Стояла осень тысяча шестьсот тридцать пятого года, и Жак Диэль, чувствуя скорое приближение ранних сумерек, нетерпеливо понукал коня. Не желая попусту тратить времени и стараясь прибыть на место, пока окончательно не опустится ночь, он уже успел вконец загнать очередную лошадь, которую только сменил на последней станции. Он был уже весь в пыли и чувствовал, как затекли ноги, обутые в высокие, доходящие до колен сапоги. Бедная скотина же — вся в пене, глубоко закусив удила, то и дело вздрагивая всем телом от ударов каблуков всадника и недовольно пофыркивая, — уже давно замедлила бы бег, ослабь Жак хоть на миг поводья, которые судорожно сжимал в руках.

Солнце уже угасало, мало-помалу тая за высокими серыми скалами, когда по краям дороги стали появляться первые редкие, одинокие, покосившиеся домишки. Со стороны моря уже скапливались облака, предвещавшие не только скорые сумерки. Все резче ударял в нос соленый запах близкого океана.

Едва окончательно скрылось солнце, как сразу же зарядил тяжелый проливной дождь. Жак давно предвидел это, заметив, как поднявшийся ветер угрожающе нагонял мрачные тучи. И вместо того чтобы дать бедному животному передышку, видя, что оно уже при последнем издыхании, Жак подбадривающе похлопал лошадь по холке и с новой силой вонзил шпоры в трепещущие бока.

Лошадь попыталась было встать на дыбы, но Жак тут же осадил ее, ибо они уже въезжали в Дьеп. Извилистые улочки с низкими, приземистыми домишками и ухабистой мостовой, на которой то здесь, то там зияли застойные лужи с тухнущими рыбинами, добычей последней рыбалки, были безмолвны и пустынны. Желтые фасады, перекрещенные темными полосками балок, уже тонули в ранней вечерней мгле. По переулкам, завывая, гулял ветер, и жители поспешно задвигали ставни, предчувствуя шторм.

Жак подъехал к причалам небольшой гавани. Где-то вдалеке, покачиваясь на якорях, стояли три парусника. А на молу матросы спешно проверяли прочность швартовов, которые так и норовили порвать рвущиеся вслед за волнами корабли.

Он натянул поводья и осадил лошадь. Потом медленно, ничуть не заботясь, что дождь уже насквозь промочил его фиолетовый суконный камзол, подъехал к одному из матросов и спросил:

— Не знаете, где тут таверна «Наветренные острова»?

— А, таверна Жана Боннара! Да вот она… Прямо перед вами и есть. Видите, свет еще горит, стало быть, открыта…

Уже совсем стемнело, и разбушевавшееся море с ревом билось о каменный причал.

«Еще бы час, и я уже не нашел бы здесь никого, кто мог бы показать мне дорогу», — подумал про себя всадник.

Да и таверна, скорее всего, была бы уже закрыта. И вправду, не успел он подъехать поближе, как тут же заметил высокую мужскую фигуру, показавшуюся из дверей заведения и пытавшуюся опустить непослушные ставни. Услышав стук копыт, он прервал свое занятие и обернулся, силясь разглядеть в кромешной тьме, кого это еще принесло в этакую скверную погоду, когда хороший хозяин и собаку не выгонит. Однако Жак, не дожидаясь вопросов с его стороны, окликнул:

— Эй, кто там? Я ищу таверну «Наветренные острова» и достопочтенного господина Жана Боннара…

Мужчина разогнулся и выпрямился во весь рост, показывая Жаку, что перед ним настоящий великан с широченными плечами, бычьей шеей, короткими, сильными руками и мощными, словно вросшими в землю ногами.

— Жан Боннар, — ответил он, — это я самый и есть! В этакую-то ночь да при такой поганой погоде разве что сам дьявол мог ко мне пожаловать… Чего вам угодно?

Жак мягко спешился, хотя ноги у него совсем занемели от долгой езды.

— Возьмите-ка мою лошадь, — распорядился он. — Да позаботьтесь о ней хорошенько, а потом все узнаете, всему свое время.

Он перебросил через голову лошади поводья и, не обращая уже более никакого внимания ни на животное, ни на хозяина, вошел в таверну.

На некрашеном, лоснящемся от жирных пятен сосновом столе коптила масляная лампа, освещая чадящим светом заведение и отбрасывая на стены зыбкие, пляшущие тени. Однако во внушительном камине весело потрескивал огонь.

Жак слышал, как хозяин снаружи чертыхался, изрыгая угрозы и проклятья, но было видно, что все это ничуть не тревожило гостя. От дождя в его платье въелась дорожная пыль. Он встряхнул его перед огнем, потом протянул мокрые руки к длинным, красным языкам пламени. Над камином висел увесистый окорок, и едкий дым покрывал его ровной, темной копотью.

Жак Диэль вспомнил, что уже давно ничего не ел, и сразу почувствовал острый голод. Взял стул, придвинул его поближе к огню, тяжело опустился на него и протянул к раскаленным углям подметки своих тяжелых сапог. Расстегнул ремень, делая его посвободней и даже не обратив внимания, как на пол упала его короткая шпага.

Хозяин таверны все не появлялся. И путник принялся от нечего делать оглядывать заведение. Стены были темными от копоти, а мухи покрыли потолочные балки бесчисленными черными крапинками. Из мебели было всего три стола, один из которых изрядной длины, несколько стульев да две длинные лавки, что стояли по обеим сторонам большого стола. Все одинаково грязное и замызганное. Массивный деревянный буфет украшали грубо вырезанные чьим-то неловким ножом деревянные парусники да высохший кокосовый орех, на котором была изображена забавно осклабившаяся человеческая физиономия, разрисованная красной и черной краской и с ярко-алой повязкой через глаз. В этот час в таверне — где днем, должно быть, отбоя не было от матросов, местных гулящих девиц и, конечно, вербовщиков — не было ни единой живой души.

От зажженного камина шло приятное тепло. Когда наконец снова появился Жан Боннар, он увидел, что одежду Жака уже лизали языки пламени и она дымилась, источая пар и вот-вот готовая заняться огнем.

— Вас будто сам дьявол принес, провалиться мне на этом месте! Это ж надо, явиться в такой час да еще в этакую непогоду! А эта ваша кляча, видели бы вы, до чего вы ее довели, бедную кобылу! Того и гляди, подохнет!

— Позаботьтесь о ней как следует, — ничуть не смутившись, посоветовал Жак. — Что и говорить, вид у нее не очень-то привлекательный, широковата крупом, да и бабки тяжеловаты, зато нынче, клянусь честью, я устроил ей такое испытание, какое не всякая лошадь выдержит. Держу пари, сейчас она себя чувствует точно молодой скакун с королевских конюшен!..

В ответ Жан Боннар мрачно проворчал какие-то слова, смысл которых вовсе не дошел до Жака. Однако, заметив, что хозяин вроде приготовился было уйти восвояси, ничуть не намереваясь позаботиться о госте, тот поднялся во весь свой внушительный рост и, гордо выпрямившись и ловко подхватив с полу свою шпагу, заметил: