— Марина, я к тебе… проститься пришел. Завтра ехать надумал.

— Как — ехать?!

— Срок прошел. Надо ехать.

У Марины дрогнули губы:

— Опять ехать! Все домой едут, а ты — на фронт! Офицером хочешь быть? Меня тогда бросишь.

— Марина, Маринка!..

— И слушать не хочу. Никуда ты не поедешь!

Она заплакала. Андрей окончательно растерялся.

Сзади послышался старческий сердитый голос:

— Опять ты ее расстроил. Знаешь что? Убирайся–ка отсюда. — И фельдшер бесцеремонно вывел Андрея за дверь.

Выйдя за калитку, Андрей остановился в раздумье. Потом решительно, махнул рукой:

— А, никуда не поеду!

Возвратившись домой, он увидел во дворе Ивана Дергача.

Дергач сидел на скамеечке под вишней и держал в руках какой–то сверток. Увидев Андрея, он встал и пошел ему навстречу:

— А меня Сергеев послал. Просил тебе вот это передать. Книжки тут для фронта.

Дергач протянул Андрею сверток. Андрей, не глядя на Дергача, грубо сказал:

— Отдай назад, пусть сам едет, а я дома останусь.

Дергач удивленно посмотрел на него и молча пошел к

калитке, прижимая сверток к груди. Но едва он вышел на улицу, Андрей крикнул:

— Иван!

Дергач остановился. Андрей бегом нагнал его и вырвал у него сверток.

— Чего ж ему передать, Андрей?

— Убирайся ты к черту!

Не прощаясь, Андрей повернулся и пошел к дому.

Утром он встал рано. Выкупал лошадей и запряг Серого. А через два часа, стоя на подножке вагона, махал рукой идущим за поездом отцу, Максиму и Ивану Дергачу.

Григорий Петрович под осень ждал сына с фронта хорунжим. Эта надежда росла из месяца в месяц. «Разве старик Коваленко не такой же урядник, как он, Григорий Семенной, а приехал же его сын Петро офицером, да теперь еще и атаманит над целым юртом. А чем Андрей хуже?» Следом за этими мыслями приходили и другие, тревожные — о дружбе Андрея с Сергеевым. Но старик гнал их от себя прочь. Да к тому же и Сергеев с Максимом Сизоном, боясь расправы за сочувствие большевикам, давно убежали из станицы и скрывались неизвестно где, а Иван Дергач не показывался на улице даже днем.

Шли дни. Уже вернулись в станицу братья Бердниковы, Трынок, Шмель и другие казаки–однополчане Андрея. Григорий Петрович, скрывая тревогу, все чаще приезжал на станцию и подолгу смотрел на убегающие вдаль рельсы.

Андрей приехал неожиданно, в одну из холодных январских ночей.

И когда скинул он заиндевелую бурку, Григорий Петрович горестно крякнул: погон на Андреевой бекеше не было.

Григорий Петрович молча посмотрел на сына, и они без слов поняли друг друга. Андрей сумрачно сказал:

— Снимал, батя, с офицеров, снял и с себя.

С тех пор и охладело сердце Григория Петровича к сыну. А после того, как по станице пошли разговоры об Андрее, как о большевике, после того, как осмелели фронтовики во главе с Андреем, а в станице снова появились Сергеев и Максим Сизон, Григорий Петрович даже разговаривать перестал с ним. И если была какая надобность по хозяйству, обращался к Василию.

Сергеев, сидя в углу на колченогом стуле, с тревогой посматривал в окно. Его истощенное, давно не бритое лицо с опущенными углами рта говорило о крайней усталости.

В комнате расположились, где кто сумел, десятка полтора фронтовиков. На широкой лавке возле окна, искоса посматривая то во двор, то на улицу, сидел Дергач.

Сергеев перевел взгляд с окна на Максима, угрюмо опустившего голову:

— Ну, Максим, говори!

Максим поднял голову, большими зеленоватыми глазами обвел присутствующих.

— Так вот, по вашему поручению ездили мы с товарищем Сергеевым в Ейск. Ругали нас там — стыдно было слушать!

— Ты лучше расскажи, что они нам сделать наказывали? — сказал нетерпеливо Андрей.

— Ну, расспросили нас и, как мы сочувствуем большевикам, дали поручение. Атамана ко всем чертям — раз! — Максим загнул один палец. — Ревком организовать — два! Отряд самообороны сформировать из надежных фронтовиков — три!

— Вот это здорово! — не выдержал Андрей.

— Оружие у того, кто не будет зачислен в отряд, отобрать — четыре!

— Давно пора куркулей обезоружить! — не вытерпел снова Андрей.

Сергеев укоризненно посмотрел в его сторону и сказал:

— Не прерывай, Андрей! — И добавил: — Вот и выходит, что надо немедленно созвать сход и выбрать ревком. Правильно я говорю?

— Давно пора!

— Чего там долго размусоливать!

— Идем на майдан*.

___________________________________

*Станичная площадь

— Постойте, товарищи!

Андрей подошел к столу:

— Надо организовать свой отряд, пеший и конный, а для этого надо сегодня же отобрать у куркулей оружие и коней. Так и Ейский отдел большевиков наказывал, а раз мы сочувствуем большевикам, то должны их наказ выполнить.

— Предлагаю, — сказал Сергеев, — поручить организовать конный отряд Андрею Семенному и Ивану Дергачу, а пеший — Максиму Сизону. Коней отобрать поручить им же… Итак, товарищи, времени терять нечего! Каждую минуту кулаки и офицерье могут поднять восстание.

С улицы ворвался тревожный гул набата. Все, вскочив, бросились к окнам. Сергеев хрипло выкрикнул:

— Опередили, гады! Идем на площадь! Держаться всем вместе!

Из дворов, на ходу пристегивая кинжалы, шли казаки. Иногородние, с хмурыми лицами, нерешительно выглядывали из–за заборов, боясь выходить на улицу.

Сергеев, отобрав по дороге пять человек, послал их по дворам собирать иногородних.

Около станичного правления уже собралась большая толпа. Сергеев шепнул на ухо Андрею:

— Собери вокруг себя фронтовиков из казаков, которых знаешь.

— Ладно, не учи!

Густой, тяжелой волной плыл в воздухе набат, когда на крыльцо станичного правления в сопровождении помощника и писарей вышел Коваленко. На его черкеске узкими полосками блестели серебряные погоны, а сбоку в деревянной коробке болтался тяжелый маузер.

Окинув пристальным взглядом притихшую толпу, он шепнул что–то писарю. Тот опрометью бросился с крыльца и скрылся в толпе.

Вскоре набат смолк. Коваленко, поправив маузер, шагнул вперед.

— Господа станичники! — голос его зазвучал властно, словно он не речь собирался произнести, а командовал сотней. — Наступило тревожное время. Мне донесли, что крупная банда большевиков…

— Сам бандит!

— Погоны сними, сволочь!

— Долой!

В группе фронтовиков, стоящих около Андрея, началось движение. На них зашумели пожилые казаки:

— Замолчите, сукины дети!

— Дайте человеку договорить!

— Идите вы к чертям собачьим с вашим человеком! Золотопогонный гад он, а не человек!.. — кричали фронтовики.

Наконец шум утих. Коваленко снова заговорил, но уже не так уверенно:

— Так вот, станичники, эти самые большевики захватили паровоз, несколько вагонов и ездят по станицам, грабят население.

— Сами грабите!

— Долой с майдана, куркуль!

В Коваленко полетели комья грязи. Один из них угодил ему прямо в лицо, плотно залепив правый глаз, другой попал в подбородок. Отплевываясь и ругаясь, Коваленко скрылся за спинами своего помощника и писарей.

Бут, стоящий рядом с Волобуем и Семеном Лукичом в толпе пожилых казаков, поднял палку над головой и, потрясая ею в воздухе, истошно кричал:

— Станичники! Да куда ж вы смотрите! Атамана бьют! Гоните их, голодранцев, с майдана!

Фронтовики, хватаясь за кинжалы, настороженно и выжидающе глядели на толпу наступавших на них сторонников Бута и Семена Лукича.

Над бушующей толпой выросла длинная фигура Сергеева. Уверенно, громким голосом, он сказал:

— Граждане! Атаман Коваленко получил ложное сообщение насчет большевиков. Отряд, о котором он говорит, ездит по заданию ЦИКа Черноморской республики для организации советской власти на местах и никакими грабежами не занимается. Советская власть…

— Долой!

— Геть с майдана!

— Станичники, чего вы куркулей слушаете? — отчаянно прозвучал и затерялся в ругани и криках голос Дергача.