Сердце ее упало. Почему она так легко относилась к этому? Но теперь, покачала она головой, глядя на пробегающие за окном дома, это уже не имеет значения. Если Кейт втянулся всерьез, дело может кончиться плохо. Но ничего, папа должен ему помочь. Наркологические клиники, вроде центра Бетти Форд, творят в наши дни чудеса.

Когда она расплатилась с таксистом и поспешила в приемную больницы, острое чувство вины охватило ее. Кейт всегда так полагался на Мэрион, особенно после того, как умерла мать. Она была единственным членом семьи, с кем Кейт мог разговаривать доверительно; все остальные — их кузены, дядья и прочие родственники — лютой завистью завидовали ему. Их бесило, что именно Кейт прямой наследник всех отцовских капиталов.

— Ах, Кейт, — с горечью прошептала она, и тут же поджала губы, заметив Кэрол Бэллинджер, встречавшую ее у лифта.

— Он на пятом этаже, — тихо сказала та.

— Да это же реанимация! — испуганно ахнула Мэрион, когда дверь лифта открылась в стерильно белый коридор с палатами, полными сверкающих приборов. И вдруг, к своему ужасу, осознала, что дело обстоит хуже, гораздо хуже, чем она себе представляла. Кэрол с тревогой посматривала на нее, пока они шли по длинному коридору. Свернув за угол, обе женщины остановились, пораженные ужасной сценой, которая развернулась перед ними.

Возле двери, распахнутой в палату, стоял, прижавшись к стене, Лесли Вентура, и плечи его вздрагивали, глухие рыдания сотрясали его. В шестьдесят четыре года он был еще цветущий мужчина, без единого седого волоса, с прямой и гордой осанкой, благодаря которой выглядел гораздо моложе своих лет. Но сейчас он казался стариком. Отец был таким беспомощным и подавленным, что Мэрион буквально не узнала его. Рядом стоял Морис Гормен, их семейный врач.

— Я очень сожалею, Лес. О Боже, я так сожалею! Но мы ничего не могли поделать. Доза, которую он принял… даже если бы мы успели вовремя, я не думаю…

Мэрион почувствовала, как пол в коридоре закачался у нее под ногами. Она отшатнулась, прислонившись к стене, и огромное, жгучее горе больно сжало ей грудь. Она сразу все поняла. Кейт умер. Он ушел. Он… ушел. Кэрол быстро подвинула ей стул и мягко, но решительно усадила ее.

— Он не страдал, Лес. — Голос Мориса был слышен в коридоре, и Мэрион ухватилась за его слова, как за соломинку. Кейт ненавидел боль. И терпеть не мог болеть. Он не страдал, уходя…

— Я потерял сына! — взревел Лесли Вентура так, что все вздрогнули.

Морис промолчал. Он знал: Кейт достаточно хорошо разбирался в наркотиках, чтобы понимать, что доза, которую он себе вколол, заведомо смертельна.

— Что я буду делать без него? — кричал Лесли, его лицо исказило страдание.

Пытаясь как-то его утешить, Морис положил руку ему на плечо.

— У тебя еще есть Мэрион.

Лесли Вентура застонал.

— Мэрион — это не сын, — сдавленно промычал он, движением плеч сбросив утешающую руку. — У меня нет наследника. Черт побери, ведь сегодня она развелась и даже не родила мне внука!

— Ты сам не знаешь, что говоришь, — сочувствующим тоном произнес Морис. — Тебе нужно взять себя в руки.

С трудом оторвав своего старого друга от стены, он заботливо повел его по коридору, прочь от обеих женщин, которых тот не заметил.

Кэрол повернулась к Мэрион. Только теперь, взглянув в ее погасшие опустошенные глаза, Кэрол поняла, как необдуманные слова отца должны были подействовать на дочь.

— О, дорогая! — прошептала она, но глаза Мэрион были прикованы к открытой двери, за которой медсестра медленно натягивала простыню на безжизненное лицо Кейта Вентуры.

Кэрол покачала головой. Какая утрата. О Боже, какая утрата!

Мэрион вдруг повернулась и бросилась бежать.

А Кэрол долго еще стояла одна в коридоре, надеясь, что Лесли Вентура все-таки не потерял еще свою дочь, как только что потерял сына.

