— Мыслить — это хорошо, — поддержала следователя Сима. — Я могу помочь. Я же магиня.

Голубев поморщился так откровенно, будто она в чем постыдном призналась — например, в том, что любит на людях стриптиз танцевать.

— Магиня. Ага. Ну и хорошо. Помогать не надо, нет. Мы сами.

Сима чуть было не сказала, что они хорошо могут сами, но вовремя сдержалась. Эта необъяснимая и горячая нелюбовь к магам начинала её раздражать. Почему, почему, скажите на милость, Голубеву не согласиться на ее предложение, ведь речь идет о судьбе ребенка? Почему нужно строить из себя невесть что? Почему нельзя пожертвовать предрассудками, наплевать на свои желания, поступиться глупейшими принципами и воспользоваться всеми доступными способами? Тем более, предлагают. Тем более, бесплатно. У Симы же сложилось впечатление, что Голубев скорее откажется от поисков ребенка, чем примет ее помощь.

— Если что — только скажите, я буду рада.

— Хм. Да. Обязательно, — прошелестел Голубев и, посчитав разговор оконченным, направился по своим делам. Сима грустно смотрела ему вслед.

Пробило шесть часов вечера. Сима встала из-за секретарского стола, который занимала скорее по инерции, нежели из необходимости, подхватила сумку, заранее приготовленный чемоданчик и направилась к выходу.

Проходить пришлось через обезьянник — так Сима про себя окрестила комнату, где работали следователи. Егор тоже был там, и как она и опасалась, не смог удержать язык за зубами. Крикнул ей вслед:

— Назначаю свидание на шесть тридцать. Не забудь. Форма одежды — парадная. И можешь не надевать нижнее белье — оно тебе не понадобится.

Сима обернулась, чтобы как следует ответить нахалу, и даже улыбнулась злорадно, предвкушая, как отчихвостит Егора прилюдно, впервые за год наплевав на последствия, но не успела и рта открыть. Все дружно смотрели налево — в сторону двери, ведущей в приемную, то есть туда, откуда она только что пришла. Тогда и она посмотрела туда же. Оказывается, в проеме стоял Славий. И вид у него был далеко не самый мирный. Не то, чтобы угрожающий, но… опасный.

— Следователь Тройкин, потрудитесь объяснить свою последнюю фразу.

Егор послушно козырнул — он не видел в своем поступке ничего крамольного. Привык к тому, что неотразим, остроумен и все ему сходит ему с рук.

— Мы с девушкой договорились после работы пойти попить чайку. Вот, даю наставления. Я в этом деле собаку съел. — И подмигнул по-свойски, мол, мужик мужика всегда поймёт и шутку, даже самую тупую и пошлую, оценит.

Глаза Славия весело и зло блеснули.

— Гурман, стало быть, — сказал он ехидно, и на стол Егора, прямо перед его изумленной физиономией, плюхнулась плешивая песья тушка, находящаяся в стадии активного разложения — жуткий посмертный оскал, вываленный мясистый язык — точнее то, что осталось после того, как над ним поработали червяки, вздутый живот и непередаваемый аромат. Пару недель как сдохла, не иначе, подумала Серафима, которая не была сильна в трупных изменениях, оставив эту стезю некромантам. Она поморщилась и автоматически зажала нос двумя пальцами — съеденный втихушку бутерброд вдруг запросился наружу.

Егор тоненько взвизгнул, ойкнул и отъехал на стуле к стене.

— Собачек любишь? — взрывоопасным тоном уточнил Славий. — Что ж, предлагаю повторить. Чтоб уж ты совсем гением стал в отношениях с девушками, и они к твоим ногам укладывались — добровольно и даром. Ешь, давай, вечный жених. Я посмотреть хочу.

— Господин, — решила вмешаться Серафима, пока свидетели этой замечательной сцены не подумали боги знает чего о ней и причинах, по которым столичный гость принял ее сторону, да еще так… активно. — Господин, Егор Тройкин собаку уже съел — в свое время. Не стоит повторять эксперимент. Собаки не такие вкусные, как всем думается. Особенно… — она оглядела собачью тушку, — в сыром виде.

— Мне лично кажется, что их есть вообще невозможно. Однако раз человеку нравится… Ну, ешьте же, уважаемый. Повышайте профпригодность. Приятного аппетита.

