Поиск
3.
Вышла из храма, не хочет молиться,
красные розы в руках…
Мимо собора идет вереницей
девушек в белом трепещущий ряд.
Свечи высокие тихо горят
в поднятых к небу руках…
Нет, то не свечи, то веточки лилий,
белых небесных свечей,
нежных прообразов ангельских крылий.
Боже, куда же идет
крестный торжественный ход
благоуханных свечей?
Тихо спросила: «Куда вы? Куда Вы?»
И услыхала ответ:
«Только на кладбище горькие травы
сладки для нас…
Милая, с нами пойдешь ли сейчас?
Только на кладбище вечный ответ».
И, трепеща, им ответила Эрна:
«Розы, как алая кровь…
Небо не приняло жертвы вечерней…»
Но прозвучали слова:
«Жертва иная жива,
небо приемлет любовь…»
Тихо сошла и пошла в веренице,
не понимая вполне,
как ей на землю теперь возвратится,
не нарушая того, что ей снится
в радостном сне.
«Не говори, — в ночной дремоте…»
Не говори, — в ночной дремоте
К веленью вечного ты глух…
Поверь: в касаньях тленной плоти
Горит отображенья дух.
Идя во тьме, идя до края,
Сжимая бледную ладонь,
Ты вместе с плотью не сгорая,
Приемлешь творческий огонь…
И ты ль поймешь, какие грани
Переступать не нужно нам?
Кто может положить заране
Предел и сердцу и устам?
«Не говори и не думай…»
Не говори и не думай.
Послано это судьбой, —
даже когда на краю мы,
сердце с тобой.
Сердце израненной птицей
бьется в твоих же руках,
только оно не боится:
нужен ли страх.
В страхе теряется, плача,
сердца живая стезя…
Я не умею иначе.
Милый, иначе нельзя.
Все, в чем душа, вырастая,
хочет себя обнажить,
та же всё нить золотая,
та же небесная нить.
Предуготованный жребий,
Воли Господней следы.
Вижу в полуночном небе
блеск небывалой звезды.
Все принимаю, как пламя.
Ненарушима любовь…
Милость Господня над нами, —
не прекословь.
«Уж много кто разглядывал…»
Уж много кто разглядывал,
смотрел мою ладонь…
В церквах не пахнет ладаном,
по всей земле — огонь…
Не ангельскими грозами
пылают алтари,
а в сердце — воздух розовый
невидимой зари…
А в сердце, что орешина,
глядится в высоту…
Была я неутешная,
а вот опять цвету…
И церкви все затворены,
пойдешь — проходишь зря…
Моя — нерукотворная,
закрыть ее нельзя…
Ходи по ней, как по саду,
один или вдвоем…
Из сердца прямо к Господу
возносится псалом.
Пускай и дым и полымя
по всем земным церквам…
Нашла я друга-голубя,
а прилетел-то сам…
К успенью Богородицы…
Не знала, не ждала…
Теперь и радость спорится,
два сердца, два крыла…
Чужим-то уж не верится,
гадать уж недосуг…
Цветет весною деревце,
а в сердце — милый друг…
«Как горько понимать, что стали мы чужими…»
Как горько понимать, что стали мы чужими,
Не перейти мучительной черты.
Зачем перед концом ты спрашиваешь имя
Того, кем не был ты?
Он был совсем другой и звал меня иначе, —
Так ласково меня никто уж не зовет.
Вот видишь, у тебя кривится больно рот,
Когда о нем я плачу.
Ты знаешь все давно, мой несчастливый друг.
Лишь повторенья мук ты ждешь в моем ответе.
А имя милого — оно умерший звук:
Его уж нет на свете.
«И не уйдешь. И не пойдешь навстречу…»
И не уйдешь. И не пойдешь навстречу
своей судьбе…
Что я скажу, что я теперь отвечу
такому горькому и слабому — тебе.
Года прошли и сердце оскудело
в своей тщете.
О, не скорби. Я также не сумела
подняться ввысь к последней высоте.
Обоим нам испить от чаши страсти
не дал Господь…
В Его руках, в Его предвечной власти
нетленный дух и жаждущая плоть.
И я прошу — так близко к час разлуки —
прошу — не плачь.
Не отводи протянутые руки.
Не говори: «Я жертва, ты — палач».
Кто прав из нас. О нет, мы не ответим.
Ни ты, ни я…
Хотел Господь. Испуганные дети,
мы мучились. Он Сам за нас в ответе.
Он — судия.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: