- Милый мой доктор, стоило ли прикладывать столько усилий, выцарапывая мою жизнь из лап костлявой смерти, а затем, так бездушно убивать своим равнодушием. - Говоря эту фразу, Пётр, уже в который раз постарался нежно взять Настину руку в свои ладони. - Не будьте так холодны и улыбнитесь своими ангельскими губками герою, который ради вас, отважно сбрасывает врагов с нашего небосвода.

  - Начнём с того Пётр Дмитриевич, что пока я видела, как с неба сбросили именно вас. И вы пока туда не вернулись. - Мягко, но при этом решительно пресекла попытку завладеть своей рукой, ответила Смирнова. - А насчёт ангелочков утешителей, я подозреваю у вас, таких и без меня немало найдётся.

  - Эх, милый мой доктор, о чём вы говорите? Вы видели момент, когда на меня подло напали превосходящие силы противника. А сколько у меня было воздушных побед: сколько фашистских стервятников после моих атак рухнули с неба, и уткнулись своими хищными носами в сырую землю. Вам к несчастью, этот факт совершенно неизвестен. Иначе вы бы не возводили на меня такую обидную напраслину. Эх, как здорово они горели.

   Стерхов давно привык к тому, что при встрече с ним, многие девушки расцветают в улыбках; стреляют в него своими очаровательными глазками. Или начинают как будто невзначай, заинтересованно поглядывать в его сторону: перед этим слегка 'припудрив носик‟, мимолётно посмотревшись в витринное стекло, ловким движением подправляя причёску, а бывало и какую либо деталь своего гардероба. А если он что-либо рассказывал из своих лётных баек, то они забывали обо всём на свете и слушали его, как говорится, открыв рот. Поэтому, Павла сильно удивляла подчёркнутая холодность военфельдшера.

   Сегодня, впрочем как и всегда, Смирновой было без разницы чего там нафантазировал себе её пациент, поэтому окончив осмотр, Настя как обычно сделала в большой амбарной книге несколько пометок о динамике выздоровления раненого и покинула его: оставляя пилота на попечение Елены Ивановой - временно ставшей санитарской. А Настасье Яковлевне пора было выполнять другие обязанности; проверять пищеблок, выборочный осмотр бойцов на педикулёз и прочее, прочее, прочее.

   Уйдя с пищеблока, и взяв направление к штабной землянке, Настя заметила группу бойцов окруживших Непомнящего, а тот, сдержано жестикулируя чего-то им рассказывал. Так бывало часто. В такие моменты Иван мог инструктировать очередную группу, отправляющуюся на какое либо задание, или просто беседовать с кем-то, как говорится по душам. Настасья помнила, как три дня назад она стала очевидцем такого наставления, он при ней объяснял бойцам, что парочку полицаев, в своём услужливом усердии перед немцами, перешедшим все дозволенные границы, надо не просто наказать, а судить принародно и пояснить их землякам, за какие деяния будут повешены эти предатели.

  - ... Смотри Дмитрий, их семьи не трогай и ничего у них не отбирай. - Спокойно и уверенно говорил Ваня. - У них есть родственники, которые к нам лояльны: сделай так, чтобы те взяли родню на поруки. И если те не дураки, то всё поймут правильно. ...

   Вот и сейчас её Ваня сидел на поваленном бревне и спрашивал у пожилого воина: видимо кого-то из местных - тех, кто недавно прибился к отряду.

  - Как ты думаешь Олег Олегович, если в драке кто либо сшиб меня с ног сильным ударом, я уже проиграл - меня победили?

  - Судя по тому, что о вас говорят, думаю нет. - Мужичок с кустистыми бровями и крупным, мясистым носом отвечал неспешно, можно сказать степенно. - Все говорят, что ты встанешь и продолжишь биться.

  - Вот и ответ на заданный тобой вопрос: хотя, не всё в мире так просто и однозначно. - Непомнящий обвёл окружающих взглядом и, заметив подошедшую к ним Настю, дружелюбно ей подмигнул. - Немец, одним ударом сшиб Францию, Польшу. Но они не захотели подыматься для дальнейшего сопротивления. А сейчас посмотрим на то, что происходит у нас. Фашисты нанесли нам подлый удар под дых; мы упали и сейчас с трудом восстанавливаем дыхание.

  - Ага. - Тут же возразил мужичок. - Восстанавливаем так, что аж пятки сверкают.

  - Я бы так не сказал. - Непомнящий был абсолютно спокоен, и не повысил свой голос даже ни на йоту. - Наши войска отходят несут жуткие потери и как могут сдерживают противника, а где-то глубоко в нашем тылу, сейчас формируются войсковые соединения которые будут способны дать врагу достойный отпор, а затем и погнать назад.

  - Так и я могу сказать, что дальняя сродница кумы, сейчас кашеварит а ейна дочка на скамье сидит и семки лузгает. Всё равно никто не проверит. - Голос того, к кому обращались как к Олегу, Олеговичу, не выражал никакого злорадства: только горестную обиду.

  - А зачем мне что-либо придумывать? Так будет поступать любое государство, которое не собирается сдаваться на милость победителя.

  - Так Германцы говорят, что они вышли к Москве и войне мол конец. Армия то наша вся разбита и Сталин ведёт переговоры о капитуляции - вся загвоздка в том, что он выторговывает для себя наиболее выгодные условия.

   Иван широко и добродушно улыбнулся, еле сдержавшись, чтобы не рассмеяться. Снова мимоходом подмигнул Насте и, посмотрев на своего главного собеседника с нескрываемым сарказмом проговорил:

  - Что-то скромничает наш немец. Я бы на его месте говорил, что занял всё - вплоть до Уральского хребта. Ведь чем громче заявить о своих 'победах‟, тем меньше у захваченного населения желание сопротивляться захватчикам. Я, например думаю так. Если бы захватчики говорили правду, и война была окончена, то по железнодорожным путям не шло столь много войск и боеприпасов. Зачем их вести в таких количествах туда, где в них нет особой надобности? Да и не мог немец так быстро дойти до Москвы. Наш пилот: тот, которого мы не так давно подобрали, тоже опровергает фашистский брёх. А он ещё недавно летал над нами: и как его маленький самолёт мог долететь до нас от самой Москвы?

  - О как? ...

  - Вспомните, сколько немчура не могла подавить сопротивление в Бресте? А теперь представьте, сколько таких гарнизонов, или отрядов подобных нашему, возникает у них по мере их наступления. Значит, на их подавление нужно выделять солдат, иногда артиллерию, авиацию: нести боевые потери. И чем глубже Гитлер влезает на нашу территорию, тем длиннее у него получается линия фронта и значит труднее сосредоточить силы для нового удара. Поэтому, им невозможно наступать с первоначальной скоростью: они вынуждены снизить темп своего продвижения.

  - Да Иван Иванович, говоришь ты вроде складно, только когда красная армия подымится, да погонит врага назад? Как говорится бить врага на его же территории.

  - Ну я не генерал, точные сроки сказать не могу - мне они не ведомы. Так что, скажу только одно. Враг у нас сильный и коварный, биться с ним будем долго и с большими потерями. Много супостат прольёт кровушки: и своей и нашей. Но если благодаря твоим, его, моим усилиям, земля будет гореть под ногами у вражины, то этим, мы намного приблизим момент, когда наш солдат устроит парад победы в Берлине. Учёные мужи говорят, что так уже бывало и якобы не единожды: враг нанося удар исподтишка нападал на нашу родину, кричал о скорой победе его оружия, углублялся в наши земли, а заканчивалось это тем, что он драпал: хромая сразу на все лапы и поджав свой ободранный хвост. Ведь наше дело правое и правда то, за нами...

   Настя дождалась когда мужики сидевшие рядом с Иваном посчитав разговор оконченным поднимутся и, продолжая обсуждение уже меж собой, уйдут проч. А Иван, пронаблюдав за ними, встанет и подойдёт к ней.

  - Ну что звёздочка моя, умаялась? - Поинтересовался парень, подойдя к поднявшейся с невысокого пенёчка девушке.

  - Никакая я не звёздочка, и покамест я только мамина и папина дочь. - Возмутилась Настасья, тщательно оправляя гимнастёрку под ремнём. А ещё я боец РККА.

   Это возмущение, как обычно только развеселило Ивана, так как он прекрасно видел, что девушка абсолютно не обижалась на такое его обращение. Впрочем, это уже стало их традиционным обменом любезностями. Поэтому Настя знала что последует за этим, и с некоторым нетерпением ждала следующих слов. Тех, от которых, как это ни странно, трепетно замирало сердечко, а сознание - по привычке возмущалась, называя всё мещанскими пережитками: