— Вяжите его, хлопцы! Мы его, мерзавца, к атаману отвезем!

Работники нерешительно топтались около Волобуя, боясь подступиться к Андрею. Волобуй исступленно визжал:

— Хватайте его! Вяжите его, бандюгу треклятого! Выпустите — всех со двора сгоню!

Андрей, оставив Марину на крыльце, подошел к дереву, отвязал коня и прыгнул в седло. В руках у него блеснула кривая турецкая сабля.

Работники бросились к воловнику. Волобуй споткнулся о камень и упал на четвереньки. Сабля, описав полукруг, со свистом опустилась плашмя на жирный волобуевский зад.

Волобуй ткнулся лицом в землю. Полоснув его еще несколько раз плашмя, Андрей подъехал к крыльцу. Марина, подхваченная им на руки, вскочила в седло, и конь карьером вынес их в открытые настежь ворота.

Из воловника выглядывали, давясь смехом, волобуевские работники.

… Усталые, но бесконечно счастливые, подходили Андрей и Марина к станице. Сзади них шел в поводу Андреев конь, отмахиваясь хвостом от комаров.

У Семенных Марину встретили всей семьей. Григорий Петрович, обнимая смущенную Марину, ободряюще улыбнулся:

— Ну, дочка, будь в этом доме хозяйкой. А как Андрей с фронта придет, новую хату вам построим.

И совсем по–молодому повернулся к жене:

— Принимай, Николаевна, дочку.

Василиса Николаевна, плача и смеясь, обняла Марину.

Андрей незаметно выскользнул во двор…

Гриниха сидела в кухне, разложив перед собой карты. В сенях раздался шорох, и в кухню вошел Андрей. Гриниха, подняв голову, с испугом посмотрела на него, смешивая колоду.

— Здравствуйте, Агафья Власовна!

Сняв папаху, Андрей уселся на лавку.

— Здравствуй, Андрей. Слыхала я, что ты вернулся. Василий сказывал.

Глядя на осунувшееся лицо Гринихи, Андрей с удовлетворением почувствовал, что та робость, которую всегда внушала ему эта женщина, исчезла.

Он спросил, улыбаясь:

— На меня гадали?

Гриниха окинула его злым взглядом:

— На дочку, что ты сгубил.

— Я? А мне сдается, что вы ее сгубить хотели.

Андрей смело взглянул Гринихе в глаза.

— Это чем же, бисова душа, я ее загубила? Тем, что добра ей хотела?

Андрей вскочил с лавки:

— За добро бутовское продать ее хотели? Да только не будет этого! За Бута она все одно не пойдет!

— А вот и пойдет. Она мне уже и согласие дала.

Андрей опешил:

— Грех брехать–то, Власовна!

— А вот и не брешу. Вчера на хуторе была. Николай с фронта вскорости приедет, зараз и свадьбу гулять будем.

Андрей, подойдя к ней вплотную, спокойно проговорил:

— Вот что, Власовна. Вашего Николая загнали в Персию, а Марину я сегодня видел. Выйдет она за меня, а не за Бута. Поняли?

Глаза Гринихи зло шарили по кухне. Метнувшись в угол, она схватила деревянную лопату:

— Геть с моей хаты! Слышишь? Геть зараз же!

Андрей, схватив папаху, попятился к двери. С лопатой

в руках наступала на него разъяренная Гриниха.

Выскочив во двор, он схватил толстую палку, валявшуюся у крыльца, и припер ею дверь.

С огорода за ним с любопытством смотрели Миля и Анка.

— Миля! Как только я с проулка выйду, отворишь дверь! — крикнул Андрей, направляясь к калитке.

По дороге Андрей ругал себя за свой необдуманный поступок. Он знал, что Гриниха устроит скандал и даже может забрать к себе Марину. Тогда их свадьба расстроится, а тем временем, возможно, приедет в отпуск Николай Бут… Он готов был уже повернуть назад, чтобы попытаться как–нибудь умилостивить Гриниху. Но мысль о том, что она хотела насильно выдать Марину за ненавистного ему Бута, увеличила неприязнь к этой женщине. «Пускай старая карга побесится, а Марину я ей все–таки не отдам. В случае, ежели она к атаману побежит жаловаться, Василий Маринку к тетке, в Деревянковскую, отвезет».

Придя домой, Андрей застал всю семью за ужином. Он сел к столу рядом с Василием, взял ложку, зачерпнул из миски борща и, посмотрев исподлобья на отца, буркнул:

— Был у Гринихи.

