Но родители выбирают детей не только по внешним данным, они должны были сначала наладить контакт с ребенком. И вот тут начинались проблемы. Дима искренне считал, что ему не нужна новая мама. Мама может быть только одна. И она у него есть. Мама никогда не обманывала, и раз она сказала, что всегда будет рядом, значит она рядом. И ни к чему весь этот самообман и игра в семью с какими-то незнакомыми людьми, если и так все знают, что вы — просто чужие люди, пытающиеся хоть как-то убить свое одиночество, создавая подобие нормальной семьи.

      Дима вообще не очень любил, когда посторонние люди наведывались в детдом. Родители, выбирающие себе ребенка, казались ему похожими на посетителей зоомагазина или приюта для собак, присматривающих себе новую зверушку. А становиться для кого-то подобием животного Дима не хотел. Так что, при встрече с потенциальными родителями, так понравившийся им мальчик, всегда вел себя отчужденно, не разговаривал, не смотрел в глаза и не улыбался, чем и отталкивал от себя свою возможную семью.

      Но при этом, он всегда с улыбкой провожал взглядом машину, на которой потом эти люди уезжали с кем-нибудь из его друзей. Ведь он не занял чье-то место, и теперь еще один человек сможет прожить счастливую жизнь. А ему не нужна другая семья. У него есть своя.

      Вот только с каждым годом, проведенным в этом месте, Дима все больше и больше убеждался, что мама его все-таки обманула. Она оставила его одного в этом мире, а все ее слова и обещания просто растаяли во времени, превратившись в пустоту, которая постепенно заполняла душу.

      И через время, эта пустота показалась Диме невыносимой, нестерпимо захотелось вытеснить ее, хотелось поселить в этом месте мысли о другом человеке, тем самым уничтожив это безмолвное и пугающее болото.

      На эту роль Дима выбрал Дарью Сергеевну, женщину средних лет, от безвыходности устроившуюся на непривлекательную работу в детский дом. В ее обязанности входило обеспечивать детям досуг, она часто читала им какие-нибудь книги, давала уроки лепки, но главное, что покорило Диму, она заставляла детей уносить свою фантазию вдаль от этих старых холодных стен и такой же холодной реальности в яркий и добрый мир рисования.

      Дима очень любил каждую минуту, проведенную с Дарьей Сергеевной, может, потому, что она хоть как-то пыталась скрасить пребывание детей в этом месте, а может, потому что с ней он занимался именно теми вещами, которыми занималась с Димой только его мама.

      Дима всем своим существом тянулся к женщине, что так приблизила его к той, уже почти забытой жизни, в которой все было хорошо, в которой мама была еще жива… Постепенно, он возвел женщину на пьедестал и пытался проводить со своим новым смыслом жизни настолько много времени, насколько мог. Он, как бездомный и голодный котенок, ластился к ней и ждал, когда ему перепадет хоть кроха ее внимания, хоть одно ласковое слово или взгляд.

      За созданным своим же воображением образом и через надетые розовые очки, Дима не замечал, что этой женщине, на самом деле, все равно, кто рядом с ней, кому именно она что-то показывает и объясняет, она просто играет свою роль, выполняя работу, за которую получает деньги, искренне полагая, что в работу никогда не стоит вплетать человеческие чувства и эмоции. Так что, когда Дарье Сергеевне удалось найти место поприбыльнее, она сразу и без раздумий покинула детский дом, где ее ничто не держало.

      И только голубоглазый мальчик, узнав об очередном предательстве со стороны судьбы, не смог сдержать слез, как несколько лет назад, когда белая машина безжалостно на огромной скорости унесла с собой жизнь его матери. Он снова остался один.

      С тех пор Дима твердо для себя понял, что не стоит верить поступкам людей так же, как и их словам, что бы они ни делали, это будет сделано только ради собственной выгоды. Нет, Дима не стал нелюдимым и замкнутым в себе ребенком, он так же тянулся к общению с окружающими, кроме чужаков, иногда появляющихся в детдоме и разглядывающих детей, словно колбасу на прилавке, так же помогал всем, по мере своих возможностей, утешал младших в пики обострения их одиночества, отдавал всего себя каждому, кто в этом нуждался, но при этом больше не позволяя себе пустить кого-то внутрь себя.

      Доверие — непозволительная роскошь.

  POV Дима

      Я провел в детском доме почти одиннадцать лет своей жизни. По сути, это мое пристанище — практически всё, что я вообще помню. Иногда в моей памяти всплывают смутные образы из жизни, что была тогда, до приюта, иногда вспоминаются обрывки каких-то событий из прошлой жизни, но я не успеваю даже толком зацепиться за эти фрагменты, как они тут же ускользают от меня.

      Единственное, что я помню точно — тогда, давно, я был очень счастлив. И у меня была мама… Хотя, это, наверное, взаимосвязанные вещи, первое вытекает из второго и иначе не может быть.

      Мама… Ее образ с годами сильно стерся в моей памяти. Как бы я ни пытался вспомнить ее черты, ее голос, ее глаза, ничего не выходило. Не знаю, почему человек устроен так жалко, что не может сохранить в памяти и пронести через годы образ даже самого дорогого ему человека…

      В воспоминаниях о матери я вижу только невысокую женщину с короткими светлыми волосами, но вместо лица — лишь мутное пятно. Я не знаю, какого цвета были ее глаза, не помню, часто ли она улыбалась, но все равно при воспоминаниях о ней, на душе становится очень тепло и спокойно. Я плохо помню, но уверен, она была очень доброй, отзывчивой, заботливой… Она ушла, не успев научить меня многим вещам, не успев рассказать мне так много, но одно она точно успела — привить мне такое же доброе отношение к окружающим.

      Все годы, проведенные в детдоме, я считал для себя самым главным — помогать всем, кто бы ни нуждался в моей помощи. Я часто служил жилеткой для ребят, выслушивая их невеселые истории того, как жизнь привела их в это место, или просто поддерживая их, когда они с головой увязали в депрессии. Я дополнительно занимался с мелкими, если они чего-то не понимали, а воспитатели не собирались «отдельно разжевывать элементарные вещи для особо одаренных». Да и так, старался по мелочи помогать, о чем бы ни попросили, ну, в пределах разумного, конечно.

      Я это делал не для того, чтобы меня кто-то похвалил, или, чтобы создать о себе хорошее впечатление в глазах тех, кто мог видеть мои поступки. Нет. Просто все люди эгоисты по своей натуре и, по сути, делают все только ради своей выгоды. И, несмотря на то, что с одной стороны моими поступками руководило стремление помочь окружающим, все-таки с другой стороны я это делал для себя самого. Просто слишком съедали нерадостные мысли, стоило только запереться в комнате и остаться наедине с самим собой. А если занимаешь себя чем-нибудь, чем угодно, неважно чем, то мысли отступают, и ты позволяешь себе поверить в иллюзию, что ты обычный нормальный человек, ничем не отличающийся от остальных, а самое главное, что ты кому-то нужен…