Присутствующие затаили дыхание — никто не осмеливался возразить. Егор, бледный, как привидение, неотрывно смотрел на мертвую собаку, и изо всех сил пытался удержать на месте содержимое желудка.

Надо же, удивилась Сима, нежный какой. Следователь, а от собаки воротит. Может, его еще и от вида крови тошнит? Или все дело в запахе? Ситуацию разрядил все тот же Кот. Он сказал:

— Господин, Тройкин не такой уж пропащий. Просто задается немного. Вы уж простите. Он не со зла. Он просто… малохольный иногда бывает. Женщины его испортили.

— Отсутствие уважения к окружающим его испортило, — размеренно произнес Славий. — На будущее. Еще раз услышу подобные высказывания — в адрес любой женщины, — это он добавил, чтобы на Симу все шишки не посыпались, — заставлю жрать вот это без соли и перца. Всем ясно?

Мужская половина собравшихся синхронно кивнула, женская, пробегавшая, как обычно, мимо полным составом — почему-то улыбнулась, в ладошки. То ли им польстило рыцарское отношение Славия, который мог бы и не вмешиваться ради незнакомой девицы, однако вмешался, потратил время и магию. То ли просто ощущали себя отомщенными за все шуточки, которыми в свое время потчевал их Егор. А может и вовсе в лучшее поверили на секундочку, в то, что не все мужчины — пропащие.

Песья тушка со стола Егора испарилась в неизвестном направлении, вместе с ней исчез тошнотворный запах. Тройкин, стараясь соблюдать максимум достоинства, подвинул стул обратно к столу и с независимым видом стал копаться в бумажках.

Сам Славий был далеко не рад, что дал волю чувствам, однако, у него от ярости дыхание перехватило, едва он услышал, какие высказывания этот гад позволяет себе в отношении его младшей сестренки! Может, он и перегнул палку — слегка, однако ничуть не сожалел о своих действиях. Тройкин еще легко отделался, очень легко. И не потому, что он решил пойти на попятный. А потому, что вдруг понял — глядя на сестру — что та не принимает близко к сердцу подобные слова, да и вообще держится с завидной выдержкой и достоинством. Все-таки год вдали от семьи, первый самостоятельный год что-то изменил в его маленькой девчонке. Она не то чтобы выросла, но обрела внутреннее равновесие и нечто, похожее на цель. Она ничего не говорила, но он чувствовал. По ее уверенной походке, плавным движениям и ровной, чуть ироничной полуулыбке. Она научилась жить в ладу с собой — чего ей очень не хватало раньше. Она если не приняла себя, то поняла и начинала осознавать, как личность. Наверное, ей нелегко пришлось в городке, где не любят чужаков, но она смогла устроиться. Да, работа не ахти, но она не отчаивалась. Не было в ней заметно и попустительского отношения к обязанностям. Она двигалась вперед, оставляя за бортом неприятности и помехи. Может, в скором времени она найдет в себе желание развиваться, расти. Может, она будет претендовать на большее, чем оставаться средней руки магиней. Время покажет.

Сима же, когда поняла, что конфликт исчерпан, послала сконфуженному собственным провалом Егору воздушный поцелуй, и, кивнув всем на прощание, вышла на улицу.

Вечер обещал быть холодным. Поэтому необходимо было зайти домой переодеться — выбегая утром из дома, она почему-то про это не подумала — наверное, потому, что с утра ни на какое кладбище ещё идти не собиралась, а полноценным даром предвидения боги ее обделили. Чемоданчик захватить позаботилась — на всякий пожарный, и вот теперь тащила его домой. Чтобы потом опять тащить на кладбище.

…Она уже собиралась на выход, обрядившись в спортивный костюм, как поняла, что ее настоятельно тянет на кухню и, обреченно вздохнув, поплелась туда.

— Чего надо? Я спешу, — начала она без приветствия.

Да, сердце забилось чаще. Да, стало вдруг светло и радостно на душе, но стоит ли так явно демонстрировать свою готовность встать на задние лапки и повилять хвостиком? Настоящая магиня должна оставаться загадочной и слегка отстраненной, незаинтересованной, пусть герой ее снов и в курсе того, насколько сильно ей хочется повиснуть на нем и потискать. Собственная сдержанность приносила какое-никакое, но удовлетворение.