Это было внезапное и кошмарное повторение того дня в Дели, когда он так же вошел и обнаружил ее в объятиях Карлиона. Тем более кошмарное, так как в тот раз она очень боялась, что в такой унизительной ситуации ее застанет Конвей; но это оказался Алекс. А теперь Конвей держал ее в объятиях, и это снова оказался Алекс. Но любила она Алекса.

Конвей отпустил ее и повернулся.

— Привет, малыш Алекс. Пришел как раз поглядеть на влюбленных, черт подери?! Выпей-ка. Чувствуй себя, как дома. Ничего спешного, а? Потому что у меня сейчас нет на это времени. Миссис Бартон уже одета, а мне еще надо принять ванну и переодеться.

Он крикнул, чтобы принесли напитки, взял один стакан себе и двинулся к двери.

— Не уходи. Моя жена о тебе позаботится. Почему бы тебе не остаться на ужин? Сегодня соберется отличная компания. Повеселимся всласть. Ты как-то выбился из колеи. Мы на тебя надеемся.

— Боюсь, сэр… — начал Алекс и замолчал.

Он посмотрел на вытянутое, неподвижное лицо Винтер и после заметной паузы медленно произнес, как будто он и намеревался так окончить свою реплику:

— …что в последнее время пренебрегал моими общественными обязанностями. Я с радостью приму ваше приглашение.

— Вот и хорошо, — сердечно одобрил комиссар. — Присмотри за ним, дорогая.

Он удалился, и Винтер натянуто сказала:

— Мне очень жаль, что мистер Бартон не уделит вам внимания, но мы ждем гостей в течение этого часа. Я надеюсь, ваше дело к нему может подождать?

Алекс перешел комнату и остановился перед ней. Он чувствовал злость, какой не чувствовал никогда раньше. Совершенно необоснованную злость, ведь он должен был радоваться тому, что она, в конце концов, не так несчастлива в браке, как ему представлялось. Из-за этой злости его манера слегка растягивать слова стала более заметной.

Он поставил стакан на каминную полку и сказал:

— Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы увидеться с мистером Бартоном. Я пришел уплатить свои долги.

— Ваши долги?

— Скажем, выразить свою благодарность. Боюсь, сегодня утром я выглядел не особенно признательным. Но это не так. Я думаю, что обязан вам жизнью, и самое меньшее, что я могу сделать, это поблагодарить вас за этот подарок, — он взглянул на нее, улыбнулся не вполне искренне и прибавил: — Кажется, я собирался сказать что-то вроде того, что теперь она в полном вашем распоряжении, но такие заявления лучше звучат в театре, как вы считаете? Так что я ограничусь словами: «Благодарю вас». Я в самом деле вам очень благодарен.

Он потянулся вперед и, прежде чем она поняла, что он собирается сделать, он взял ее руку и официально склонился над ней, подняв ее так, что она едва коснулась его сжатых губ.

Винтер отдернула руку и сделала быстрый шаг назад, боясь его близости и обескураженная насмешливой интонацией в его голосе. Полушепотом она произнесла:

— Вам не за что меня благодарить, капитан Рэнделл. Я не сделала ничего такого, чего бы не сделал на моем месте любой честный человек.

Делая значительное усилие, чтобы успокоить свой голос и казаться сдержанной и хладнокровной, она подошла к стулу и села, ее широкие накрахмаленные юбки зашуршали, и она сказала:

— Вы не рассказали мне, что произошло сегодня утром. В овраге никого не оказалось?

— Нет, там была засада, — ответил Алекс.

Он не принял приглашения сесть, прислонившись спиной к каминной доске, смотрел на нее; его руки — такие же неспокойные, как и у Дурги Чарана, — были глубоко засунуты в карманы.

Он рассказал ей отредактированную и бесцветную версию того, что произошло в овраге, и перешел на другие темы, упомянув, что недавно получил письмо от миссис Эбатнот, и осведомился, не было ли каких-нибудь вестей о Лотти.

На самом деле Винтер получила с последней почтой длинное и восторженное письмо от Лотти, но так как оно большей частью касалось многочисленных достоинств Эдварда и милой обстановки, которую Лотти приобрела для свой гостиной, в нем было немного того, что могло бы заинтересовать капитана Рэнделла, в то время как единственная важная новость о ребенке, который должен был родиться в середине лета, не могла быть произнесена вслух, потому что о таких вещах с джентльменами разговаривать было не принято.

