— Гарнизон держи в боевой готовности. Расследование по делу об убийстве хорунжего закончил?

— Почти.

— Кто убил?

— Свои, сухенковские… И, полагать надо, — по приказанию Сухенко. Или хорунжий слишком много знал и был опасен, или для провокации его кокнули, чтобы свалить дело на наших ребят.

— Сообщи об этом немедленно Ростовской Ч К. Материал пошли с комвзвода Кравцовым. Дай ему для охраны несколько хлопцев.

Андрей кончил писать.

— Запечатаешь письмо сам. Ну, прощай… Будь осторожен! За Сухенко следи в оба. Если возвратится комиссар бригады, расскажешь ему все и поступишь в его распоряжение.

— А если Сухенко вздумает разоружить гарнизон?

— С боем отступай по направлению Кущевки.

3

Тщедушный, с рассыпанными по всему лицу веснушками парень с отчаянием отложил в сторону ручку.

— Я же вам говорю, что председателя сегодня не будет. Понимаете, не будет! А ты, сосунок, не горячись. Я ведь тебя спрашиваю, где мне его найти. Дело у меня такое, что ждать нельзя.

Андрей снял бурку и бросил ее на стол. Парень хотел обидеться, но, взглянув еще раз на Андрея, заметил орден Красного Знамени, приколотый выше чеканных газырей, и кривую вызолоченную саблю. Он резко изменил тон.

— Да вы кто будете?

— Комбриг Семенной.

— Простите. Я сейчас доложу… — Он вскочил со стула и скрылся за дверью кабинета.

— Председатель просит к себе.

Андрей быстро прошел в кабинет.

За огромным столом, заваленным бумагами, сидела немолодая женщина со стриженными черными волосами. Она, не дав ему произнести ни слова, укоризненно проговорила:

— Ай–я–яй, товарищ Семенной! Сколько времени уже работаешь и ни разу не заглянул ко мне. Разве так можно?..

Андрей подошел к столу и положил полученную им из Ейска бумагу.

— Ты подписала?

— Я должна была подписать этот приказ.

— Даже должна?

— Да. Сядь, Семенной. Ты пойми, что собранные тобой сотни почти поголовно состоят из вчерашних бандитов. И это в то время, когда мы стоим перед выступлением Врангеля… Твои сотни надо немедленно разоружить. Потом… этот твой Хмель, ведь он, разъезжая по хуторам, грабил казаков…

— Довольно! Мне теперь все понятно… Ты это дело сама расследовала?

— У меня есть данные, им нельзя не верить.

— Письма куркулей, в которых они жалуются на «бандита» Хмеля?

— Хотя бы и так.

— А ты интересовалась, почему Сухенко не выполняет приказа командующего о выступлении на фронт?

— Потому, что дожидается отмены этого приказа. Я сама послала письмо в Ростов с просьбой хотя бы временно задержать бригаду на Кубани… Уж не на твои ли банды прикажешь рассчитывать?

— Значит, гарнизон разоружить, Хмеля — к стенке, а меня снять с работы и отдать под суд?

— Совершенно верно. Только тебя мы пощадим. Ты будешь направлен в другую станицу военным комиссаром.

— Никуда ты меня не переведешь, а Хмеля я вам не отдам — ни тебе, ни Сухенко.

— Как это понимать?

— Очень просто. Я ведь не только председатель ревкома, а и председатель комиссии по борьбе с бандитизмом и прислан на работу не Ейском, а по решению Юго — Восточного бюро ЦК партии. Гарнизон я разоружать не позволю и сегодня же выезжаю с докладом в Ростов. У меня есть данные считать твоего Сухенко изменником и требовать немедленного его ареста.

— Не верю этому. У тебя с Сухенко личные счеты. Я уже дала ему разрешение разоружить гарнизон и арестовать Хмеля.

— А… так ты вот как?!

Андрей сделал движение к столу. Потом, быстро овладев собой, повернулся и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он прошел мимо изумленного паренька, бросив ему на ходу:

— Председательше своей воды дай, а то злякалась она…

Выйдя на улицу, задумался: «Куда идти? В уком — бесполезно. Очевидно, у них тут все согласовано, и пока докажешь им свою правоту, они, пожалуй, разоружат мои сотни и, чего доброго, пустят в расход Хмеля… Гм, пожалуй, погорячился я, напугал… Ну, сама виновата: беляку, золотопогоннику, поверила с первого слова, а ему, Семенному, веры нет. Что же делать? Подчиниться? Предоставить свободу действий генералу Алгину и всем его полковникам, засевшим в плавнях? Нет, нельзя этого… Фу, черт, голова кругом идет! А Хмель? Неужели отдать им старого боевого товарища, ни в чем не повинного?… Надо немедленно ехать в Ростов…»

Но уехать, бросив Хмеля и гарнизон на произвол Сухенко, Андрей не мог. Уже на вокзале он решил возвратиться в станицу, вместе с гарнизоном с боем отходить на Кущевку и, оставив там гарнизон, выехать самому в Ростов для доклада бюро ЦК РКП (б).

