В какой-то момент ей показалось, что отец сдался и готов уже все бросить, ведь ферма приносила одни убытки. Пять лет назад он был еще уверен, что они смогут выпутаться, но с резким сокращением субсидий, недавно установленным парламентом, и с нарастающей конкуренцией Европы дела их пошли совсем плохо. Брин знала все, но никогда не позволила бы себе сказать об этом отцу прямо.

Нет, она никогда не продаст ферму этому проклятому мистеру Джермейну!

Чтобы успокоиться, она заварила себе чашку крепкого горячего чая и, грея о нее пальцы, села за стол. Хорошо, что Кэти, по крайней мере, избавлена от этих проблем там, в Лондоне. Кэти всегда была умницей, хотя и училась в школе кое-как. А потом вообще бросила школу и уехала в Лондон, решив искать свое счастье там. А почему бы и нет? Что ни говори, она ведь красавица.

Подумав о сестре, Брин взглянула на ее фотографию, которая занимала почетное место на комоде в гостиной, и еще раз восхитилась, до чего же Кэти хороша. Это был отличный студийный снимок, сделанный очень хорошим фотографом. Кэти работала тогда регистратором в отеле, и один из постояльцев, стремясь познакомиться с ней поближе, предложил ее сфотографировать. Кэти, конечно, заслуживала это, подумала Брин о сестре с улыбкой. Мужчины всегда охотно болтали с ней и готовы были ради нее на многое. А этот к тому же был еще и честный — он и вправду оказался фотографом, а в доказательство сделал снимок. В отличие от Брин, сестра унаследовала от отца голубые глаза и светлые волосы, да к тому же имела гибкую фигуру, придававшую ей изящный вид феи. Когда в детстве Брин читали сказку о Спящей красавице, она всегда представляла ее похожей на Кэти, такой нежной, изящной, словно тростинка, и с тонкими чертами лица, как у принцессы.

Поэтому, когда в девятнадцать лет сестра решила уехать в Лондон и попытаться стать фотомоделью в столице, Брин нисколько не удивилась. Ведь Кэти настолько же терпеть не могла жизнь на ферме, насколько сама Брин любила ее. Отец спорил, возражал, особенно боясь, что и младшая дочь, вслед за старшей, может уехать в столицу, но Кэти всегда поступала как хотела. Она могла быть очень решительной и в конце концов настояла на своем.

Кэти жила в Лондоне уже шесть лет, и хотя никогда не писала, но изредка звонила, и тогда Брин подолгу выслушивала рассказы о последних похождениях сестры. Временами ее просто распирало от гордости за Кэти. Это же фантастика, иметь сестру, работающую профессиональной моделью, портреты которой можно найти в журналах на газетных лотках! Красавицу, особенно в сравнении с ней самой, такой непривлекательной!

Брин отбросила от себя эту мысль и поставила фотографию на место. Хорошо, что хотя бы у Кэти все в порядке. Ее собственный мир готов был вот-вот рухнуть или взорваться, но Кэти в безопасности. Как и Хэдриан, их кузен в Йорке. У всех, казалось, все хорошо, кроме нее самой.

Внезапно она ощутила, что плачет. Помимо воли слезы так и лились из глаз. Она оплакивала отца, который был болен и разорен, хотя и старался не показывать этого, оплакивала Равенхайтс, который вскоре будет снесен, если этому ужасному Джермейну и в самом деле удастся выгнать их отсюда, построив здесь какое-нибудь казино, оплакивала и саму себя, такую неуклюжую, толстую и… пропащую, каковой давно уже считала себя.

Овчарка, встревоженная ее горестными всхлипываниями, подошла и положила серую морду ей на колени, с беспокойством вглядываясь в лицо хозяйки. Всхлипнув еще пару раз, Брин взяла себя в руки и постаралась обдумать проблемы более спокойно. У отца есть она, чтобы всегда за ним ухаживать, и поэтому у него все в порядке. Должно быть в порядке. А до тех пор пока Равенхайтс не продан, из-за фермы тоже не стоит переживать. Ну а что касается ее самой… ее неуклюжести и толщины, что с этим теперь можно сделать?..

