Где теперь подвижный, обходительный полковник Моршаль? Словно наяву, вставали в памяти те весенние дни…

Первомайский парад в Москве. Яркие солнечные блики на шероховатой броне танка с надписью на башне «Киров». Кругом свежая зелень, цветы. Дудко в который раз запускает и глушит мощный двигатель. Все в порядке, но механик-водитель очень волнуется. Вместе с комбригом ему предстоит испытание. Не на учениях, полигоне, танкодроме, в привычных условиях, а перед столицей Родины, можно сказать, перед всей страной. Кроме того, еще иностранцы смотрят на удивительное зрелище. Стало быть, выступать придется перед всем миром.

Замысел Александра Ильича, одобренный старшими начальниками, заключался в том, чтобы преподнести москвичам и гостям столицы первомайский подарок: показать, на что способны советские танки в маневренности и скорости.

Затих четкий шаг стрелковых батальонов. Скрылись за спуском от собора Василия Блаженного к Замоскворечью тускло поблескивающие ряды касок. Опустела Красная площадь.

— Пора, Федя. Вперед! — приказал комбриг.

Стальная крепость рванулась с места. Гулко загрохотала по брусчатке. Словно по ниточке прочертила линию своего одиночного маршрута мимо удивленно замерших трибун, мимо величественного Мавзолея В. И. Ленина. В считанные секунды она прошла через площадь и исчезла, оставив за собой легкий синеватый дымок.

Присутствовавший на том параде писатель А. Кривицкий позднее напишет: «Это было потрясающе! Площадь загремела аплодисментами. Группа иностранных военных атташе задвигалась, заволновалась. В открытой башне этого танка стоял Лизюков».

После праздника Александра Ильича вызвали в штаб и коротко уведомили:

— Вы включены в состав советской военной делегации, отправляющейся во Францию.

— Когда выезжать?

— Сообщим дополнительно…

У него на рабочем столе в кабинете лежала только-только начатая рукопись статьи для журнала «Техника и вооружение». Редакция, читатели высоко оценили предыдущие выступления командира бригады: «Танкетки, их устройство и боевое назначение», «Танки и средства борьбы с ними», «Танки и их развитие». В последнем автор говорил о роли и значении бронетанковых войск в современных условиях, спорил с теми, кто по старинке не желал видеть в них возрастающих, но пока еще скрытых возможностей для решительной победы над сильным, технически оснащенным противником.

Возражая своим оппонентам, Лизюков подчеркивал в статье «Танки и их развитие»: «Во всех случаях боя танки могут действовать или в составе пехоты и конницы, пли в составе мотомехчастей, или выполнять самостоятельные задачи, которыми обеспечивается общая цель боя».

Редакция просила в очередной статье развить данную мысль, показать, какие последствия вытекают из этого для личного состава, и прежде всего для командиров подразделений, частей. Приняв предложение, Александр Ильич с увлечением взялся за дело. В библиотеке ему подобрали немало статей, брошюр, книг. Среди них были издания зарубежных авторов: Г. Гудериана «Внимание— танки!»; де Голля «За профессиональную армию». Хотелось поскорее заняться анализом собранных материалов, поразмышлять над опытом недавних тактических учений: отдельная тяжелая танковая бригада имени Кирова на них отличилась.

И вот неожиданная задача. Теперь придется потерпеть. Поездка ответственная…

Полковник Моршаль — само обаяние. Приветливая улыбка не исчезает с его красивого, холеного лица. Владелец бюро по обслуживанию военных делегаций в Вердене искушен в своем деле, знает, кого как принимать, как поступить и что сказать в любой ситуации. С пылкой, почти юношеской влюбленностью он говорит о Франции, о ее сердце— Париже:

— Месье, мы стоим на мосту через Сену. Вон там открывается вид на площадь Конкорд, где во время нашей Великой революции стояла гильотина, прозванная народом национальным лезвием. Здесь открывается панорама Бурбонского дворца, в котором расположено Национальное собрание… Пожалуйста, тверже ставьте ноги на эти камни. Они взяты из Бастилии. Пусть каждый наступает на символы мрачной тюрьмы и чувствует, как он свободен!

Слушая витиеватую речь, Лизюков с радостным удивлением оглядывал достопримечательности города: собор Парижской богоматери, окутанный синеватой дымкой Версаль, Триумфальную арку, знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов.

У могилы Неизвестного солдата Моршаль задержал группу красных командиров подольше.

— Вот, — патетически произнес полковник, — перед вами алтарь нашего патриотизма. Здесь погребены останки воина, сражавшегося и погибшего под Верденом!

Кто-то негромко заметил:

— Вашего земляка, месье.

— Да, господа, верденцы гордятся этим!

Полковник был убежден в том, что весь мир должен любить не только Верден, но и Францию, что человечество никогда не допустит, чтобы над ее просторами разразилась военная гроза. Он не замечал тех, кто уже тогда толкал страну к недалекой катастрофе, хотя они и не думали прятаться. С одним из таких людей довелось встретиться советской военной делегации. Неопрятный тип с выправкой старого служаки представился корреспондентом журнала «Же сюи парту», близкого по своему направлению к местной фашистской организации «Круа де фе» («Боевые кресты»).

— Наше издание является пронемецким, — пояснил журналист. — Мы стоим за сотрудничество с Германией.

У нас с ней один общий враг — большевизм. Я с нетерпением жду, когда начнется война против Советов. Только такая война имеет для нас смысл!

Яснее не скажешь. Хотя тип говорил по-французски, глаза его горели стрекопытовской ненавистью к своему народу, к приезжим.

— Не обращайте внимания, господа, — старался сгладить этот антисоветский выпад Моршаль. — У кагуляров (фашистов. — А. И.) все наоборот.

— Конечно, из любви к отечеству, — добавил Александр Ильич.

— Вот именно, — ослепительно улыбнулся полковник, по глаза его смотрели невесело.

Французы, в своем большинстве не заинтересованные в развязывании второй мировой войны, были настороже. Они хорошо понимали, куда клонят коричневые молодчики, что только сотрудничество с СССР, честное и постоянное, способно связать руки агрессорам и их пособникам. Тому немало доказательств видели и члены советской военной делегации.

В соответствии с программой она посетила Амьенский район, где произошло одно из первых сражений с участием сотен танков и авиации, о котором горячо спорили товарищи Лизюкова еще в академии и о котором он сам неоднократно писал в своих статьях и брошюрах.

Александр Ильич с нетерпением ожидал этого дня, чтобы воочию убедиться в правильности собственных представлений, выводов, чтобы из непосредственных впечатлений, если это необходимо, извлечь уроки на будущее. Надежды не оправдались. Не только в музее, но и на самом амьенском поле полковник Моршаль не сообщил ничего нового для советских военных специалистов. Еще раз повторил высказывания Людендорфа о том, что массовое применение танков англичанами и французами в какие-то два-три часа опрокинуло почти семь немецких дивизий, обратило их в паническое бегство.

— Этот день, — многозначительно подчеркнул Моршаль, — будет постоянно напоминать о бессмертной славе нашего оружия. Для Германии он останется днем траура.

Прошлое, как крепкое бургундское вино, пьянило полковника. Как будто с тех пор обстановка осталась неизменной, Немецкая армия усиленно готовилась взять реванш, открыто форсировалось производство вооружений: танков, самолетов, артиллерии. Когда об этом деликатно напомнили Моршалю, полковник весело парировал:

— Щит из бетона, стали и автоматического оружия надежно прикрывает грудь Франции. Только безумцы способны его атаковать!

Речь шла об известной «линии Мажино». Широко разрекламированная, она предстала перед делегацией почти сплошной стеной из железобетона с бесчисленными, хорошо замаскированными под окружающую местность, закрывающимися амбразурами для орудий, гранатометов, пулеметов, огнеметов, зенитных установок. Не окрестности на многие километры простреливались прицельным огнем, подступы были опутаны многими рядами колючей проволоки и заминированы. Целые подземные поселки соединялись между собой узкоколейными железными дорогами, чтобы обеспечивать их защитников всем необходимым.