«И Бога нет со мной. Он отошел, распятый…»

И Бога нет со мной. Он отошел, распятый,
и грешные молитвы осудил.
Молиться перед Ним и благостно и свято
           я больше не могу. Я не имею сил.
А ночью перед Ним по прежнему лампада,
молитвенный немеркнущий цветок.
И только я молчу. Моих молитв не надо,
           в них сердца моего непросветленный сок.
В них слабая душа, лишенная покрова,
земная, жадная, последняя любовь…
А Он — Он на кресте. На нем венец терновый,
           и на руках запекшаяся кровь.
Он смотрит на меня и пристально и строго,
как прежде, — говорить не станет Он со мной,
но в тягостном пути как мне идти без Бога,
           одной, совсем одной.
Апрель-май 1922

РОМАНС («Тихо свет ложится лунный в сумраке долин…»)

           Тихо свет ложится лунный
в сумраке долин…
За решеткою чугунной
           пленный сарацин…
           Острый меч лежит у входа
и расколот щит…
Он томится там два года
           и всегда молчит.
           Черный шелк — его ресницы,
гордый взор поник…
Я в окно его темницы
           брошу пять гвоздик…
           И за ставнею узорной
вспыхнет в первый раз
пламень жгучий, пламень черный
           непокорных глаз…
           Говорят, — во всем Толедо
я прекрасней всех…
А над мавром злым победа
           разве это грех?

«Вот глаза мои снова закрыты…»

Вот глаза мои снова закрыты,
И душа моя снова пуста, —
Все я слышу жестокие чьи-то
Слова.
Багряные тучи заката,
Как парус большой корабля.
Она уплывает куда-то,
Она уплывает — Земля.
И тучи — как парус кровавый,
И ветер касается щек…
За вечной, за утренней славой
Туда — на Восток!
Каштанов душистые свечи,
И белой сирени кусты…
Для вечной, для радостной встречи
Земля облачилась в цветы.
Счастливой невесты убранство —
Деревья в весеннем цвету.
А путь в голубые пространства,
Туда, в высоту!
Сверкающий парус заката —
И мчится, ликуя, Земля…
Ты видишь — Архангел крылатый
Стоит на корме корабля.
7 мая 1922

СТИХОТВОРЕНИЯ 1922–1928 (Петроград)[57]

ПЕТЕРБУРГУ

Под травой уснула мостовая,
Над Невой разрушенный гранит…
Я вернулась, я пришла живая,
Только поздно, — город мой убит.
Надругались, очи ослепили,
Чтоб не видел солнца и небес,
И лежит, замученный в могиле…
Я молилась, чтобы он воскрес.
Чтобы все убитые воскресли.
Бог, Господь, Отец бесплотных сил,
Ты караешь грешников, но если б
Ты мой город мертвый воскресил.
Он тобою удостоен славы
От убийц кончину воспринять,
Но ужель его врагов лукавых
Не осилит ангельская рать?
И тогда на зареве заката
Увидала я на краткий миг,
Как на мост взошел с мечом поднятым
Михаил Архистратиг.
1922

«Так много лет душа была крылата…»

Так много лет душа была крылата,
Но ты велел мне пасть,
Ты отнял все, что раньше было свято,
И дал взамен мне страсть.
Ты сам отвел слабеющие руки,
И нет путей нигде…
Моя любовь — она родилась в муке,
Сомненьях и стыде.
Ты погасил молитв горячий пламень
И заградил уста,
Ты вместо сердца дал тяжелый камень, —
И вот душа пуста.
Меня гроза Господня посетила
И возмутила кровь…
Но я боюсь — вдруг не достанет силы,
И обратится в ненависть любовь.
21 июня 1922

«Сегодня в эту ночь никто не будет рядом…»

Сегодня в эту ночь никто не будет рядом, —
А как мне хочется прикосновенья рук,
           Заботливого взгляда,
Чтоб мой утих испуг.
Сегодня, в эту ночь одна я понесу
           Воспоминаний бремя.
1922, Ночь под Иванов день

«Ведь оно почти-что стало…»

Ведь оно почти-что стало
           Сердце голубым…
Я и раньше это знала
           По глазам твоим.
Был какой-то пламень тайный
           В самой глубине.
Не прохожим, не случайным
           Ты пришел ко мне.
Это было знойным летом —
           И горит с тех пор
Негасимым легким светом
           Голубой костер.
Прямо в сердце я целую,
           Мы опять вдвоем…
Слышишь, милый, аллилуйя
           В небе голубом?
2 июля 1922
вернуться

57

Стихотворения 1922–1928 (Петроград)

Разговор с Ириной — посвящено И. Карнауховой.

Ирине — посвящено И. Карнауховой.

«Пусть все тебе!..» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Это все оттого, что в России…» — автограф в альбоме Э. Голлербаха.

«Земля в плену. И мы — скитальцы…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«И вот опять придет суббота…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Юдоль твоя — она не в нашей встрече…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

Воле — обращено к В. Н. Васильеву.

Ирине — обращено к И. Карнауховой.

«Красное облако стелется низко…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Он сказал: „Я Альфа и Омега…“» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Туман непроглядный и серый…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Вошла любовь — вечерний Херувим…» — акростих «Во имя нашей муки»

«Ты сам мне вырезал крестик..» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Ты сказал, что наша любовь — вереск..» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Чудотворным молилась иконам…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

«Ненужные стихи, ненужная тетрадь…» — последнее стихотворение в «Черном альбоме» (тетради, которую Архиппов подарил Васильевой для записи стихов).

«Да, целовала и знала…» — памяти Н. Гумилева.

«Опять, как в письме, повторяю я то же…» — надпись на книге Евгения Архиппова «Дальняя Морена».

«Ах, зачем ты смеялся так звонко…» — обращено к Юлиану Щуцкому.

Н. В. Ш. — обращено к Н. В. Шаскольской-Брюлловой.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: