После очередного изматывающего ночного перехода, - когда подираясь через непроглядный подлесок приходилось постоянно прислушиваться, не слышна ли поблизости иноземная речь, замирая при малейшем подозрительном звуке: люди еле передвигая ноги вышли к опушке леса, и болота, где и собирались остановиться на днёвку. Солнце уже давно взошло на небосклон - его лучи обильно проходили через редкие кроны тонкоствольных деревьев: здесь поблизости от топи, все деревца были хилыми и в обилии валялся трухлявый валежник. Старшина только закончил давать распоряжения своим подчинённым и, чавкая по сырой земле своими - некогда щеголеватыми, а сейчас раскисшими, и потерявшими форму сапогами, отмахиваясь подошёл к Непомнящему. Который как его самый прилежный ученик, нарубил лапник, и постелив поверх него трофейную накидку уселся на получившуюся 'перину‟, старательно изучая карту.

  - Ну что Ванюша, а сейчас удалось вычислить наше местоположение?

   Иван, не отрываясь от уже изрядно потёртого листа, рассеяно кивнул и, как будто отвлёкшись от недобрых мыслей, посмотрел на Дзюбу:

  - Найти то нашёл - привязался по недавно пройдённой развилке, оврагу и этому болоту: да только выходит, что мы сильно отклонились от намеченной цели. И ещё, обрати внимание, какая тишина ни единого отголоска боевых действий.

   Как будто в опровержение его слов, неподалёку прозвучала относительно долгая череда сильно приглушённых лесом винтовочных выстрелов. Все кто ещё не успел устроить себе лежак для сна, всполошились и повернулись в направлении, откуда прозвучали эти оружейные хлопки. Встрепенулись и двое счастливчиков успевших смежить веки.

  - Что, где то рядом стреляли? - До конца не высвободившись от чар послесонья, пробубнил Игнат: по недавно приобретённой всеми привычке беря винтовку наизготовку ещё до того, как успел осознать что к чему.

   Не думая ни о чём, скорее всего повинуясь эмоциям, или ещё чему либо, Иван поднялся со своего лежака, сложил изучаемую им карту, спрятав её в полевой планшет; быстро скрутил накидку - спрятав её в свой опустевший сидор; подхватил свою мосинку, снял её с предохранителя и коротко 'бросил‟ - обращаясь сразу ко всем:

  - За мной! Живо!

   Люди привыкли что последних несколько дней именно Непомнящий выбирает и указывает куда и когда идти - Григорий Иванович самоустранился от этого, мотивируя это тем, что он не может читать написанные на чужом языке названия населённых пунктов, и рек. Да и вообще, редко перечил Непомнящему - и то, делал это так чтобы не слышали другие бойцы. Поэтому Ивану повиновались все.

   На окраину леса где хозяйничали оккупанты пробирались с большой осторожностью. И то, что из-за деревьев увидели бойцы, вызвало у всех шок: на мощной ветке одиноко стоящей возле леса берёзы, низкорослый, худощавый немец забравшись на толстый и длинный сук, и привязывал вторую петлю. В первой уже покачивалась короткостриженая девушка: её чёрные кудри трепал ленивый ветерок, шея была неестественно вытянута, а голова имела неестественный наклон. Некогда красивое молодое лицо потемнело, отекло, и как показалось Ивану, из покрасневших от прильнувшей крови глаз, продолжали катиться слёзы. Повешенная была одета в гимнастёрку и полевые галифе - сапоги и ремень отсутствовали.

   Почти под привязываемой к дереву второй петлёй, стояла ещё одна приговорённая к казни девчонка, - которая несмотря на связанные за спиной руки, старалась держаться гордо и независимо, её немного округлое личико со следами свежих побоев, и большие серые глаза, выражали полное презрение, и неизмеримую ненависть к своим палачам. Которые почему-то решили что определение комбатанта на вешаемых ими людей не распространяется. Этими не людьми, забывшими про Гаагскую конвенцию, были один щеголеватый офицер и два долговязых унтера без портупеи: которые топтались немного поодаль от ожидавшей казни девушки, весело смеялись, указывали на уже казнённую ими советскую военнослужащую, и что-то громко обсуждали на своём лающем языке.

