухаживания среди существ первого разряда. Предел цивилизации достигнут. Достижение блестящее.

— Вы думаете?

— Как вы можете в этом сомневаться? Теперь, когда бремя расовой ответственности спало с наших плеч, продолжительность нашей жизни устроилась, если не больше. Отчасти, конечно, это должно быть приписано росту наших знаний и тому факту, что мы не занимаемся никакими трудными или опасными работами. Выполнение таких работ поручено существам второго разряда. У них, разумеется, пол продолжает существовать. Ведь они — низшая раса. Они продолжают рождать детей. Когда у нас рабочих недостаточно, мы растим этих детей. Когда их становится слишком много, мы их уничтожаем. Разве вы никогда не думали о том, в какое затруднительное положение ставило мужчин и женщин обязательство продолжения рода, расовая ответственность? Женатый мужчина уже не мог жить, как неженатый; замужняя женщина, как незамужняя. Жизнь превращалась в цепь компромиссов и уступок. Все страшно усложнялось; необходимы были семьи, детские. Ясное дело: человек, работающий на шестерых, должен работать в шесть раз больше, чем он работал бы на себя одного. А усиленный труд вредит здоровью. Но, если усиленный труд опасен, то заботы убивают. А там, где существуют эмоциональные привязанности, заботы и огорчения неизбежны. А теперь — посмотрите, как у нас все упрощено. У каждого свой дом, и каждый работает только на себя. Страсти — игра, которая не стоит свеч, и цивилизованные люди спешат избавиться от них. Среди существ первого разряда, обитающих на Фуле, слезы так же мало известны, как и грубый, негигиеничный поцелуй. Муки застенчивости и стыда нам неведомы, ибо там, где нет различий между полами, нет и стыда. Мы освободились от этих пут. Любовь несет с собою смерть. Жизнь без любви долга. Шепну вам на ушко, что мы — накануне открытий, которые, быть может, позволят нам жить вечно.

— Ну, — сказал я, — ведь я не так устроен, как вы все, и вы не можете рассчитывать, чтобы мне нравилось то, что нравится вам.

— Я вообще не жду, чтобы человек старого мира мог оказаться цивилизованным. Это было бы неблагоразумно. Но что же вы можете возразить против такого положения вещей?

— Да прежде всего то, что, по-моему, вы должны жестоко скучать.

— Ничуть. Скука — результат слишком быстрого темпа жизни. Тот, кто слишком много работает или чересчур много веселится, в промежутках между работой или забавами может скучать. Но мы на опыте установили наиболее выгодный для человека темп жизни. Каждое из существ первого разряда имеет свое занятие, к которому оно было вначале подготовлено особым обучением, а теперь уже специально приспособлено, благодаря долгому опыту. Взять хоть бы Центральный Департамент. Он разделен на несколько контролей, и в каждом Контроле много секций. Наш друг MZ04, преподнесший мне вас, стоит, например, во главе Контроля Освещения и Отопления. В одном этом Контроле имеются сорок две секции, и каждая секция дает работу двум существам первого разряда. Мы не знаем любви, которая бы заставляла нас работать сверх меры или же отвлекала наше внимание от того, чем мы заняты. То, что мы умеем делать, мы делаем хорошо и при наиболее выгодных условиях для успеха дела, а развлечений у нас никаких нет. Как же мы можем скучать? Но я сказал достаточно. Дайте мне сосредоточиться.

— Я еще об одном хотел бы вас спросить.

— Как ваше имя или формула?

— Мое имя — Лемюэль Гулливер.

— Ну-с, Гулливер, мы — народ добрый и гостеприимный. В течение нескольких недель я продержу вас здесь, чтобы получить от вас, из первоисточника, сведения о различных сторонах жизни в старом мире. В течение часа или двух каждый день я буду ставить вам вопросы. Можете авансом сделать то же. Я вам отвечу еще на один вопрос.

— Вы, кажется, сказали, что общность имуществ на практике существует у вас и до сего дня?

— Да. Денег у нас не имеется. В зависимости от количества работы, выполняемой существом первого разряда, оно может требовать все, что нужно, из Центрального Департамента. Но чрезвычайно редко бывает, чтобы существо первого разряда вытребовало все, на что оно имеет право. Всех мудрее тот, кто ограничивается самым необходимым. Когда человек умирает, все чем он владел, возвращается Государству. Семья упразднена, и человеку не приходится копить имущество для блудных сыновей и ничего не стоящих дочерей. Мы излечились от любовного безумия, а в дружбу легче верить, когда знаешь, что дружба может быть только бескорыстной, ибо за нее нет награды.

— И все же я вам не завидую, — сказал я. — Не все чувства вы победили; за свое недолгое пребывание здесь я уже успел подметить два, которые продолжают жить, и как раз такие мне особенно ненавистны.

— Какие же это?

— Страх и зависть.

— Лежите смирно, — вы мешаете мне думать.

С полчаса он лежал смирно, с закрытыми глазами, но, я думаю, не спал. Затем неожиданно стал на четвереньки, объявив мне, что нам пора домой — принять пилюли и приготовиться к ночному отдыху.

— Я об одном хочу просить вас, — молвил я. — Эти пилюли, которыми вы питаетесь, чудесные пилюли, и я уже испытал на себе их благотворное действие. Но не думаю, чтоб я мог жить исключительно ими. Время довело ваш пищеварительный аппарат до такого совершенства, на которое я едва ли могу надеяться. Что вы можете сделать для меня?

— Наши рабочие, существа второго разряда, обыкновенно убивают быка, разрубают его на куски, подвергают их действию жара и затем съедают. Они приготовляют также напиток, очень для них привлекательный. Бывали даже случаи, что, под влиянием этого напитка, они оказывали неповиновение, а неповиновение, конечно, наказуется смертью. Мне совестно рекомендовать вам такую грязную диету, но ничего другого я придумать не могу. Впрочем, может быть, варвару, пришедшему из старого мира, она и придется по вкусу.

— Я уверен, что для меня она вполне подходит.

— В таком случае, я позабочусь, чтобы вам ежедневно присылали из Центрального Департамента такой же паек, какой у нас дают рабочим. Я переговорю с дежурным в Центральном Департаменте, чтобы вам сегодня же на ужин прислали кусок убитого животного. С одним условием — чтобы я не видел, как вы будете разрывать его зубами. Вы съедите его в своей комнате.