Прелюбопытного субъекта Филипп Ирнеев невзначай приметил на платной автостоянке у Центрального Таракановского рынка. Уж больно лихо тот выбрался из приемистой светло-серой «хонды» одним плавным и упругим движением.

Затем, будто спохватившись или мысленно себя одернув, незнакомец ссутулился, опустил одно плечо и разболтанно зашаркал по направлению к торговым павильонам и ларькам столичной Таракановки. С виду 40-летний владелец «хонды» решительно не желал привлекать внимание ни к своей особе, ни к физической форме.

Мужик, мужчина, не товарищ и не господин; ничего выдающегося нет ни в лице, ни в фигуре. Заурядный обыватель и обитатель стольного града Дожинск, видимо, вздумал отовариться чем-то на рынке.

Ни богатый, ни бедный, а так вам — серединка на половинку. Темно-серые полушерстяные брюки, коричневатые мокасины из тонкой кожи на мягком ходу, короткие рукава бордовой рубашки с расстегнутым на две пуговицы по майскому времени воротом, плоский мобильник-раскладушка в кожаном чехле на поясе, уродская лох-барсетка в левой руке. Дерганная туда-сюда в отмашке правая рука, словно плохо привинченная деталь небрежно собранного механизма…

Филипп двигался следом за серо-бурым субъектом, ясно видел и прекрасно понимал: обыденная внешность и ничем не примечательная, подпрыгивающая, цепляющаяся за асфальт походка для странного незнакомца — хорошо наработанный камуфляж и отличное владение собственным телом, тренированным на запредельные нагрузки и экстремальные обстоятельства.

«Ага! Маскировочка…»

В школе выживания тренер-сэнсэй Кан Тендо не раз повторял Филиппу и другим ученикам: прежде всего обращайте внимание на скрытые контрасты и аномалии при оценке враждебной обстановки. Всякое несоответствие, нестыковка и противоречие обычному порядку вещей неизменно таят скрытую угрозу…

Неудивительно, если отменно подготовленный Фил Ирнеев сразу же насторожился, едва неприметный субъект покинул автомобиль в повышенной боевой готовности, за полсекунды профессионально оценил окружение с новой точки обзора. И нарочито расслабился, демонстрируя языком тела всем вокруг: я не я, и меня для вас нет.

Как бы уловив мысли Филиппа или ощутив за собой негласное слежение, объект его внимательного интереса, желающий сохранить инкогнито, растасовался, как плоская карта в колоде, незримо рассредоточился в группе из четырех девиц. Как потом ни старался Филипп, обстоятельно курсируя в торговых рядах, эзотерический незнакомец бесследно исчез в рыночной сутолоке. Хотя шел он всего лишь в полутора десятке шагов от любопытствующего наблюдателя.

«Крутой профи, из рака ноги!» — мысленно восхитился Ирнеев и сделал вывод: предмет его любознательности, должно быть, из какой-либо иностранной спецслужбы. За кордоном хватает грамотных спецов, умеющих наблюдать и уходить от наблюдения.

Тем они и отличны от отечественных правоохранителей в штатском, для опытного глаза выделяющихся в толпе как базарные воры-карманники. Тех вообще за версту видать. И те и другие на людях и при делах отмечаются повадкой бродячих котов. У местных уголовных сыщиков и воров одинаковый бездомно-кошачий вид: будто они что-то украли или же собираются умыкнуть.

Их нагло-виноватое поведение нисколько не способствует скрытности потаенного образа действий. Но тупое городское стадо, замкнуто погруженное в повседневную суету, не склонно замечать тех, кто его выслеживает и пасет.

Не приметен был для горожан, суетившихся на рынке, и Филипп Ирнеев, знавший куда и как неуловимо смотреть, когда никак нельзя натыкаться на уклончивые взгляды прохожих. Не держать зрачки в центре глазниц и прикрывать веки, если требуется быстро сканировать окружающую обстановку, чтобы не создавать впечатление челночно бегающих хитреньких глазок, ох неспроста кого-то выслеживающих.

Мимика, жесты, походка, мышцы спины и шеи ничего не должны говорить окружающим. Филипп — охотник, а не дичь. Людская стесненная толпа — его джунгли, укрытие и охотничьи угодья…

Просто так для тренировки наблюдательности и поддержания боевой формы следует иной раз быть начеку и настороже в тесных городских чащобах и трущобах. Даже если ты без всяких затей и заднеприводных мыслей закатился на Таракановку прикупить мыла, зубной пасты, заглянуть в несколько лавок, торгующих свежими дисками с играми и фильмами.

На Центральный рынок Фил Ирнеев заезжал по давней, с детства привитой родителями привычке. Мол, на Таракановке ширпотреб и провизия дешевле, чем в ближних магазинах.

«Ага, разбежались и размечтались!»

Существенной разницы в ценах Филипп не отмечал. Может, когда-то оно так и было в кооперативном владении, но теперь сие государственное унитарное предприятие нимало не блещет либеральными ценниками. Но привычный ход вещей нам порой дороже сожженного бензина и нервотряски в перегруженном и плотном трафике в центре города Дожинска.

То бишь столицы и метрополии синеокой Белороссии. Так и введем банальность и обыденность с абзаца…

Спустившись в заглубленную яму главного павильона рынка, наш главный герой незаметно глянул снизу вверх на сограждан и соотечественников, с превеликими осторожностями преодолевающих полутемную лестницу черного бокового входа. В мыслях саркастически усмехнувшись, он тут же вспомнил слова учителя:

«Верно говорил сэнсэй Кан. По тому, как человек поднимается и спускается по лестничным ступеням и пролетам, возможно судить о его физической подготовке и состоянии здоровья».

Судя по всему, с оздоровительным и спортивным образом жизни у посетителей Таракановского рынка дело обстоит неважно. Опасаться здесь некого и нечего…

Они — белороссы, мирное стадо, вышедшее на водопой и кормежку. Топчутся неуклюже, гадят мимо урны и под ноги бумажками, окурками, подсолнечной шелухой, пластмассовыми бутылками…

Еще хуже эти земляки, сходняки для Филиппа Ирнеева, смотрятся в городской технической оснастке, когда они с грехом пополам вылезают из автомобилей, сползают вниз по ступенькам автобусов и троллейбусов. Или же коленками вперед выбираются на землю из тамбуров пригородных электричек.

Иной до самого последнего мгновения цепко держится за вагонный поручень. Боясь его отпустить, он акробатически изгибается назад, едва-едва не падая навзничь и судорожно нащупывая ногой железные ступени.

Вон давеча рядом с парковкой молодая толстуха, лет эдак 25-ти, на верхней ступеньке трамвая раскорячилась. Словно тесто из дверного проема поперла. Спереди ее промежность вниз ползет, за пухлым лобком окладистая задница, за ними оставшиеся части тела вываливаются из одежды и трамвая.

В последнюю очередь от раскладной трамвайной створки отрывается ее рука, страдательно вывернутая кистью вверх. Так и запястье вывихнуть недолго…