Капитан Рэнделл не остался надолго. Он допил свое вино и извинился, объяснив, что, поскольку он ужинает в резиденции, ему нужно переодеться в более официальную форму.

Винтер поднялась, желтая ткань ее платья зашуршала. Она не смела прямо посмотреть на него в последние десять минут, но теперь взглянула ему в лицо.

— Почему вы вдруг передумали, сначала отказавшись от ужина? — отрывисто спросила она. — Я знаю, вы не любите застолья, а если вы хотели только получить возможность поблагодарить меня, то вы уже сделали это, и вам не обязательно ужинать здесь, если вам этого не хочется. Я передам ваши извинения мистеру Бартону.

— Что заставляет вас думать, что у меня нет желания остаться на ужин?

— Вы… никогда раньше не принимали приглашения.

Алекс иронически поднял одну бровь.

— Разве? Вы должны отнести это за счет моих служебных обязанностей. Смею сказать, я уже приводил подобные основания. Но вы ошибаетесь. Я люблю застолье. Только их последствия иногда кажутся мне утомительными. Кроме того, кажется, я уже был на нескольких в этом сезоне.

— Но ни разу в этом доме.

— Это было невежливо с моей стороны, — мрачно сказал Алекс. — Но сегодня я исправлюсь.

Он поклонился и вышел, оставив ее в недоумении.

Он возвратился примерно через тридцать минут, и Винтер испытала сомнительную радость при виде того, что он совершенно непринужденно чувствовал себя среди близких друзей и знакомых комиссара. Миссис Коттар фамильярно обращалась к нему по имени и большую часть своего внимания посвящала ему, и разговор с ней, казалось, доставлял ему удовольствие. Он так же был необыкновенно обходителен с Делией Гарденен-Смит, и в то же время вежливо отказывался вступать в какой-либо спор с полковником Маулсеном, продолжавшим сверлить его враждебным взглядом.

В заключение трапезы гости вернулись в гостиную, где мебель была раздвинута, чтобы освободить достаточное пространство для длинного стола, покрытого зеленым сукном, на котором уже лежали карты и игральные кости. На таких приемах обычно присутствовало несколько индийских гостей: богатые землевладельцы и дворяне или их сыновья, которые всегда принимали азартное участие в игре и потому находились на дружеской ноге с комиссаром и его более беспутными друзьями. Индусы, чья кастовая принадлежность запрещала употреблять в пищу некоторые продукты, приходили после ужина, а сегодня вечером к ним присоединился Кишан Прасад, которого Винтер не видела с того дня, как приехала в Калькутту.

Она уже хотела извиниться и уйти, сославшись на головную боль, но два обстоятельства заставили ее передумать. Появление Кишана Прасада и нечто, мелькнувшее в лице Алекса в тот момент, когда он увидел его.

Алекс находился в дальнем конце комнаты в кругу шумной группы, обычно собиравшейся у миссис Коттар, и Винтер украдкой за ним наблюдала. Она видела, как его взгляд на мгновение задержался на Кишане Прасаде, и внезапно поняла, что он знал о том, что Рао-сахиб будет присутствовать на этом вечере, и именно по этой причине он принял приглашение ее мужа отужинать с ними. Может быть, он даже пришел в тот самый момент в надежде получить это приглашение, и по каким-то своим причинам сделал вид, что сперва хотел отказаться? Выражение его лица почти не изменилось при виде Кишана Прасада, но Винтер показалось, будто в его глазах блеснуло удовлетворение, как будто он поставил на карту и выиграл. Потом он повернулся к нему спиной и завел разговор с миссис Коттар, а Винтер прошла вперед, чтобы поздороваться с Рао-сахибом.

Кишан Прасад склонился в официальном поклоне по индийскому обычаю и выразил свое удовольствие от того, что снова ее видит. Она никогда не могла избавиться от легкого чувства отвращения по отношению к нему с того самого дня, когда он с усмешкой смотрел на тонущие, полузатопленные останки судна по пути к Адену. Но он сильно отличался от своих соотечественников, частенько бывавших на менее респектабельных вечеринках у комиссара, она не могла представить его пьющим, подобострастным или наглым, или способным дать обмануть себя в картах — а такое было в порядке вещей, когда вечеринки во вторник перерастали в утро среды.