В Староминскую Андрей приехал ночью. Пройдя пешком пустынные улицы, он уже подходил к воротам Хмеля, когда услышал сзади себя конский топот. Андрей перепрыгнул через забор и притаился за большим кустом шиповника.

Мимо шагом проехала группа всадников. Один из них, высокого роста, громко говорил ехавшему с ним рядом казаку:

— Митька, доедем до провулка, возьмешь пять хлопцев и паняй с ними на вокзал, смени Маклушку. Да слышал, что есаул сказывал? Ежели Семенной приедет, зараз арестуй его и гони в штаб.

«Хорошо, что я догадался около семафора спрыгнуть, — подумал Андрей. — А хлопцы эти — с сухенковской бригады, не иначе». Выждав, когда всадники скрылись в переулке, Андрей оглянулся и только тогда заметил, что на месте дома Семена Хмеля лежит груда обгорелого мусора, а посреди нее торчит полуразрушенная печь. Сердце сжала боль. Он в нерешительности подошел ближе, не зная, что предпринять. «Идти в гарнизон опасно. Могут перевстреть сухенковцы — и тогда конец… Хмель, очевидно, уже арестован. Но где же Наталка, неужели арестовали и ее?.. — Андрей вздрогнул. — И почему тот, высокий, говорил о каком–то есауле, — видимо, своем начальнике? Неужели Сухенко поднял восстание? Нет, на это он сейчас едва ли пойдет». Мучаясь сомнениями, Андрей вспомнил вдруг об учительнице. У нее он, может быть, узнает о судьбе Наталки, узнает и то, что произошло в станице в его отсутствие.

Он прошел в сад, осторожно пролез сквозь колючки жерделовых деревьев, посаженных вместо изгороди со стороны переулка, и, держась в тени заборов, направился к школе.

4

Зинаида Дмитриевна, закрыв книгу, с беспокойством прислушалась: в окно ее комнаты кто–то стукнул. Стук был слабый и нерешительный, и Зинаиде Дмитриевне сперва показалось, что это ударился в стекло майский жук. Но вот стук повторился, на этот раз сильнее. Учительница встала и боязливо подошла к окну.

Ничего не разглядев через стекло — ночь была темная, Зинаида Дмитриевна, набравшись храбрости, щелкнула задвижкой и распахнула окно настежь.

— Кто там?… — шепотом спросила она.

— Это я, Семенной…

— Андрей Григорьевич, вы?!

— Тише!.. К вам можно?

— Можно, можно, ах, боже мой! — она метнулась к двери, чтобы впустить Андрея.

— Не надо… Я — в окно.

Андрей схватился за подоконник и прыгнул в комнату. Затворив окно, повернулся к учительнице. Прижав руку к сердцу, она сказала взволнованно:

— Андрей Григорьевич, зачем вы возвратились в станицу? Вас ищут и если поймают, — вы погибли. Вам надо ехать в Ростов.

Андрей взял ее за руку.

— Успокойтесь, им не поймать меня… Я только что из Ейска, ничего еще не знаю, как и что в станице. Что тут произошло с Хмелем и Наталкой?

Зинаида Дмитриевна приложила палец к губам и показала глазами на свою кровать в углу за двумя книжными этажерками. Андрей увидел на кровати спящую Наталку…

— Наталка!

— Ваш ординарец привел ее.

— А Хмель?

— Должно быть, убит. Я видела, когда его вели по улице и били прикладами. Какой ужас!

Учительница закрыла лицо руками и заплакала. Андрей побледнел. «Опоздал! Да и что я мог бы сделать?! Эх, Семен, Семен!»

Андрей осторожно отвел руки Зинаиды Дмитриевны от ее лица.

— Не надо плакать… Расскажите мне все, что знаете.

— Сегодня утром они арестовали Хмеля и сожгли его дом. В станице поднялась перестрелка между вашим гарнизоном и казаками Сухенко. Ваши ушли из станицы. А кто не успел отступить, с того тут же, на улице, срывали оружие, одежду и рубили шашками. — Зинаида