— Крейсер сидит глубоко в воде, — сказал он комиссару Военно-революционного комитета, — а на пути мели. Мы только поломаем винты. К мосту нам никак не пройти.

Комиссар задумчиво прошелся по палубе. Затем он остановился и приказал вызвать к себе матроса-сигнальщика.

Комиссар сказал сигнальщику всего несколько слов.

— Так точно, — отвечал сигнальщик, — будет исполнено.

И он побежал вниз.

— Помни, — крикнул ему вслед комиссар, — если попадетесь на глаза юнкерам, они вас перестреляют…

Через несколько минут с крейсера спустили на воду шлюпку. В нее сели восемь матросов и сигнальщик. Послышался взмах весел, и лодка ушла в темноту…

Была глубокая ночь. Совсем темно было вокруг лодки, темно и тихо, только слышно было, как плещет под веслами вода. Легкий туман стелился над Невой, так что прибрежные огни были еле видны. Матросы молча гребли, а сигнальщик измерял в это время лотом глубину реки.

Он все ждал, когда же он нащупает лотом мель. Но ее все еще не было.

И вдруг он увидел: совсем уже недалеко впереди — Николаевский мост. А около моста на берегу — юнкера.

Юнкера ясно видны с лодки: они были на свету. Лодка же, к счастью, не видна: она сливалась с темнотой.

Но вот мелькнул где-то невдалеке прожектор, чуть не задел лодку своим лучом. Терять времени было нельзя, надо было поскорее возвращаться назад.

На обратном пути измерять глубину было уже не нужно. Матросы гребли изо всех сил. Лодка мчалась в темноте, как ночная птица, — вниз по течению легко грести. Только видно, как весла, точно крылья, взлетают в воздух, только слышно, как всплескивает вода…

Когда лодка причалила к крейсеру, сигнальщик первый взобрался на палубу и доложил: мели нет, корабль может итти к мосту!

Раздался отрывистый звонок корабельного телеграфа, загрохотали тяжелые якорные цепи— крейсер двинулся.

В половине четвертого утра матросы завладели Николаевским мостом. В семь часов утра совместными усилиями моряков и красногвардейцев захвачен был последний мост — Дворцовый.

И по обоим мостам хлынули с Васильевского острова рабочие-красногвардейцы к Зимнему.

В ту ночь в Зимнем никто не спал, там тоже шли приготовления к бою.

Под покровом темноты сюда успели в начале ночи подойти несколько отрядов юнкеров. Юнкера располагались в самом дворце, в его широких коридорах и на мраморных лестницах. Затем, оставив винтовки в помещении, прислонив их к перилам лестницы, юнкера выходили на площадь. И тут они принимались за работу. Они выносили со двора длинные тяжелые бревна и складывали их рядами на площади, шагах в двадцати от дворца. Бревно наваливалось на бревно, перед Зимним вырастала толстая деревянная стена. Она опоясывала Зимний, прикрывала все входы во дворец.

В разных местах бревенчатой стены оставлены были маленькие окошки — дыры. Из дыр торчали дула пулеметов. Окошечки были расположены так, что из них можно было обстреливать и площадь и прилегающие к дворцу улицы.

Юнкера спешили превратить Зимний в неприступную крепость.

Пока юнкера возводили укрепления, во дворце шло непрерывное заседание министров под председательством Керенского.

Говорил сам Керенский, говорил без передышки. Чего только не было в его речи: и угрозы большевикам, и хвастливые уверения, и рассуждения о том, что он будет делать после подавления восстания. Длинная бестолковая речь человека, который растерялся перед опасностью, но ни за что не хочет в этом сознаться!

Наконец Керенский замолчал. Он встал, оперся спиной о колонну и, скрестив руки на груди, гордо огляделся вокруг.

И тогда заговорил заместитель Керенского — министр промышленности Коновалов, фабрикант тканей, один из самых богатых людей в России.