Брин резко нажала на тормоза, и колеса трактора глубоко пропахали дорожную грязь, заставив нескольких овец, идущих навстречу, с сердитым блеянием кинуться в сторону. Сидя в кабине, она схватила бинокль, с которым никогда не расставалась, куда бы ни ехала, и быстро навела его на крохотную черную точку, парящую в небе. Так и есть! Полевой лунь! Тубы ее растянулись в счастливой улыбке, приоткрыв белоснежные ровные зубы. С восторгом наблюдала она, как лениво кружит над добычей эта птица, одна из самых редких птиц Йоркшира.

Опустив бинокль, она со вздохом откинулась на сиденье. Это Хэдриан пробудил в ней интерес к птицам. Проезжая по широким открытым взгляду вересковым пустошам, он, как мальчик, выискивал необычные вещи и обращал на них ее внимание.

Еще раз удовлетворенно вздохнув, она взялась за руль и начала выруливать к кормушкам. Сгружая сено и разрезая веревки, она спешила побыстрее управиться, чтобы вернуться домой, пока не проснулась Кэти. Сестра приехала еще вчера вечером и, торопливо поцеловав отца и ее, тут же отправилась спать. Это было так не похоже на нее, что всю первую половину ночи Брин проворочалась в своей постели без сна.

Вернувшись в Равенхайтс, она с облегчением обнаружила, что Кэти еще не встала. Вот это больше похоже на ее сестру, с улыбкой подумала Брин, приготовив поднос с чаем и тостами и осторожно неся его по узкой деревянной лестнице наверх. На полдороге лестница имела выступ, который она осторожно обошла, повыше подняв поднос в самом узком месте.

Вчера она тщательно убрала и проветрила комнату Кэти, сменила простыни и принесла заготовленную еще матерью смесь из сухих ароматических трав, чтобы поместить их в старый шкаф и комод. Она вымыла окна, повесила новые занавески и перевернула вверх дном весь чердак, пока не нашла большую фаянсовую вазу, куда поставила букет из тюльпанов и нарциссов.

Рассохшиеся половицы, как всегда, поскрипывали под ее шагами, возбуждая щемящее чувство ностальгии.

— Вставай, лентяйка. День на дворе, — шутливо сказала она, открыв дверь.

— Ой, да отстань ты! — простонала Кэти, но все же неохотно откинула одеяло.

Брин решительно раздвинула шторы, и бледный мартовский свет проник со двора в комнату.

— Здесь у вас чертовски холодно, — пожаловалась Кэти. Она уже забыла, что на ферме нет центрального отопления. — Не удивительно, что вы не вылезаете из вельветовых брюк и свитеров. — Она взглянула на сестру завистливым взглядом. Та ничуть не изменилась, такая же юная и свежая, как всегда. — Брин, а почему ты не соблюдаешь диету? — спросила она и осеклась, увидев, как болезненный румянец залил щеки Брайони. — О, я сама не знаю, что болтаю, — быстро проговорила Кэти. — Я привыкла брюзжать по утрам, ты же знаешь. — Но в глубине души почувствовала удовлетворение, что она стройная и красивая, а не гадкий утенок, как ее сестра. Она даже и допустить не могла, что Брин обладает внутренней духовной красотой, которая не меньше значит, чем физическая привлекательность.

Брин усмехнулась.

— Хорошо. Ешь тосты, пока горячие. Без меда и джема. Видишь, я еще помню твои привычки.

Кэти вздохнула и, не обратив внимания на тосты, взяла кружку с чаем, поморщившись от вида ее громоздкой неуклюжести.

— Надо бы достать мой чайный сервиз из машины, — сказала она, взглянув на сестру поверх кружки. — Настоящий Споуд[1]. Ты разбираешься в таких вещах? Как по-твоему, хорошая вещь?

— Споуд? Очень хорошая.

— К тому же с золотым ободком. Из настоящего золота, как сказал сэр Лайонел.

— Сэр Лайонел? — Глаза Брин раскрылись еще шире, и Кэти вдруг ощутила вину перед сестрой. Она иной раз вела себя по-свински, а Брин всегда была так добра и внимательна к ней. В Лондоне каждый только и старается подставить тебе ножку, уесть, унизить, а дома с сестрой она всегда могла поговорить по душам.

— О, Брин, я так рада, что я дома. Лондон ужасен. Я, конечно, не жалею, что уехала туда, ведь я стала там знаменитой моделью, но это ведь все равно не дом. — Кэти вдруг заплакала, и несколько секунд Брин беспомощно глядела на нее, совершенно ошеломленная. Она никогда не сомневалась, что сестра безумно счастлива в Лондоне, сделав такую карьеру и имея столько друзей, о которых она постоянно рассказывала, и вдруг эти слезы. Как их понимать?..