Вздохнув, она подошла к стеклянной вазочке, стоящей на комоде, и взяла из нее конфету. Сунув в рот сладкую сочную тянучку, она, как в детстве, почувствовала себя утешенной и способной приниматься за дела.

— Пойдем-ка, старушка, покормим лучше цыплят. А заодно и посмотрим, будут ли у папы свежие яйца на ужин.

Вайлет глухо заворчала, и Брин улыбнулась, видя, что собака не хочет следовать за ней во двор в этот холодный, сумрачный и дождливый полдень.

Лондон

Взяв со стола большую темного стекла бутылку, Кэти Виттейкер налила себе виски в опустевший бокал. Она много пила последнее время, с тех пор как ее карьера в качестве фотомодели привела в конце концов в никуда.

Все рухнуло, и ничего не оставалось больше, как только покинуть Лондон. Но этого она даже представить себе не могла. Вернуться в Йоркшир, на унылую ферму, к пустой и однообразной жизни в деревне?.. Нет, ни за что! Никогда!.. В конце концов она поступила так, как многие и до нее поступали в подобных обстоятельствах, — нашла себе богатого мужчину. Правда, сэр Лайонел Ставендиш женат и вдвое старше ее, но какое это имеет значение — ведь денег у него хватает.

И вот сегодня он приехал к ней на квартиру — на ту квартиру, которую снимал для нее, — и сказал, что все кончено. Вот так просто: было и кончилось — и прости, дорогая, прощай…

Оставалось всего два дня до внесения квартирной платы, а платить нечем. Отныне Кэти предоставлена самой себе. И она знала, почему так случилось. Не только потому, что Кэти всего лишь сельская девчонка, так и не сумевшая устроиться в Лондоне. Нет, просто этот ублюдок нашел себе кого-то еще. Помоложе и посвежее.

Она медленно выпила виски из бокала и заплакала, погруженная в хмельную глубокую жалость к себе. Ничего не попишешь, придется все-таки уехать домой. Вернуться на ферму, на круги своя… Жгучие слезы катились у нее по щекам, смывая тушь с ресниц и декоративную косметику с лица.

Утирая их, она достала из ящика стола свой дневник и излила на его страницах все жалобы и горести. Какой же подлец этот Лайонел Ставендиш! Какая же она дура, что польстилась на него!..

Охваченная отчаянием, Кэти резко поднялась и, уронив на пол забытый дневник, принялась неистово метаться по комнате, открывая рывком дверцы и ящики и как попало запихивая вещи в чемодан. Стены комнаты кружились и выгибались, точно бумажные, пол под ней ходил ходуном — она едва держалась на ногах.

В ванной она похватала кремы и шампуни, многочисленные баночки и тюбики, швыряя в большую хозяйственную сумку все без разбора. С мрачным заплаканным лицом она обошла квартиру, собирая мало-мальски пригодные вещи, не забыла даже стоптанные комнатные тапочки, которые еще вчера собиралась выбросить. Забыла лишь про дневник, валявшийся под столом.

Закрыв чемоданы и окинув взглядом разоренную квартиру, Кэти хотела было попрощаться со своей соседкой и единственной подругой Лорой Вэй, но вспомнила, что та сейчас на работе и вернется лишь вечером. К тому же Лора никогда не жаловала сэра Лайонела и теперь не преминула бы язвительно напомнить об этом. Нет, уж лучше уехать прямо сейчас, уехать, ни с кем не прощаясь!..

О Господи, как она несчастна! Как одинока!.. И Кэти снова заплакала навзрыд.

Она пила и рыдала, пила и рыдала. А выплакавшись, позвонила сестре и сообщила, что едет домой.

Харрогит, Йоркшир

Когда роскошный серебристо-серый «роллс-ройс» остановился у кромки тротуара, он не привлек к себе особого внимания прохожих. В конце концов, Харрогит не маленький городок, и здесь всегда много богатых приезжих. Однако мужчина, который вышел из «роллс-ройса», обратил на себя внимание всех женских глаз.

Высокий, чуть худощавый, но при этом широкоплечий и мускулистый, он излучал несокрушимую силу и уверенность в себе. Его прозрачные голубые глаза смотрели холодно и бесстрастно, а удивительно светлые с золотистым отливом волосы блестели так, точно солнце только его одного освещало в этот пасмурный день.