   Левее этой группы палачей - почти рядом с бойцами наблюдающими за этим безобразием из зарослей молодого подлеска, была пулемётная точка. Её расчёт, временами косясь любопытствующими взглядами в сторону берёзы, держал под прицелом группу состоящую из двух красноармейцев без ремней и пяти разномастно одетых гражданских. Пленные солдаты аккуратно изымали из земли мины. Ползая вокруг двух подбитых БТР и одного маленького пулемётного танка, а мужички опасливо относили их в сторону и складывали в кучу. Каждый раз, перед тем как взять очередную 'коробку‟, они истово крестились, а поднимая её с земли, на мгновенье затаивали дыхание и зажмуривали глаза.

   Как заметил Дзюба, здесь работала немецкая трофейная команда. Только откуда среди них появились советские военнопленные и местные жители, он не мог понять. А раздумывать по этому поводу, не было времени.

  - Григорий, надо сперва взять в ножи пулемётчиков, а затем мы и остальных положим. Я тех, кто решил, что может безнаказанно вешать наших девчат, а ты и Розенблюм, исполосуйте из захваченного пулемёта тех, кто охраняет собранное вооружение и стережёт сапёрную команду - Тихо, на самое ухо прошептал Непомнящий.

   Дзюба, соглашаясь кивнул, настоятельно всунул в руки Ивану свою винтовку и жестами объяснил залёгшему неподалёку Марику, что тот по сигналу бежит с ним к пулемёту и открывает из него огонь по скоплению отдыхающих немцев. А затем, немного привстал и, вжик - вжик: мастерски метнул две финки в спины пулемётчиков. После чего рванул как будто его толкнула освобождённая от давления пружина и побежал к осиротевшему MG. На счастье, их наглую перебежку никто из фашистов не заметил.

   Выждав, когда старшина и Розенблюм займут места за захваченным пулемётом и изготовятся к стрельбе, Иван плавно нажал на спуск любимого Дзюбиного СВТ. Пах - пах - пах- пах - почти без интервала отстрелялся Непомнящий. Отчётливо был слышен только первый его выстрел, остальные утонули в разразившемся пулемётном стрёкоте: а палачи - любители, по-видимому, не имеющие боевого опыта - растерялись, засуетились, так в метаниях, один за другим и полегли возле многострадальной берёзы. Также, рядом со своими палачами лежала и спасённая девушка. В пользу того что она жива говорило то, что она несмотря на связанные руки старалась отползти подальше от своих мучителей. Также залегли, но не шевелились и немецкие помощники.

   Станковый MG, замолчал также неожиданно как и начал работать, а старшина, выхватив из кобуры свой ТТ жутко воя, помчался к тем, кто помогал фашистам снимать минное заграждение. А Иван, заподозрив в этих действиях боевого товарища неладное, побежал за ним следом. К слову будет сказано, что его опасения красноречиво подтвердились после того, как Григорий Иванович с разбегу пхнул ногой первого же лежащего на земле солдата и начал его избивать, вопя во всю глотку самые грязные ругательства.

  - Встать сволочи .... Эти мрази, на ваших глазах советских девчонок вешают, а вы ... этим временем для этих фашистов минные поля снимаете?! Убью ...! Молитесь гады! ...

   Оба солдата, и мужики были подавлены таким напором, и концентрацией агрессии, которую на них выплеснул старшина. Было жутко видеть, как взрослые мужчины испуганно жались к земле, а избиваемый солдат тщетно закрывался от побоев руками, только тихо постанывал когда сапог Дзюбы с размаху, с глухим звуком врезался в его тело.

  Но видимо Григорию этого показалось мало и он, направив на солдата свой пистолет выкрикнул:

  - Встать сволочи! Коли стали иудами, то хоть сумейте принять смерть стоя - как положено мужчинам!

  - Отставить, старшина! - Сам удивляясь своей наглости: скомандовал подбежавший следом за Григорием Иван.

   К счастью лежащих на земле людей, старшина не открыл стрельбы, а всего лишь переводя пистолет с одного несчастного на другого, не оборачиваясь, поинтересовался:

  - Ваня, а скажи ка мне братушка, почему я должен этих врагов народа жалеть?! Они надысь были бойцами РККА и советскими гражданами: а зараз ворогу помогають!