— Отпусти меня. Я уйду из этих мест. Навсегда.

— Куда?

— Куда-нибудь, где меня не знают.

— Думаешь, в другом месте люди не распознают тебя? Как ты будешь жить с такой совестью?

— Не знаю я никакой такой совести! Я жить хочу!

— И змея хочет жить!

— Хорошо, пусть я буду змеей!

— Мне жаль тебя, бывшего… Когда-то я верил тебе. Помнишь, что ты сделал в Джахоннамо?

— Когда человеку выпадают тяжелые дни, он вспоминает все свои проступки.

— С тех пор, как узнал я о твоем дезертирстве, жалею, что тогда не отдал тебя под суд.

Акбар промолчал.

— Сам перестал быть человеком, хочешь и сына сделать таким?

— Что ты хочешь сказать?

— Если сын останется с тобой, он может стать таким же, как ты, подлецом!

— Это мое дело.

— Не-ет, ошибаешься!

— Пожалей хоть ребенка, ради него не трогай меня! Я же сказал: уйду навсегда…

Акбар шагнул в сторону скалы, с которой спустился. Но Садык заступил ему дорогу.

— И поэтому ты выкрал Анвара?

— Да…

— И ты еще смеешь называть себя отцом? Акбар сделал еще шаг.

— Стой! Вместе со мной ты отправишься в район.

— Как бы не так! Я еще хочу пожить…

— Вернись, Акбар! Возвращайся и иди с повинной!

— Дай дорогу!

— Нет!

— Нет? Так вот тебе! — Акбар, размахнувшись, ударил Садыка в грудь кулаком. От неожиданно резкого удара Садык задохнулся, опустился на землю. Акбар побежал вверх, к скале.

— Стой! Все равно от меня не убежишь!

Не оглядываясь, судорожно хватаясь руками за камни и кусты, Акбар слепо, словно раненый зверь, взбирался на скалу. Родник остался внизу. У вершины скалы Садык настиг Акбара, схватил его за полу ватника, но тот, резко рванувшись вперед, вырвался.

— Не трожь! Я еще не забыл твою плетку. Иди отсюда подобру-поздорову!

— Угрожаешь? — Садык посмотрел в глубину налившихся кровью глаз Акбара. — Не будь дураком, опомнись! Не мучай себя и ребенка!

— Пропусти! Я думал достаточно! Здесь меня больше ничто не держит!

— Слушай, Акбар! Ты нигде не найдешь покоя, пока сам, по своей воле не явишься с повинной!

— Прочь с дороги! Читай свои наставления тем, кто не побывал в моей шкуре…

— Опомнись, Акбар, потом пожалеешь!

— Уже давно пожалел, тысячу раз пожалел! Дай дорогу! — Акбар оттолкнул его. — Прочь, говорю, с дороги!

Садык сказал зло и решительно:

— Не уйдешь, не пущу!

— Не пустишь?!

— Нет!

Неожиданно Акбар выхватил из-за голенища сапога нож, голос его сделался хриплым:

— Ну, теперь попробуй!

Нож Садыку был не страшен. На фронте в разведке он побывал в разных переделках. Собравшись с силами, он ударил Акбара по запястью, нож вылетел у него из руки, запрыгал по камням. Рассвирепевший Акбар грязно выругался.

И тут Садык, потеряв самообладание, коротко ударил его в подбородок. Акбар отлетел, стукнулся спиной об арчу и снова выругался. Садык пошел на него. Акбар метнул взглядом по камням, но ножа не было видно. Сделав неожиданный выпад, он ударил Садыка, стараясь попасть в глаз. Садык повалился. Акбар проворно нагнулся, нашарил среди камней нож и бросился на Садыка. Тот, лежа на спине, упершись руками о камень, обеими ногами резко толкнул Акбара в живот. Удар получился такой силы, что Акбара отбросило на несколько шагов, он изогнулся, стараясь удержать равновесие на краю скалы, и не сумел…

— Ааааааа!

Последний крик Акбара страшно отозвался эхом в ущелье, потом в другом, третьем. Казалось, так будет продолжаться без конца.

Садык, вовсе не ожидавший, что встреча их закончится так, сразу отрезвев, глянул вниз. У подножия скалы, раскинув руки в стороны, неподвижно лежал на спине Акбар, и светлая струя родника перекатывалась над его лицом. Его меховая шапка, опрокинувшись, тихо плыла по воде, словно детский кораблик.

Из зарослей на склоне до слуха Садыка донесся вдруг негромкий плач ребенка. Садык побежал туда и, поднявшись немного по склону, увидел за стволом арчи Анвара. Мальчик сидел на каком-то тряпье под черным, напоминавшим поднявшегося на дыбы коня валуном и испуганно плакал. Невдалеке паслась расседланная лошадь.

Садык подошел к валуну. Заметив его, Анвар вскочил, бросился навстречу, обнял его и заплакал навзрыд.

— Я, я боюсь, дядя… — сквозь всхлипывания выговаривал он. — Я не хочу оставаться здесь… Заберите меня.

— Не плачь, сынок, не бойся!

Прижав мальчика к груди, Садык, хромая, осторожно спускался вниз по склону. Непривычная слабость овладела им, было трудно идти.

Лучи солнца заливали все светом, но, падая на лицо Садыка, высвечивали лишь горькие суровые складки у рта. Тяжелая тишина застыла вокруг. Горы молчали. Казалось, гордые, недоступные, величественные вершины, подобные умудренным опытом старцам, задумчиво провожают Садыка. Казалось, они, молчаливые свидетели трагедии, разыгравшейся в это утро у их подножия, не хотят осуждать его. Хотя горы и начинаются с камня и кончаются камнем, они понимают человека, Ведь и у камня есть душа…

— Вот так, сынок, не бойся.

Успокаивая мальчика, Садык снова и снова повторял эти слова и медленно спускался туда, где был привязан его конь. Мальчик обнял Садыка за шею слабыми ручонками и тихо всхлипывал. Только эти звуки и нарушали тишину осеннего утра.

Вершины молчали.

1971

Перевод А. Орлова.