— Они ребята бывалые, пускай привыкают…

Витя и Дима готовы были плясать от восторга.

— Мы ружьё почистим? — спросил Дима, сияя от радости.

Дедушка махнул рукой.

— Чистите.

Вечер приближался медленно. Большая тень легла на поляну. Дедушка Гордей предупредил ребят:

— Нас никто не должен заметить. Итти надо так, чтобы веточка под ногами не хрустнула.

По чуть заметной тропинке они вошли в лес. Дедушка Гордей — шёл ровным шагом, выбирая проходы, обходя валежины.

А в лесу всё больше темнело. Запах земли, папоротника, мха, прошлогодних листьев в тот вечер был особенно острым. Ни единая веточка не шевелилась, смолкли пугливые птицы.

Путешественники вышли на узкую просеку. Звёзды чуть-чуть освещали их путь.

Через полчаса впереди заметно посветлело. Лес кончился.

— Тут овраг, подождём, — сказал старик и, склонившись на посох, долго стоял.

Витя и Дима тоже замерли.

Из-за лохматых вершин деревьев показалась луна. Медленно поднимаясь по тёмному небу, она осветила просеку и положила глубокую тень по оврагу.

Дедушка снял шапку и, прикрывая ею рот, легонько откашлялся. Затем он расстегнул воротник и, прислонив к губам ладонь правой руки, протяжно затянул:

— А-ууу-ю…

Словно море, всколыхнулся лес. Всё вдруг пробудилось. Громкое эхо повторило дедушкин звук.

С минуту все напряжённо прислушивались к тишине.

— Не отзываются, шельмы, — чуть слышно сказал дедушка Гордей и зашагал по мокрой от росы траве. У бровки оврага остановились.

— А-ууу-ю… — тихо протянул дедушка Гордей.

Насторожились и, напрягая слух, ждали. Где-то позади глухо откликнулось эхо. И опять — молчание.

— А-ууу-ю… — повторил ещё тише старик.

Из вершины лога донеслось что-то неясное: не то вздох, не то писк. Дедушка пальцем предупредил ребят, чтобы они затаились.

— И-у… — повторилось коротко и робко.

— У-юю… и-уу… — теперь уже ясно донёсся волчий голос. К нему присоединились другие голоса, такие же безрадостные, заунывные. По логу, нагоняя страх неслась тоскливая песня.

Но вот нестройный звук оборвался, и наступила тишина, немая, глубокая.

Дедушка Гордей схватил ребят за руки и потащил их обратно.

На опушке леса остановились. Старик прислушался.

— Не догадались бы звери… — произнёс он и, повернувшись к вершине лога, долго смотрел в мутную даль.

Через час натуралисты были на пасеке. Дедушка разжёг костёр, и пламя мерцающим светом озарило шалаш, опустевший улей и Жучку. Ребята быстро пришли в себя. Никогда такой величественной не казалась им природа, как в эту лунную ночь, и ничего более отвратительного не слышали они в жизни, как этот ночной концерт голодных волков.

— Ну как, ребята, довольны охотой? — спросил дедушка Гордей, вешая на огонь чайник.

— Почему же мы ушли? — спросил Витя.

— В таком деле, внучек, спешкой можно всё испортить. Главное мы сделали, нашли, в каком логу волчата. Теперь точно определим, где нора, и устроим настоящую охоту.

— Только ты, дедушка, как всегда, начнёшь откладывать, то некогда, то подождём, а волки уйдут, и охота сорвётся, — беспокоился Витя.

— Своё дело не бросишь, но и волков надо истребить, иначе житья никому не дадут, — ответил старик, вставая. — Спокойной ночи!

Был поздний час. Одинокая луна, поднявшись к зениту, лила на поляну и лес нежносеребристый свет.

Проснувшись утром, юные натуралисты узнали, что дедушка Гордей уже куда-то уехал. Это их встревожило. Дарья Петровна отвечала коротко:

— Что он мне, подчинённый, что ли?! Не докладывал, сел на Воронко да и уехал.

Ребята бросились под навес, где обычно висело ружьё, но там-его не оказалось.

Таинственный отъезд испортил настроение.

Завтракали без аппетита.

— Я пойду к чечевицам, может быть они выбросили подкидыша. А ты сторожи, как покажется дедушка Гордей — свистни, только погромче, чтобы я услышал, — сказал Дима, внимательно посмотрев на дорогу.

К сосне теперь шла тропинка, проторённая натуралистами. Дима забрался в скрадок.

Подкидыш заметно вырос, слегка оперился. Ямки на спине у него не осталось. Теперь он занимал всё гнездо. Чечевицы не догадывались, что кормят чужого птенца. Птицы то и дело появлялись у гнезда с кормом в клюве, но накормить досыта птенца не могли. Он требовал пищи не только у своих приёмных родителей, но и у чужих птиц. Появится ли у гнезда зяблик, синица, пролетит ли мимо горлинка, он, как побирушка, откроет рот и просит положить что-нибудь.

«Кто же этот странный-птенец, завладевший гнездом?» — раздумывал Дима, наблюдая за подкидышем.

Вдруг свист…

Дима спустился с дерева и во весь дух побежал к пасеке.

Дедушка Гордей отпустил Воронко, присел на скамеечку рядом с калиткой и сказал:

— Дело, ребята, предстоит серьёзное. Разыскал я волчью нору. Только не знаю, брать вас или нет в засаду. Боюсь, напугаетесь.

Ребята обиделись,

— Ладно, ладно, пойдём все… — успокоил ребят старик, исчезая за калиткой.

Задолго до вечера все собрались под навесом. Дедушка достал патронташ, баночки с порохом и картечью; пыжи, мерочки и другую мелочь, так приятно волновавшую юных охотников. Старик надел очки и, усевшись на стульчик, погрузился в работу. Он выбивал старые капсюли, насыпал порох, укладывал картечь. Ребята, облокотившись на стол, следили за дедушкой Гордеем с каким-то затаённым наслаждением. Теперь они верили, что охота будет настоящей, а может быть даже и опасной.

— Вот — одному гостинец… это — другому… а вот это — третьему, — говорил дедушка Гордей, укладывая в патронташ заряженные гильзы.

Солнце уже клонилось к горизонту. Пурпурным румянцем зардела вершина леса. В надвигающихся сумерках исчезли тени деревьев, расплывались контуры гор, Воздух свежел, насыщаясь ароматом цветов.

Тихо скрипнула калитка: с пасеки выходил дедушка Гордей с ребятами. У дедушки через плечо было перекинуто скрученное по-солдатски одеяло; подмышкой он держал телогрейку. Витя, с достоинством охотника, нёс ружье, а Дима был перепоясан патронташем, из которого выглядывали медные гильзы. Патронташ был большой, и парнишка принуждён был держать его рукою. За плечами у них были рюкзаки.

Натуралисты свернули с дороги в сторону и, миновав широкую полосу кустарников, остановились.

Где-то близко прожужжал запоздавший комар, пискнул дрозд, поудобнее устраиваясь на ночь.

— Откашляйтесь, ребята, подтянитесь, а когда к логу подойдём, — чтобы сами себя не слышали. Упаси бог заметят, всё тогда пропадёт, уйдут… — предупредил дедушка Гордей. Витя и Дима молча кивали головами. От волнения у них — захватывало дыхание, стыло тело.

— Тут чаща, не отставайте, — предупредил старик и зашагал к лесу.

Через час стемнело. Одни обитатели леса спрятались в норах, в дуплах, под листьями или в складках коры, другие нашли приют на ночь в густой чаще.

Жизнь замерла. Но вот…

— Уху… уху… — властно прокричал на краю леса филин.

Этот крик, как бой часов, оповещает всех о том, что ночь — вошла в свои права, И сейчас же на смену уснувшим обитателям стали выползать другие, те, кто бесшумно ходит по чаще, кто неслышно летает, чьи глаза лучше видят в темноте,

— Ху-ху-ху, — послышались вздохи совы, уже вылетевшей на охоту. Вот промелькнула серая тень и замерла. Это волчица вышла на охоту. От её глаза ничего не ускользало: справа качнулась былинка под тяжестью выпавшей росы, и взгляд волчицы замер на ней. Уши тоже «ощупывали» пространство. Сорвётся ли засохший листик где-то на берёзе, и зверь насторожится — не донесётся ли оттуда ещё шорох.

Взошла луна.

В это время на лужайку около засохшей лиственницы выскочили зайчата.

А волчица терпеливо стояла на пригорке. Хищник уже терял надежду раздобыть что-нибудь.

Вдруг волчица повернула голову вправо, чуть присела, вытянулась и замерла, готовая броситься и придушить жертву.

Это с лужайки донёсся писк разыгравшихся зайчат. Вот снова писк…