Василиса Николаевна всплеснула руками:

— Как же ты сам–то, сынок? Да говори, что она тебе сказала?

Марина усмехнулась:

— Его мать побила, вот он и молчит.

Андрей положил ложку:

— Два раза лопатой ударила за то, что я про Бута ей напомнил. Теперь, должно, побежит жаловаться к атаману.

Григорий Петрович укоризненно покачал головой:

— Всегда ты, Андрей, прежде языком работаешь, а потом головой.

Андрей виновато опустил голову.

На семейном совете было решено отправить пока Марину к ее тетке, а к Гринихе идти Григорию Петровичу. С тем и легли спать.

Утром прискакал от атамана нарочный и передал Андрею приказ явиться в станичное правление.

… Подходя к базарной площади, Андрей увидел почтальона деда Черенка. Тот замахал ему рукой:

— Погоди, Андрей, тебе телеграмма.

Удивленный Андрей нерешительно взял из рук Черенка протянутую ему бумажку.

— Расписывайся скорей! — торопливо совал Черенок Андрею огрызок карандаша…

Семен Лукич гневно ходил по кабинету, пыхтя трубкой. В углу сидел Волобуй. Рыжая борода его топорщилась просяным веником. Заплывшие маленькие глазки смотрели зло и выжидающе.

— Я ему покажу, мерзавцу, как честных казаков шашкой рубать, да еще за горло давить!.. — никак не мог успокоиться атаман.

— Это разве казак, Семен Лукич? Это прямо разбойник! «Я тебе, кажет, все кишки выпущу!»

В комнату вошел в сопровождении писаря Андрей. Увидев в углу Волобуя, он понял, зачем его вызывал атаман.

Семен Лукич подошел вплотную к Андрею.

Андрей невольно отвернулся: от атамана несло винным перегаром.

— Ты что отворачиваешься, сукин сын? Ты знаешь, что за такие штуки, — атаман мотнул головой в сторону Волобуя, — я тебя зараз в холодную отправлю!

Андрей, встретившись с торжествующим взглядом Волобуя, выпрямился.

— Я вам, господин атаман, не сукин сын, а старший урядник Второго Запорожского полка. — И, доставая из кармана телеграмму, подал ее атаману.

— В холодной же мне сидеть некогда, вот читайте!

Семен Лукич, удивленно посмотрев на Андрея, взял телеграмму и передал писарю. Тот тщательно развернул ее и прочитал вслух: «Полк срочно перебрасывают тчк. Немедленно выезжай назад. Командир третьей сотни подъесаул Кравченко».

Провожать Андрея поехал Григорий Петрович. Василий был послан Богомоловым в Уманскую, а Марина осталась с заболевшей матерью Андрея.

На станции Андрей увидел Максима Сизона. Тот обеспокоенно всматривался в ожидающих поезда пассажиров, словно хотел найти среди них нужного ему человека.

Увидев Андрея, Максим, радостно улыбаясь, пошел ему навстречу:

— А я боялся, Андрей, что ты вечерним уехал.

Посмотрев другу в глаза, он смущенно проговорил:

— Ты меня прости, брат! Напрасно тогда обидел тебя, на лычки да кресты твои глядя. — И, смеясь, хлопнул Андрея по плечу: — Ну, и здорово же ты Волобуя отвозил! Мне хлопцы рассказывали.

Поезда, заливая ярким светом железнодорожную насыпь, уходили в разные стороны. В тамбуре одного из вагонов стоял Андрей, махая папахой отцу и Максиму.

От него уплывала вдаль родная станица.

Максим первые дни почти не выходил из дому. Раненная осколком гранаты голова ныла тупой, нудной болью. По ночам снился фронт. Колючая проволока. Грязные окопы…

Просыпаясь среди ночи, Максим долго лежал с широко раскрытыми глазами, боялся заснуть. Днем забирался в садик и сидел часами в густом малиннике, наблюдая суетливую птичью жизнь.

Шли дни. Однажды, зайдя в кухню, он увидел, что мать разложила на столе мучной чувал и сосредоточенно вытряхивает из него остатки муки.

Максима больно кольнуло в сердце. Взяв из рук матери мешок, он свернул его и молча вышел из хаты.

На улицах было пустынно и тихо. Он задумчиво смотрел на дворы и обочины дорог, до того заросшие бурьяном, что из–за него не видно было заборов.

Завернув на боковую улицу, Максим увидел у открытых настежь ворот Игната Колоскова. Сидел Игнат прямо на земле, обтесывая топором новый столбик, который он держал между ногами.