Этот человек не тратил лишних слов. Он знал, чего хотел. Он хотел, чтобы фабриканты сохранили свои фабрики и заводы, помещики — свои земли. Он требовал, чтобы большевиков перестреляли всех до единого, чтобы рабочим устроили такую кровавую баню, которую они запомнили бы навеки.

Но для всего этого нужно было войско, много войска. А войска, — он видел это, — у Временного правительства почти не было. И вот, с трудом скрывая свое бешенство, Коновалов спрашивал Керенского напрямик: на какие вооруженные силы может опереться Временное правительство, какие полки придут ему на помощь?

Тот же вопрос задал и сахарозаводчик Терещенко, министр иностранных дел во Временном правительстве. Керенский не мог дать на это ясного ответа.

Заседание продолжалось. А Керенский пошел в свои комнаты. Комнаты эти помещались тут же, в Зимнем дворце, в них прежде жил царь. Окна их выходили на Неву.

Керенский стал у окна. Было семь часов утра, светало. И при смутном свете Керенский вдруг увидел: Дворцовый мост, который недавно еще был разведен, теперь уже сведен. По мосту двигаются к Зимнему красногвардейские и матросские отряды.

Этого Керенский не ожидал. Ему все казалось, что восставшие далеко, что у него еще есть время обдумать, что делать. А они, оказывается, совсем уже близко, рядом с дворцом…

Страх напал на него. Теперь ему придется ответить за все, что он сделал в последние месяцы, за все свои преступления перед народом. Надо сейчас же бежать. Но куда бежать, как спастись? Ведь дворец уже, наверное, окружен со всех сторон, восставшие узнают и не выпустят.

Тут ему пришло в голову, что можно воспользоваться чужим флагом, например американским. Он заметался по дворцу, засуетился, раздобыл автомобиль из американского посольства. И так, в закрытом автомобиле под чужим флагом, скрылся он из дворца.

Настал день 25 октября.

Почти весь город был в руках восставших, только Зимним дворцом и площадью перед ним владел неприятель.

Во дворце, в последнем своем прибежище, спряталось Временное правительство вместе со всеми своими войсками, со всеми своими вооруженными силами.

Во что бы то ни стало нужно было его выбить отсюда, захватить Зимний дворец.

Но взять Зимний было необычайно трудно.

С севера дворец окружен водой: Невой и Зимней Канавкой. Отсюда на него нельзя было напасть. Оставалась, значит, южная сторона. Но тут перед дворцом — огромная площадь. Восставшим негде укрыться, спрятаться от пуль. А из дворца обстреливать площадь было очень удобно.

К тому же, юнкера успели возвести бревенчатые укрепления перед дворцом. Стоило восставшим двинуться в атаку, как они сразу попали бы под пулеметный огонь. А юнкера оставались бы в это время за прикрытием, почти в безопасности.

К этому присоединилось еще одно преимущество неприятеля: пользуясь переходами внутри дворца, враг мог быстро и незаметно сосредотачивать силы то в одном, то в другом месте, делать неожиданные вылазки.

Все это знало Временное правительство. И поэтому оно считало: в Зимнем можно продержаться до прибытия подкреплений — не только несколько дней, а, если понадобится, даже несколько недель; ведь патронов у юнкеров вполне достаточно.

В Зимнем одних только лестниц — сто семнадцать, а комнат и зал — больше тысячи. Тут хватало места и для размещения войск, и для складов оружия, и для запасов продовольствия. Стены Зимнего толсты и прочны, они могли выдержать долговременную осаду.

Да, Зимний был почти неприступен!

И все же большевики решили взять Зимний в тот же день, 25 октября: вечером или, в крайнем случае, к ночи.

В продолжение всего дня Военно-революционный комитет посылал к Зимнему всё новые отряды революционных солдат и рабочих.

В середине дня на помощь красногвардейцам и солдатам прибыли матросы.

Тысячи матросов с винтовками за плечами, с пулеметными лентами, перекрещивающими грудь, высадились с пароходов на берег и стали тут строиться в колонны…

В это же время шли последние приготовления к бою в Петропавловской крепости.